ОЗЕРО ТУМАНОВ - Елена Хаецкая

— Так ведь он говорит, будто крещеный, — возразил Ян.

— Больно ты ему поверил, — сказал капеллан.

Лицо Яна прояснилось, и он с облегчением кивнул:

— Ну, раз дело не в еврее и не его мази, значит, это все приключилось у меня от плохой еды. Потому что, я сейчас припоминаю, оно началось, когда случился первый неурожай. Но если в моем желании нет греха, а вам не будет от того ущерба, — дайте мне дощечку, святой отец. Может, наваждение из меня выйдет и перейдет на дощечку, а вы это запечатаете и схороните где-нибудь в освященной земле, чтобы оно больше не возвращалось.

— Так просто ты от этого не избавишься, Ян, — сказал капеллан и увидел, как в глазах юноши погасла последняя надежда.

— Вы мне не поможете?

Капеллан вынул из шкатулки восковую дощечку и остро отточенную палочку.

— Возьми. До вечера можешь остаться здесь. Я никому не расскажу, и ты тоже об этом никому не рассказывай.

И пока пылали костры за стенами замка, отогревая землю, чтобы можно было выкопать могилы, Ян сидел в покоях капеллана и быстро царапал по восковой дощечке. Но удивительные картины, столь ясно стоявшие у него перед глазами, рассыпались, стоило ему коснуться палочкой поверхности. Так повторялось много раз, и наконец Ян, обессиленный, заснул, а капеллан, вернувшись, вынул из его левой руки стилос и спрятал исцарапанную дощечку.

Глава четвертая

ЯБЛОЧНЫЙ КОРОЛЬ

Осень третьего дурного года была на исходе, когда близ Керморвана появился незнакомый рыцарь и с ним какой-то оборванец. Рыцарь сидел на гнедой лошади. Плащ у него был пыльным, оружие — добрым. Спутник его брел рядом босой, рваные сапоги болтались у него на плече.

Завидев чужаков, крестьяне потолковали между собой и быстро смекнули, что эти двое, должно быть, направляются в замок на подмогу сиру Врану. Поэтому-то сердитые мужланы и выскочили перед ними на дорогу, обступили всадника, затрясли вилами и бородами и ну кричать все разом, ну шипеть и брызгать слюной.

— Погодите-ка, — рыцарь поднял руку, и кругом послушно замолчали, хотя вилы опускать не спешили. — Ты, — рыцарь кивнул хмурому детине с растрепанными желтыми волосами и большим пятном от ожога на щеке, — говори за всех — но только внятно, чтобы я понял. В чем вы обвиняете меня?

— Вас, мой господин? Будь проклята моя душа, если мы вас в чем-то обвиняем! — сказал детина.

Другие загомонили, но под тихим взглядом рыцаря смолкли.

— Вы обступили меня с этими вилами в руках, — продолжал рыцарь, — и вид у вас такой, словно вы намерены пронзить меня и проткнуть. Судьи всегда объясняют повешенному, за что его высоко поднимают над толпой, и это справедливо. Вот и я хочу знать причину вашего нападения, чтобы все совершалось не из пустой злобы, но по правде.

— Э, — протянул детина с ожогом, выслушав столь замысловатую речь, — сдается, мой господин, вы добрый бретонец, а это отчасти меняет дело.

— От какой именно части? — спросил рыцарь.

Детина собрался с духом; ведь для того, чтобы пронзить человека вилами и проткнуть, смелости нужно куда меньше, нежели для разумного объяснения.

— От такой, что наш господин, сир Вран, — он тоже бретонец, да только не добрый, а злой.

— В чем же различие? — спросил рыцарь.

Детина совсем расхрабрился:

— Добрый бретонец умеет хорошо сказать доброе слово, если, конечно, сыщет его у себя за пазухой, а злой — он только помалкивает да знай себе наводит порчу, и это так же верно, как то, что псоглавцы не похожи на англичан!

— Расскажи мне теперь о вашем господине, — попросил рыцарь. — Расскажи о сире Вране.

Тут снова все загалдели разом и надвинулись на него так тесно, что гнедая лошадь забеспокоилась.

Рыцарь повысил голос:

— Теперь пусть говорит вон тот, — и показал пальцем на человека с черной бородой.

У этого человека имелся лишь один глаз.

— Почему именно он? — возмутился тощий крестьянин с огромными вилами. Он постоянно шевелил длинными костлявыми пальцами, как бы стремясь покрепче обхватить толстенную рукоять.

— Потому что для такой истории лучше годится одноглазый рассказчик, — объяснил рыцарь.

Одноглазый мрачно кивнул в знак согласия.

— Наш господин, сир Вран, — колдун и чернокнижник. Никто никогда не видел его ни ребенком, ни стариком. Уж сколько людей народилось и померло, а он с виду по-прежнему такой, будто ему не больше тридцати. Да ведь никому не дано обманывать дьявола вечно. — Тут одноглазый плюнул себе под ноги и тщательно растер плевок. — Рано или поздно нечистый найдет способ поквитаться. Вот, видать, и настало такое время: земля не хочет больше родить, дети умирают, а кто покрепче — хворают, не выздоравливая, и это еще хуже.

Рыцарь слушал серьезно, спокойно. Ни тени насмешки не появилось на его лице.

— Да с чего же вы взяли, будто повинен в этих бедах сир Вран? — спросил он. — Разве дано ему повелевать дождями и градами, солнечным светом и урожаями? И исцелять болезни ваших детей не в его власти, хотя бы он этого и захотел.

Люди вокруг зашумели, и рыцарь увидел, что они упорно стоят на своем: грехи сира Врана навлекли на Керморван проклятье, и теперь за сеньора расплачивается весь честной люд.

— Из-за него мы попадем в ад, — убежденно заключил одноглазый, — потому что он запродал нас своему другу дьяволу. Дьявол сперва сожрет нас на земле, а потом утащит к себе в преисподнюю и будет тешиться, покуда не настанет конец всех времен.

— Скажите-ка мне, добрые люди, всегда ли вы так плохо жили? — спросил, помолчав, рыцарь. — Или беды пришли к вам только в последнее время?

— Прежде такого не бывало, — признал одноглазый. — Об этом-то я и толкую! В былые годы мы не знали ни голода, ни болезней, но потом, видать, не заладилась у сира Врана та черная дружба. А наказание первым делом пало на нас. Сам-то он целехонек, ни страха, ни голода не ведает. Заперся себе в замке и нанял голландцев, здоровенный отряд, человек двадцать! А уж этим-то нехристям дела нет до наших несчастий — ведь они не понимают по-бретонски и к мессе в Ренн не ездят.

— Стало быть, раньше вы пользовались плодами его колдовства и были всем довольны, — подвел черту рыцарь, — а нынче, когда ваш господин поссорился со своим другом дьяволом, разлюбили его и готовы поднять на него руку?

— Вот как вы все повернули, господин! — проговорил одноглазый медленно. — Так вы с ним заодно!

— Вовсе нет, — возразил рыцарь. — Некогда он причинил мне большое зло, и я хочу, чтобы он ответил за это. Но если вы отступились от него лишь потому, что дьявол больше ему не помогает, — то как же мне довериться вам?