Легенды II (антология) - Роберт Силверберг

Час спустя он нашел сравнительно защищенную от ветра расселину и в ней остановился на отдых. Спешившись, он встал между скалой и конем, прикрываясь от холода его телом. Найденную в кармане грушу скормил серому. Лакомство, похоже, помогло мерину взбодриться, и Терренс тоже немного воспрял духом.

Через полчаса он рассудил, что от холода конь страдает больше, чем от усталости, и возобновил спуск.

Когда они добрались до подножия и до лесной тропы, выводящей надорогу к лагерю графа, стало темнеть. Перед Терренсом встал выбор — продолжать путь либо заночевать и развести костер.

Выбирать было трудно. В темноте конь рисковал повредить себе ногу, костер же мог привлечь рыщущие в горах отряды цурани.

Терренс решил ехать и остановиться только в том случае, если найдет по-настоящему безопасное место для стоянки. Следуя через перелески, он заметил еще одну тропку, отходящую от той, по которой ехал. Ее скорее всего протоптали звери, но мог проложить и лесник. Терренс счел, что не мешает это проверить, и направил коня по тропинке.

Через полмили впереди показалось что-то темное — затянутые тучами луны, большая и средняя, почти не давали света, но их присутствие на небе все-таки помогало.

В темной груде Терренс распознал низкую хижину, прилепившуюся к небольшому холму, — приют лесника или угольщика.

Он спешился и заглянул внутрь. Хижина была покинута, но в ней имелся каменный очаг, где Терренс тут же принялся разводить огонь. Если цурани забредут так далеко от большой дороги, это будет означать, что сами боги обрекли его на смерть, а с богами спорить не годится.

В сумке на поясе у него лежало огниво, у очага нашлись сухие дрова. Набранные в лесу сырые ветки Терренс подкладывал в огонь понемногу. Нещадно дымя, они потихоньку загорались.

Убедившись, что теперь огонь не погаснет, Терренс вышел и занялся конем. Растер его пучком завалявшейся на полу соломы, напоил набранной в пригоршни водой. Утром он поищет какой-нибудь корм, но скорее всего им обоим придется поститься до самого лагеря.

Обиходив серого, Терренс вернулся в хижину и повалился прямо на камни перед огнем. Чудесное тепло овевало ему лицо. Найденное в углу драное одеяло он приспособил вместо подушки и укрылся своим плащом.

Дышать глубоко без кашля он не мог и чувствовал ломоту от макушки до пят, но усталость быстро погрузила его в лихорадочный сон.

Проснувшись, он с трудом смог пошевелиться. Огонь прогорел до углей и едва согревал один его бок, другой же, повернутый к двери, совсем заледенел. Терренс, кряхтя, подставил замерзший бок теплу.

Когда он начал вставать, голова закружилась, а ноги затряслись. Терренс еле сдержал позыв к рвоте, ухватился с закрытыми глазами за дверной косяк и кое-как обрел равновесие. Сделав медленный и глубокий вздох, он открыл глаза.

В дверную щель он видел, что утро настало уже довольно давно. Он сознавал, что опасно болен и единственная его надежда — добраться до лагеря, пока он еще способен ехать верхом.

Серый терпеливо ждал там, где Терренс привязал его, с подветренной стороны хижины. Седлая его, Терренс покрылся потом.

В мехе, по его прикидке, осталось достаточно воды, чтобы не идти на ее поиски. Если по дороге попадется ручей, он пополнит запас.

Садясь на коня, он чуть не лишился сознания и около минуты неподвижно сидел в седле. Он без всякого лекаря знал, что у него сильный жар, и в легких что-то клокотало при каждом вдохе. Это воспаление, не иначе — еще один день без врачебной помощи ему не прожить.

Он направил коня к дороге.

Все утро перед ним мелькали какие-то образы, и он понимал, что бредит. Ему как будто становилось легче, Но потом он чуть не падал с седла и понимал, что это ему только приснилось. Зато страх, как ни удивительно, совершенно прошел. Он знал, что либо умрет в дороге, либо доедет до места. Об опасности он больше не думал.

Конь еле плелся, приходилось его подгонять. Но как только Терренс впадал в дремоту, серый снова переходил на шаг.

Не раз Терренс обнаруживал, что мерин сошел с тропы, чтобы пощипать оставшуюся на деревьях листву. К полудню всадник едва держался в седле.

Остановиться значило умереть. Если он упадет с коня, то потеряет сознание и замерзнет: Он снял ремень почтовой сумки с плеча, пропустил его через два седельных кольца и таким образом привязал себя к мерину. Сумка хлопала по спине при каждом шаге.

Голова раскалывалась, горло распухло, легкие сопротивлялись, не хотели дышать, и он не чуял больше ни рук, ни ног.

Еще дважды за день он приходил в себя и понимал, что он сбился с дороги. Рассудка едва хватало, чтобы вернуться назад, на тропу.

Где-то посреди этих бесконечных часов он заметил, что выехал на дорогу, ведущую к графскому лагерю. Это встряхнуло его, и около часа он довольно хорошо сознавал окружающее.

Потом дремота вновь одолела его, но конь вдруг застыл на месте, захрапел, и сознание опасности заставило Терренса очнуться полностью.

Видя, что они опять отклонились ярдов на сто от дороги, он привстал на стременах вопреки лихорадке. Ремень, прикреплявший его к седлу, натянулся, но он продолжал осматриваться, ища причину тревоги коня.

Очень скоро он заметил чуть южнее идущих шеренгой людей — пригибаясь, они быстро приближались к нему. Яркая зелень их одежд сказала ему, что это цурани.

Он не знал, что это — отряд, посланный обойти далеко слева позицию Монкрифа, или просто разведка, спешащая вернуться в собственный лагерь до прихода зимы.

Не задумываясь, он ударил коня каблуками- Дважды повторять не потребовалось — серый и сам чуял, что эти люди опасны. Он прянул вперед, выскочил на дорогу и помчался вперед.

Терренс низко пригнулся к его шее, приподняв зад, как на скачках, и едва касаясь стремян носками сапог. Борясь с лихорадкой и ожившим страхом, он правил конем и молился, чтобы впереди его не ждал еще один цуранийский отряд.

Оставшиеся позади подняли крик, вдоль дороги он видел других, но перехватить его у них возможности не было. Тот, что был ближе, пустил стрелу — скорее с досады, чем в надежде сбить скачущего всадника.

Конь, напрягая последние силы, пронесся три мили, но усталость взяла свое, и Терренс позволил ему замедлить бег.

Побуждая его идти валкой рысью, он сообразил, где находится. Когда через полмили он преодолеет легкий подъем, впереди должен показаться первый сторожевой пост.

Ему вдруг вспомнилось состязание бегунов у него дома, в праздник середины лета. Среди бегущих мальчиков он был из самых младших — хорошо бы до финиша добраться, что уж там говорить о победе. В конце долгой, почти пятимильной дистанции он наконец увидел впереди финишную черту. В нескольких ярдах перед ним бежал другой мальчик, и Терренс поклялся себе, что не будет последним. Собрав всю свою волю, он пересек черту, на шаг обогнав соперника, а потом упал, и в отцовский дом его несли на руках.