Владимир Высоцкий. По-над пропастью - Ю. Сушко

Как-то, сидя у Володарского в Красной Пахре, Высоцкий обмолвился: «Не дай Бог подохнуть. Ксюха одна останется, я же ей и отец, и любовник, и опекун...» Его преследовала очередная идея- фикс — обвенчаться с Оксаной. А ей нравилось играть в кошки- мышки. Когда Высоцкий время от времени говорил: «Я хочу, чтобы ты была моей женой», Оксана кокетничала: «Ты — двоеженец, мы не можем с тобой венчаться».

Он ходил в церковь, и в не в одну, но везде ему говорили: «Пожалуйста, ради бога, только сначала приносите документы, что вы не женаты. Тогда мы вас обвенчаем».

Неужели в памяти Высоцкого настолько прочно застряла та сцена венчания, которую они когда-то, давным-давно, разыгрывали с Ией Саввиной в фильме «Служили два товарища»? Там все тоже было на грани жизни и смерти. Вспомните лихорадочный диалог в церкви.

— Что вам угодно?

— Нам угодно обвенчаться!..

— Как вы сказали?

— Обвенчаться. И давайте, батюшка, поскорее... Делайте, что вам говорят, батюшка, а то ведь вас я пристрелю. В Божьем храме... Мы тут торгуемся, а там от пристани последний пароход отчаливает! Я должен поспеть, ясно вам?!.

И Владимир Семенович решил повторить киноэпизод в реальной жизни?.. А может, биография поручика Брусенцова была и его, некогда прожитой жизнью?..

По девичьему же разумению Оксаны Афанасьевой, Володе просто хотелось иметь нормальную семью: «Ему нравилось, когда в доме уютно, когда есть еда, когда я что-то готовила».

«Ну, давай кого-нибудь родим», — говорил он. «Ну, Володя, что это родится? Если родится, то одно ухо, и то глухое». Я так неудачно пошутила, что Володя даже офигел: «Ну и юмор у тебя!» Но ребенка я никогда бы не стала от него рожать, потому что не была уверена, что от наркомана родится здоровый ребенок...»

В один из дней Владимир заторопился:

— Все, Ксюш, поехали!

— Куда?

— Поехали-поехали, все узнаешь. К Норочке поедем.

— Какой еще Норочке?

— Увидишь!

Увидеть Норочку, «брильянт всея Руси» Элеонору Косгинецкую, мечтали многие, а уж познакомиться, заслужить расположение ее, фактической хозяйки новоарбатского магазина «Самоцветы», — было тогда из области фантастики.

«Накануне он позвонил: «Элеонора Васильевна, я могу завтра прийти?», — рассказывала Костинецкая. — Интересно, что он решил явиться в субботу, когда директор и его зам были выходными... Из этого я заключила, что он хотел как можно меньше привлечь внимания к своему визиту.

Пришел Высоцкий в сопровождении молоденькой девочки лет 18—19. Помню, она была одета в розовый костюм. И, глядя на нее, я тогда почувствовала жгучую ревность! Не женскую, нет. Просто для меня Высоцкий был этаким драгоценным камнем, к которому не надо было прикасаться. Выглядел он не очень... Я еще его спросила: «Володя, у вас, наверное, был вчера веселый вечер. Не желаете ли рюмочку коньячку?» Но его спутница твердо сказала, что если он выпьет, она с ним никуда не поедет. Тогда я принесла бутылку минералки, которую Высоцкий и выпил. После чего сказал: «Мне нужно купить обручальные кольца для одного приятеля и его невесты». Я поинтересовалась размерами. «Точно не знаю, — сказал Владимир Семенович. — Но примерно как на меня и вот на нее...»

Я промолчала, лишь многозначительно посмотрела на него и позвонила в секцию, попросив принести лотки с обручальными кольцами. По моему совету, он выбрал обычные тоненькие колечки, без всяких наворотов. После чего пригласил меня на концерт: «Я вам позже сообщу, где он состоится, — сказал Володя. — Но обещаю, что это будет лучшее выступление в моей жизни!»

Через две недели с небольшим Костинецкая вновь видела эту девушку. Уже на похоронах Высоцкого: «Она сидела в партере, а вокруг нее было как бы выжженное пространство — никто поблизости не сидел... Уже много позже, когда я вернулась из тюрьмы, мой сын показал мне в журнале интервью с женой Леонида Ярмольника Оксаной, которая рассказывала, что Высоцкий предлагал ей выйти за него замуж Вот тогда-то все и встало на свои места — я поняла, кто была та девочка в розовом.»»

12 июля — «Преступление и наказание».

13-го — «Гамлет». Перед спектаклем Смехов вручил Владимиру свежий номер журнала «Аврора» с подборкой его заметок «Мои товарищи — артисты» о Демидовой, Табакове, Визборе и в том числе

о нем. «Высоцкий прочитал, а потом я узнал от Валеры Плотникова, какой странной похвалой он отметил публикацию: «Приятно о себе почитать... не на латинском шрифте», — с обидой рассказывал автор.

13-го — концерт в НИИ эпидемиологии и микробиологии...

Это — не записи из его рабочего дневника. Высоцкий его не

вел. Было кому заполнять «рабочие табели B.C. Высоцкого». И в театре, и вне.

В институте у медиков распелся. После «Канатчиковой дачи» неожиданно для себя объявил: «Вот еще песня «Грусть моя, тоска моя». Вариации на цыганские темы»:

Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка.Чувствую, дышу и хорошею!.Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,Изловчась, мне прыгнула на шею.... ... ... ...Одари судьба, или за деньги отоварь, —Буду дань платить тебе до гроба!Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, —До чего ж живучая хвороба!...

Потом вымучил из себя еще несколько песен. И — все-все-все, поехали! Не могу больше.

Те же слова за кулисами он повторяет на своем последнем «Гамлете» 18 июля: «Ой, плохо! Ой, не могу! Я так устал... Не могу больше, не могу!» Глаз было не поднять. Духота! Толстый свитер хоть выжимай. А тут еще «Гертруда» решила повыпендриваться:

— А слабо, ребята, сыграть еще раз?

Еле сдержался, чтоб не нахамить, только посмотрел на нее тяжело:

— «Слабо», говоришь... А ну как — не слабо!

— Нет уж, Володечка, — спохватилась королева, — успеем сыграть в следующий раз — 27-го...

После спектакля отправился на Малую Грузинскую, но к себе сразу не пошел. Поднялся вместе с Янкловичем, Шехтманом и Абдуловым к Нисанову. Почему-то все были уверены, что приедет кто-нибудь из театра, ведь видели, в каком состоянии был Гамлет.. Никто не приехал.

На следующий день Высоцкий сидел перед телевизором. Транслировалось открытие московской Олимпиады. Диктор вещал:

— Слушай, планета, голос олимпийской Москвы. Призывно звучат фанфары. Бурными аплодисментами встречает стадион сообщение о том, что на торжественное открытие Игр XXII Олимпиады прибыл Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев...

— Уважаемый господин президент Международного олимпийского комитета! Спортсмены мира! Уважаемые гости! Товарищи! Я объявляю Олимпийские игры 1980 года, знаменующие XXII Олимпиаду современной эры, открытыми!..