Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

Одобрив кивком головы это решение, он надавил кнопку прибора, включив его. Пирамидка — объем жидкого металла, покрылась легкой рябью, и у Охо возникло ощущение, что в комнате появился некто энергетически мощный и только ждет астрального импульса, чтобы материализовать его.

Не обращая на это внимания, Охо создал образ сэндвича вместе с его вкусовыми качествами, и даже ощутил его запах. Образ вызвал желание: даже выделилась слюна. В то же мгновенье он почувствовал во рту нечто странное и безвкусное, а в руке увидел полупрозрачный надкушенный бутерброд.

Ученого окатила волна разочарования от очередной неудачи, но тут же он действительно почувствовал вкус сэндвича во рту, а в руке теперь находился ничем не отличающийся от своих естественных собратьев, сандвич.

"Фу! — выдохнул мужчина свое облегченное разочарование, и, еще раз проверив вкусовые качества того, что оказалось у него во рту, стал немного нервно жевать.

— Ну и ну! — Он погрозил пальцем прибору, и с изумлением увидел, что над пирамидкой появились три, быстро заполнявшиеся материей, полупризрачные формы. Охо рефлекторно выключил прибор, но за это время формы приобрели вполне материальный, но какой-то жидкий, несуразный, неправильный вид. Поверхность пирамиды колыхнулась еще раз, выплюнув в пространство лаборатории еще один призрак, и замерла в зеркальном покое.

"Что за чертовщина?" — разглядывая незваных гостей, лихорадочно думал Охо.

Между тем, объекты двинулись в сторону творца и ему это не очень понравилось тем более, что несмотря на медлительность движений, скорость их начала возрастать. Охо вскочил и хотел броситься к двери, но в этот момент один из незваных гостей буквально прыгнул на него и непонятным образом растворился в теле ученого, вызвав у него ощущение крушения всех надежд. В следующую секунду другой предмет проделал то же самое, но на этот раз Охо ощутил значительное облегчение. В то же мгновенье, его озарила блестящая мысль, и он, включив снова прибор, буквально выкрикнул в него жгучее желание избавиться от оставшихся двух объектов, после чего опять нажал на кнопку выключателя.

Уже задрожавший перед прыжком в человека комок коричневатого цвета, замер на месте, а над пирамидой появилось нечто, напоминавшее чернильную кляксу, с щупальцами и противным запахом гнили. Последний из четырех материализовавшихся призраков тоже был кляксой, но гораздо меньшей и не такой мерзкой, как эта слизистая, студенистая тварь. Медленно подобравшись к замершим в воздухе двум объектам, словно парализуя их действия, клякса вдруг хлестко обхватила один из них и растворила его в себе, после чего таким же образом была уничтожена клякса поменьше.

Охо, пораженно наблюдавший за этой борьбой, даже не борьбой, а самым настоящим пожиранием, неосознанно ждал момента окончания этой борьбы, вызванной им самим, и как только клякса, закончив свое черное дело, двинулась в его сторону, он снова воспользовался прибором, жестко, без эмоций приказав уничтожить и этот объект.

В комнате появилось что-то вроде коричневого ножа, от которого пахло человеческой смертью. Как робот, подобравшись механическими движениями к кляксе, нож начал рубить и кромсать ее на куски. Клякса извивалась, как могла, но нож спокойно проходил сквозь ее мягкое тело, оставляя лишь извивающиеся щупальца, которые быстро исчезали прямо в воздухе. Закончив свою «работу», нож, естественно, направился к Охо. Тот, обессилев от безысходной борьбы, оказался под гипнозом ритмичных, безапелляционных движений ножа, и когда тот влетел в него, ученый вздрогнул и ощутил в себе прилив хладнокровия и авторитарного управления миром. — ГЛАВА 2.-

Джонатан открыл глаза. Над ним с улыбкой склонилась Александра. Улыбнувшись в ответ, он с изумлением обнаружил, что находится в номере гостиницы, который они сняли по приезде в Каир. Ничего не понимая, он встревожено посмотрел на девушку.

В ее улыбке появилось лукавство:

— Ничего не помнишь?

— Как же не помню, — все помню, — лоб Пирса изобразил напряжение мысли, — помню, как мы попали в пасть Сфинкса, долго брели по разноцветным лабиринтам… о! помню будто бы я раздвоился, помню жрицу Изиды… кажется Геосати, да?

— Угу.

— Ну вот. А потом…, потом, — Пирс немного покраснел, — мы с тобой … хм! летали.

— Ну-ну?

— Что, «ну»? Потом было ощущение невероятного блаженства и какого-то всезнания что ли.

— А дальше-то, что?

— Дальше?.. Хм, дальше… А дальше я лежу в постели с клопами в третьесортной гостинице Каира и рядом ты.

— Замечательно! Как в кино: шел — упал, встал — гипс.

— Так ведь… Уж не хочешь ли ты сказать, что ничего не было? встревожился Пирс.

— Почему же, очень даже было. Только прошло уже две недели, как мы сюда вернулись, точнее — нас вернули.

— Что, прямо сюда? — Пирс снова с изумлением оглядел комнату.

— Вот именно.

— Неплохо. Но почему же я этого не помню, а ты — помнишь?

Саша снова заулыбалась:

— Ну-у, пути Господни неисповедимы. Ты же говорил о раздвоенности сознания.

— Говорил.

— А когда вспыхивал свет, тебе казалось, что ты что-то теряешь в каждом гроте?

— Было и такое.

— И ты по-прежнему ничего не понял?

Пирс тупо смотрел на Сашу, пока в его глазах не загорелся огонек:

— То есть ты хочешь сказать, — начал он медленно, — что у подножия Сфинкса я оставил свое физическое тело, а внутри Сфинкса были наши тонкие …, — Саша паузой подтвердила эту мысль, давая Пирсу во всем разобраться самому, и он, все еще медленно продолжал, — а наш полет … и все прочее — это дело наших душ?

— Я бы сказала, что под конец даже высшего аспекта — монад, причем в их высшей, духовной составляющей.

— То есть в каждом гроте я оставил по телу?

— Примерно.

— Но это же невиданный доселе грабеж. То-то я терял, сам не зная чего, а оказывается всего-то … себя, — Джонатан начинал заводиться.

— Ну-ну, не кипятись, — успокаивающе произнесла девушка.

— О'кей, но все же: как мы оказались здесь?

— Вот уж не проблема для египетских жрецов, которые в свое время перетаскивали многотонные плиты одним словом при строительстве пирамид.

— Пожалуй, ты права, но почему ты помнишь, а я — нет? — не унимался Пирс.

— Дело в том, что мое сознание было как бы размазано по всем телам, а твое после каждой вспышки яркого света прерывалось. Поэтому, когда тебя вернули сюда, собрав заново, ты и не мог этого помнить.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я был мертв?

— К сожалению.

— Что за бред? — Пирс снова возмутился.

— Конечно бред, — спокойно отреагировала Саша, — тем более, что двое господ из полицейского управления уже две недели пытаются понять: какого черта смотрители пирамид находят двух европейцев, занимающихся любовью у подножия Сфинкса, при чем один из них не дышит и сердце его не бьется. А потом один из них исчезает из морга, а второй, точнее, вторая — из тюрьмы.

Пирс молчал. Ему действительно было трудно запихнуть в свои мозги то, что рассказала Саша. Потом, глядя на ее саркастическую улыбку, он снова, растягивая паузы между словами, произнес:

— То есть ты хочешь сказать, что все, что произошло с нами там, то есть у лица Изиды, было в точности повторено на глазах каких-то людей?

— Ну, каких-то это слабо сказано, поскольку было уже девять часов утра, и …

Вот тут Пирс не выдержал и вскочил с кровати:

— Что? Тысячи оголтелых туристов наблюдали за тем, как мы с тобой…? Мой Бог..! Я не верю.

— И правильно. Только, когда снова придут полицейские, ты должен сказать, что с двадцать первого по двадцать шестое марта ты был здесь вместе со мной. Твои ассистенты это подтвердят.

— Нет, я не верю, я не понимаю. Этого просто не может быть.

— Конечно, нет! — Саша подошла к возмущенно расхаживающему Пирсу и положила ему руки на плечи, остановив его, потом мягко заглянула ему в глаза и с обычной улыбкой сказала, — а знаешь, у нас будет ребенок.

Пирсу стало дурно до слабости в коленях, потом смешно, потом весело, наконец — радостно и, подхватив Сашу на руки, он закружил ее по комнате. — ГЛАВА 3.-

Охо находился в состоянии шока, вызванного маршевым ритмом ножа, около получаса. Это было почти бессознательное состояние, во время которого ученый просто не мог думать или анализировать. Перед ним проносились картины подчиненных ему людей, государств и целого мира. Он видел кровь, но она не трогала его; он видел смерть, но она его не пугала; он наблюдал, как миллионы людей и механизмов по его приказу проходят по всей планете, бескомпромиссно исполняя его приказы, подчиняя его воле все, на что падал его взгляд.

Испуг от этих видений пришел позже, когда осознание самого себя вернулось. Охо понял, что им немалое время владело состояние, присущее лидерам фашистских движений. Именно это испугало его. Еще бы: его отец и мать были сожжены в концлагере во время Второй Мировой. И вдруг он, ученый, бывший в молодости идеалистомромантиком, и всегда отрицавший господство одних людей над другими вне зависимости от мотивов, ощущает в себе не просто мимолетное желание власти, он видит себя реальным властителем, где всякое его желание исполняется беспрекословно. Тут было о чем подумать.