Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

скажи, как мужик мужику, что меня ждало? Слушай дальше: про зарплату ее большую разговора с ней не завожу, про квартиру новую молчать не получается, но о том, что квартиру эту ей дают, а не мне – тоже вроде не вспоминаем… а ругаемся каждый день: и неопрятный я стал, и посуду после себя не мою, и в булочную после работы зайти забываю – ну совсем никудышный. А сама после работы приходит и делать ничего не хочет, устала вроде как. А раньше, когда в три раза меньше зарабатывала, разве не уставала? В тот день, когда ей ордер на квартиру получать, с утра из-за чего-то поцапались… и я ей высказал, заявил, что никуда переезжать не буду, она уговаривать – то да се, понимает, что одной с пацаном оставаться не мед. Мне разводиться тоже никакой выгоды, но не сдаюсь, характер держу, хочу, чтобы поняла она раз и навсегда – кто в доме хозяин, условия свои ставлю, да, видно, опоздал с воспитанием, порченую кобылу лечить бесполезно, она и дослушать меня побрезговала, и нашим же салом да нам же и по сусалам, такое из нее полезло…

Так и разбежались.

Она рассчитывала, что и алименты с моей северной зарплаты ей пойдут, да не на того нарвалась, как только договор кончился, я чемодан в зубы и на самолет.

Домой возвращаться стыдно было, остановился в Красноярске. Работу искал не денежную, но с жильем, и нашел – хорошему слесарю всегда есть из чего выбирать. Да и не о том голова болела – работа не медведь – посерьезнее забота встала: как выбрать жинку, чтобы безотцовщину не плодить и во вторые алименты не вляпаться, хотелось поскромнее найти, необязательно, конечно, с зарплатой в три раза меньше моей, но с чувствительной разницей, чтобы всегда помнила, кто в доме хозяин. Долго выбирал. На вечер для тех кому за тридцать даже сходил, с кем переночевать выбрал, таких там дюже богато, только мне-то совсем другое требуется. Ищешь в одном месте, а находишь совсем в другом. Напарник ногу сломал. Честно признаюсь, медсестры всегда нравились, женщины работящие и зарплаты у них скромные, вот и отправился в больницу больного навестить и присмотреться заодно. Прихожу, а возле его кровати – жена и еще какая-то женщина. Подругой оказалась. Мы как-то сразу друг другу глянулись, такое и захочешь скрыть – не сможешь. Напарникова жена тоже заметила, что между нами интерес взаимный возник, вышли из больницы, она сразу потерялась, а мы сговорились в кино вместе сходить. Вечером, когда уже возвращались, она мне банк показала, в котором трудится, к слову пришлось, надо же о чем-то говорить, она еще пошутила, что чужих денег много считать приходится, а свои очень редко и в небольших количествах. Я на всякий случай поинтересовался у знающих людей – оказалось чистой правдой.

Свадьбу большую не гуляли, скромненько посидели с общими знакомыми. На первые именины я подарил ей сатиновые нарукавнички, так, для смеха, шутки ради, сам не пойму, как в голову пришло, в кино раньше видел, что в банках все в сатиновых нарукавничках сидят, и мужчины и женщины, мода, видно, такая была, а может, просто из экономии, народ-то низкооплачиваемый. Я жену напарника попросил, она и сшила. Подарил, всех гостей рассмешил, она и надела их сразу, не отходя от праздничного стола, удалась шутка. И остальное удалось. Квартиру мою и ее комнату обменяли на приличную жилплощадь в центре города, с доплатой: правда, в долги влезли, но заработал, расплатился, а потом и на дачку скопили, пусть и недостроенную, зато в хорошем месте, а достроить с моими руками не трудно, и знакомые кое-какие завелись, машины все-таки ремонтирую, а не в конторе бумажки шевелю. Нормально жили. И тут перестройка.

Поначалу вроде и неплохо пошло, подкалымить проще стало, а если водка из магазинов исчезла, так это даже к лучшему, я никогда и не увлекался ей, но зато, если у тебя запасец дома имеется, то самое дефицитное яичко к Христову денечку… с трезвой головой не только дачку достроишь, но и машинешку заиметь можно. А если можно – значит, нужно. Крутись, пока палки в колеса не ставят, если не хочешь упасть – жми на все педали, жми и не оглядывайся. А зачем оглядываться, если за домашние тылы спокоен. Жинка знает, что на машину колочу, расспросами не дергает и гроши на безделушки не переводит. Заполярную бабу даже не вспоминаю. И зачем, спрашивается, было на Севере нос морозить, если и на материке устроиться можно. Короче, живем, сало жуем. У жинки работа чистая, приходит неиздерганная, да тут еще и зарплату немного прибавили, пустячок, а приятно, пообещала на эти гроши запасное колесо к машине будущей купить. Посмеялись и спать легли. А через квартал опять им прибавили, к Новому году – снова. И пошло, и поехало, и до неба поднялось. Надоело людям чужие денежки пересчитывать. Крутись, ловчи, наизнанку выворачивайся и все равно твои доходы – кучка по сравнению с горой, которую жинка в банке зарабатывать стала… Где справедливость? Если ты мужик, ты должен меня понять, как мужик мужика, неужели за работу в сатиновых нарукавничках столько положено?

Я домой возвращаться боюсь – приду, а она этими сатиновыми нарукавничками возьмет да и по роже мне… и ответить нельзя, морального права нету. Куда деваться, мужик?

Бирюзовый костюм дочери

На опознание пришлось ехать самой. Позвонила мужу в его пожарку. Долго ждала, пока искали, слушая громкий смех, почти гогот. Хотела бросить трубку, но терпела. И напрасно. Ответили, что Николай на выезде. Выговорили торопливо и, как ей показалось, раздраженно, словно отмахнулись от надоедливой. Доверять известие о гибели дочери чужим, подозрительно веселым людям было неприятно, даже страшновато, боялась нарваться на фальшивые соболезнования и Татьяна не стала просить, чтобы передали мужу о звонке, к тому же была почти уверена, что он никуда не уехал, играет в домино или дрыхнет в какой-нибудь укромной каптерке.

От остановки шла быстро, чуть ли не бежала, а у входа в морг остановилась. Все еще надеялась, тянула время. Из дверей вышла девушка, очень похожая на Верочку. Она радостно шагнула навстречу, но остановилась. Нет. Не она. Верочка выше ростом, не сутулится и волосы у нее пышнее.

Она и на столе была красивая. Изуродованное тело закрывала простыня, а на лице ни царапинки. Словно спящая. Казалось дотронешься, и она проснется. Татьяна осторожно дотронулась. Щека была холодной. Отдернула руку и сама чуть не упала. Голова кружилась, а слез не было.

В милиции объяснили, что