Остров - Дмитрий Колосов

— Ты ведь сама придумала эту сказку. Прости меня. Может быть, то, что я скажу, будет неприятно тебе, но твоя история слишком примитивна. Она не отражает сути Государства Солнца. Она применима к любой державе с достаточно высоким уровнем централизации. Эту притчу можно рассказать и про Кемт…

— Конечно, это ведь тоже владение атлантов!

— Ты не дослушала. Да, то же самое можно сказать и про Кемт, но у нас не все решается государством, Кемту не свойственна столь строгая регламентация. Взять хотя бы, к примеру, область распределения…

Эмансер говорил много и горячо, пытался аргументировать свою мысль, но Леда не слушала его.

— Забавный и умный кемтянин, — задумчиво процедила она спустя какое-то время и велела: — Продолжай.

И Эмансер продолжал:

— Я уже знаю, что система, о которой мы говорим, называется распределением. Я знаю, что на Атлантиде самая жесткая система распределения, в Кемте и стране Инкия она несколько мягче. Я знаю и то, что существует иной способ вознаграждения — через обмен товаров, где труд стоит ровно столько, во сколько его оценивает общество, а не государство.

— И какая же система, по-твоему, лучше?

— Мне еще трудно об этом судить, — увернулся от прямого ответа Эмансер. — Но очевидно, что и та, и другая имеют и свои преимущества, и свои недостатки. Однако система обмена товаров развивает в человеке предприимчивость и желание трудиться…

— Я слышала нечто подобное, — перебила его Леда, — и не могу не согласиться, что подобная точка зрения имеет право на существование. Рациональное зерно в ней есть. Но подумай, какие проблемы возникают перед государством! Насколько труднее управлять подобным обществом.

— Труднее, — согласился Эмансер. — Но такое общество думает сначала об интересах человека, а уж потом об интересах государства, наше же общество — наоборот.

Закинув руки за голову, Леда сладко потянулась. Тело ее изогнулось дугой, стремительной и напряженной, словно завидевшая добычу кошка, ласково тягучий голос промолвил:

— Может быть, ты это уже слышал от других Титанов, может быть, нет. Может быть, это тебе не понравится. Человек, о котором ты так печешься, лишь песчинка в огромной пирамиде идеи. Нам нет дела до его мыслей, чувств и страданий. Ты веришь в любовь? — Леда перекатилась на бок и прижалась нагретой грудью к плечу Эмансера. Рука ее коснулась чресел, мгновенно возбудив их. — Так вот, ее нет. Есть только страсть. Животная страсть. Как у тебя сейчас. Почему же нас должен волновать крохотный человечек с его ничтожными мыслями и желаниями? Не лучше ли дать ему минимум того, что он желает, и заставить его служить великой идее? Любви, а не страсти. Мы и сами всего лишь песчинки. Только покрупнее, чем вы, жители Земли. И цена нам гораздо выше. Но мы тоже ничто по сравнению с целью. Ты хочешь спросить, к чему я клоню? А к тому, что умрешь ты, умрут тысячи, миллионы, мы даже не вспомним о них. Вы сделали свое дело и ушли. Зачем просеивать сквозь сито памяти миллионы песчинок? Мы пойдем дальше — к цели, и совершенно неважно, сколько миллионов жизней и лет потребует этот путь? Мы пройдем его и взойдем на вершину Разума. И поверь мне, какими смешными покажутся тебе слова о человеке; человеке, который ничто, если он не живет во имя цели!

— Ничто?

— Великий Разум! — вдруг спохватилась Леда — Зачем мы говорим об этих глупостях?

Губы ее настойчиво прильнули к губам Эмансера, и Солнце исчезло…

Русий был великолепным пловцом. Он знал и любил море, хотя в последнее время его преследовало чувство, что он задыхается в нем. «Какая глупость!» — сказал он сам себе и нырнул. Глубоко-глубоко, до самого дна.

Давление здесь было гораздо больше, чем у поверхности, что позволяло экономней расходовать воздух. Если на двухметровой глубине Русий мог плыть под водой всего пятнадцать минут, то нырнув на пятьдесят и более метров, он спокойно находился под водой до получаса.

Сейчас ему не требовалось плыть столь долго, но он все равно ушел на глубину, может быть, чтобы доказать себе, что не обращает внимания на мгновенно возникшее гадливое чувство. Горло сдавила вязкая подушка страха. Русий помассировал кадык. Отпустило.

Он погружался все глубже и глубже. Берег в этом месте обрывался резко, щерясь провалами тектонических разломов. Базальтовая плита, на которой стоял остров, была испещрена вкраплениями различных минералов — от пемзовых плюшек до синеватых, с блестками драгоценных камней, кимберлитов. При желании, покопавшись, здесь можно было набрать неплохое ожерелье. Но для кого? Не для той ли, за которой он так бесстыдно подсматривал?

От этой мысли Русий рассвирепел и энергично заработал руками, разогнав стайку крохотных синеватых рыбешек. Из расщелины выглянула мурена — препротивнейшее создание, с бритвенными зубами и скверным характером. С ней следовало держать ухо востро, и Русий пару раз обернулся. Мурена следовала за ним несколько десятков метров, до конца своих владений, после чего ее узкое тело метнулось в сторону и исчезло в зеленоватой мути.

Резвились пестрые рыбы-попугаи, облюбовавшие причудливые сплетения багровых кораллов, важно проплыл ядовитый спинорог.

Слева показалась отмель.

Русий начал всплывать. Осторожно, памятуя о разорванных легких и вскипающей от резкого перепада давления крови. Вязкая подушка удушья снова сдавила шею. Русий пробил ее и, выплевывая последние остатки воздуха, выскочил на поверхность.

И сразу увидел их, смотрящих в море. Пришлось снова уйти под воду и вынырнуть за выступавшей из моря каменной грядой.

Его опасения оказались напрасными. Никакой интимностью здесь и не пахло. Правда, Крим и Ариадна сидели, тесно прижавшись друг к другу, но воспитание атлантов позволяло и большие вольности, не выходящие за рамки простого общения.

Русий вдруг осознал, как глупо, как гадко его поведение. Давиться ревностью, ревновать, не имея на то ни прав, ни оснований, подсматривать… Ему стало противно. Набрав воздуха, он ушел под воду. Он не видел, как Ариадна и Крим поднялись и пошли обратно, но на полпути Ариадна вдруг вернулась и склонилась над водой.

В ажурных хитросплетениях рифов пахло опасностью. Сюда зашла белая акула, нечастый гость в здешних водах. Шесть метров ярости и острых зубов, ищущих себе добычу посолидней. Она медленно пересекала подводную струю, надеясь обнаружить запах крупной добычи. Рыбная мелочь, бесстрашно резвившаяся рядом, не интересовала акулу, ее массивная туша рассекла косяк малявок надвое и ушла под прикрытие тени. Лениво пошевеливая хвостом, она вспоминала о вкусном мясе тунца, съеденного ею накануне. Приятные воспоминания, рождающие, однако, голодный зуд в желудке.