Потрясающий мужчина - Ева Геллер

У слесаря есть автоответчик, но он никогда не перезванивает в ответ на наши просьбы. К нему надо ехать. Когда я в первый раз приехала, чтобы вежливо поинтересоваться, когда, наконец, будут готовы буквы, у него были только О, Т и Е и все еще не позолочены. Он заявил, что сначала сделает еще Р, потому что Р — вообще самое трудное.

— Понимаете, что я хочу сказать? — спросил он. — Это закругление на Р?

— Да, — терпеливо ответила я.

— Труднее, чем Р, собственно, только В. Там два закругления. Она вдвойне тяжелее, чем Р, потому что верхнее закругление в этом шрифте совершенно иное, чем нижнее. Это как у женщин, — он смерил меня внимательным взглядом, — у вас это не так, но у многих женщин верхнее закругление спереди меньше, чем нижнее сзади. Бывают, конечно, женщины, у которых оба закругления спереди, но это тогда не так красиво, как у В.

Я решила игнорировать его намеки на женщин. Он был явно туповат.

— Мне не нужно В, — сказала я железным голосом.

Мне показалось, что у меня поехала крыша.

— Вы знаете историю Карла Валентина? Человека, который пошел к пекарю…

— Да, — тут же оборвала его я, — я долго жила в Мюнхене, а Карл Валентин был мюнхенцем, поэтому…

— Послушайте, идет один человек к пекарю и заказывает ему букву В. Он точно не объясняет, какое В ему надо, только говорит, что оно должно быть из теста для кренделей.

— Я знаю эту историю, — нетерпеливо сказала я.

Но этот слесарь-идиот, размахивая грязными руками перед грудью, сбивчиво и нудно рассказал мне все-таки эту глупую историю, которую завершил фразой:

— Но если вы из Мюнхена, вы должны знать эту историю.

— Когда будет готова надпись?

— Трудно сказать, — задумчиво ответил он, — у меня, знаете ли, есть и другие клиенты. Спросите на следующей неделе.

Руфус посоветовал плюнуть на этого идиота.

— Ни одна женщина не решилась бы нести такую несусветную чушь про мужчин, — пожаловалась я Руфусу. — К этому идиоту я больше не пойду. Если буквы не поступят через три дня, мы закажем их в другом месте. А к открытию я напишу название дисперсионной краской на ткани, и мы натянем транспарант над входом. Это будет выглядеть оригинально. Главное, чтобы люди нашли отель, пока у нас нет ничего получше. А для проспекта мы возьмем одну из моих фотографий без названия, название и так ясно.

— Отлично, — соглашается Руфус. — Как мы раньше до этого не додумались! Не будем больше трепать себе нервы из-за дурака-слесаря.

Так и порешили: не стоит нервничать, когда жизнь так прекрасна.

Все выходило замечательно. Пол в фойе был отполирован до блеска, бокалы сверкали, приборы тоже.

Руфус решил сказать на открытии речь и теперь постоянно делал себе пометки, кого он и за что должен поблагодарить.

Смятые розы на моем бальном платье были реанимированы в химчистке над паром.

В понедельник нашей премьерной недели экспертами были развешены картины Харальда, под его непосредственным наблюдением. Они прикрепили и лампы над картинами, виртуозно соединив каждую с мастерски сделанной маленькой сигнальной системой.

В этот же день мы решили проблему освещения облаков, которое все время казалось Харальду слишком мрачным, а мне — слишком скромным. Эксперты из «Сотбис» проверили старый крюк для люстры. Он оказался прочным. Проводка была в порядке. А вечером свершилось: под облаками сияли в три яруса тридцать две лампочки-свечки, тридцать два золотых дракона, стеклянные молнии и шестнадцать хрустальных цепей со звездной огранкой, соединявших золотое солнце с лазурно-голубым хрустальным шаром. Казалось, что теперь на облака и на нас вечно будет светить солнце.

Руфус поцеловал меня под нашей люстрой:

— Я так благодарен тебе.

Я тоже поцеловала Руфуса под люстрой:

— Теперь все наконец-то расставлено по своим местам.

100

Погода к нашему балу была как по заказу: на улице бушевала страшная гроза, с неба низвергались потоки воды, а в нашем фойе была весна и сияло солнце.

Утром мы прибрали розовую комнату. Я заперла все в шкаф и застелила постель новеньким, с иголочки, розовым бельем. Комната опять обрела девическую невинность. Никому не надо знать, что в розовом номере мы проводим свои ночи.

Днем, вскоре после двенадцати, прибыли первые гости: госпожа Мазур с подругой. Госпожа Мазур кивнула Руфусу и спросила, где господин Бергер. Она его не узнала! Он изменился даже больше, чем отель! Подругу госпожи Мазур звали Аннеттой. Ей тоже было лет сорок с небольшим, хотя выглядела она моложе из-за того, что постоянно хихикала. Обе дамы были так любезны, что быстро оставили нас одних, догадавшись, что у нас еще много дел. Дел было действительно невпроворот. Нам нужно было укрепить на балконе второго этажа длинное белое полотнище, на котором я черными пятидесятисантиметровыми буквами вывела кистью ОТЕЛЬ ГАРМОНИЯ. Слесарь-идиот, естественно, так и не сдал буквы. Но если не учитывать, что надпись на материи была недолговечна, выглядела она неплохо. А маленькая импровизация в день освящения была только кстати. Только с этим управились, как приехали мои родители.

— Это что, твоя люстра? — было первым, что крикнула моя мать. Потом она неустанно повторяла: — Вот уж никогда бы не подумала.

Я предпочла не знать, что именно она думала. Отец был в восторге от Руфуса. Мать вовсю делала вид, будто Руфус — очередной недолговременный эпизод в моей жизни. А может, она хотела проверить его нервы. Во всяком случае, она не проявила к нему ни малейшего интереса, а тут же начала с упоением рассказывать о своей на редкость смышленой внучке Сольвейг. Все мы могли бы поучиться у Сольвейг, к примеру, что касается свободного раскрытия личности. Когда она заявила, что Сольвейг — необычайно творческая натура — как жаль, что творческое начало зачахло у нас, у взрослых! — у меня почти лопнуло терпение. К счастью, в этот момент появились Томас и Марианна из команды повара Альфреда и поинтересовались, как дальше оформить фойе. Тогда мать наконец сообразила, что у людей могут быть и другие дела, кроме выслушивания рассказов о ее внучке.

Под люстрой предстояло положить ковер госпожи Футуры, на него поставить старый круглый стол, задрапировать его синей скатертью и водрузить сверху метровую композицию алых роз, со вчерашнего дня стоявшую на приемной стойке. Сегодня розы были еще красивее, чем вчера, распустившись в полную силу. До этого я спросила Руфуса, не находит ли он, что алые розы — самое красивое украшение интерьера, и он ответил:

— Да, красные розы, как на твоем платье.