Леонид Леонов. "Игра его была огромна" - Захар Прилепин

К финалу, например, выясняется, что Мак-Кинли был ведом к своей цели покинуть текущие времена не кем иным, как дьяволом. Возможно, это именно он выстраивает ситуацию так, что Мак-Кинли знакомится с богатой старухой. И когда убийство не получается, это дьявол подбрасывает Мак-Кинли лотерейный билет с баснословным выигрышем, дающим возможность немедленно купить себе место в сальватории.

Несчастный клерк бежит в будущее.

Первое, что он, выпущенный из сальватория, слышит — это воздушная тревога. Несколько зданий, которые Мак-Кинли успевает увидеть, погружаются в землю, остаются лишь сферические крышки наподобие канализационных. Пейзажа — никакого. Небо темнеет, и «только обезумевшая от смертного ужаса кошка дикими скачками и зигзагами мчится между крышек»…

Картина эта, безусловно, предвещает видения будущего из «Пирамиды» (а возможно, они уже и были написаны тогда).

Впрочем, ужасное будущее оказывается сном Мак-Кинли. Он остаётся в своём времени, преодолевает искушения, решается создать семью… Но уверенности в будущем читателям это вовсе не прибавляет и ничего из сказанного мистером Боулдером не отменяет.

Спустя пятнадцать лет Леонов неожиданно вспомнит в разговоре с литературоведом Александром Овчаренко:

— Будучи в США, я сказал: «Мы живём в век, не позволяющий делать ошибок».

А на вопрос Овчаренко: «Вы оптимист или пессимист?» ответит:

— Я пессимист. Считаю, что пессимизм умнее оптимизма. Пессимизм позволяет предусмотрительность. Я жду несчастья, а оно — не случилось. Хорошо; случилось же — я встречаю его подготовленным.

Своею повестью Леонов настраивал читателей на пессимистический лад.

«Бегство мистера Мак-Кинли» было написано летом 1960 года; полгода цензура вычитывала киноповесть, и затем наверху решили публиковать её в «Правде», что и было сделано: с 1 января по 5 февраля новая леоновская вещь публикуется в главной государственной газете.

Однако на киносудьбу «Бегства мистера Мак-Кинли» это не повлияло.

В те годы никто не решится экранизировать её.

И снова «Метель»

В марте 1962-го Леонов поехал в Карелию — на этот раз его выдвинули кандидатом в депутаты в Верховный Совет от Беломорского избирательного округа.

Восьмого марта он прибыл в Беломорск, побывал на строительстве местной ГЭС, а в клубе имени Сергея Кирова повстречался с избирателями.

Роман «Русский лес» в те времена дал ему большое количество читателей всех возрастов. В газете «Беломорская трибуна» периодически публиковались вполне, судя по нетривиальному содержанию, искренние отзывы жителей Карелии о писателе и кандидате Леонове. Едва ли не все из них пишут благодарные слова об этой книге.

Проблема сохранения лесного богатства стала и главной его заботой как депутата, и на встречах об этом говорили больше всего.

В Беломорске, в том марте, Леонов отчитывался перед людьми: «Моя последняя книга посвящена запутанной и непролазной лесной проблеме — защите родной природы, от которой мы требуем всё больше, чем отдаём ей накопившегося долга. До сих пор ещё в нашей лесной промышленности есть достаточное количество последователей Грацианского… Пока мы ведём этот разговор, наверное, сотни безумных костров горят на наших лесосеках, так я за то, чтобы погасить эти неразумные огнища».

Такие депутаты — которым ещё и не нравилось что-то в стране советской — были внове; даже если бы выборы той поры не были безвариантной профанацией, его бы избирали всё равно: сотни писем жителей Карелии радетелю русскому леса, полученные Леоновым в тот год — тому порукой.

Девятого марта Леонов съездил в село Нюхча, общался там с рыболовами. Карелы его очаровали — не очень похожий на русских, степенный, сдержанный и — что Леонову было особенно важно — мастеровитый, бережный к лесу народ.

В том же марте Леонова в третий раз избрали депутатом в Верховный Совет.

Лето принесло писателю две новые обнадёживающие вести: во-первых, было предложено сделать сценарий для экранизации «Русского леса» — и Леонов его написал; во-вторых, появилась возможность вернуть на сцену запрещённую и не переиздававшуюся 22 года пьесу «Метель» — ту самую, что едва не стоила Леонову жизни.

Критик Евгений Сурков буквально уговорил режиссёра Московского театра драмы и комедии А. К. Плотникова пьесу прочесть. Тот был прочтённым просто поражён, но самочинно взяться за такую постановку, естественно, не мог.

Плотников вышел на министра культуры Екатерину Фурцеву, рассказал о желании ставить пьесу.

Фурцева приняла просьбу к сведению, прочла «Метель»… Пригласила на встречу самого Леонова и попросила его пойти на некоторые исправления в крамольном тексте. Он спорить не стал, в итоге 30 июля 1962 года Екатерина Фурцева подала в ЦК КПСС докладную следующего содержания:

«Московский театр драмы и комедии обратился в Министерство культуры СССР с просьбой разрешить ему поставить пьесу Л. Леонова „Метель“.

Ознакомившись с существующим вариантом пьесы, Министерство культуры СССР считает, что при некоторых авторских доработках она могла бы быть использована в репертуаре театров.

Автор пьесы Л. Леонов согласен вместе с театром доработать пьесу с учетом всех замечаний, которые будут сделаны по прилагаемому старому варианту „Метели“.

Считая необходимым привлечь Л. Леонова к активной работе с театрами, Министерство культуры СССР просит ЦК КПСС пересмотреть принятое в 1940 году постановление о пьесе „Метель“ и разрешить Московскому театру драмы и комедии после авторской доработки включить это произведение в репертуар театра».

Восемнадцатого октября 1962 года Президиум ЦК КПСС принимает решение: отменить постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 18 сентября 1940 года о пьесе «Метель» как необоснованное. 25 октября «Литературная газета» публикует первый акт пьесы — причём в старом ещё варианте.

В декабре Леонов читает уже переработанный текст актёрам Московского театра драмы и комедии.

Казалось, что всё должно получиться, тем более что к «Метели» помимо Театра драмы и комедии проявил интерес ещё и МХАТ.

В итоге обе эти, принесённые 1962 годом, вести Леонова лишь разочаровали.

МХАТ так и не решился взяться за «Метель». Театр драмы и комедии продолжил репетиции, хотя уже было известно, что у пьесы объявились недоброжелатели «наверху». В марте Леонов писал литературоведу Владимиру Ковалёву, что над пьесой «собираются тучки среднего размера».

Работу над постановкой всё-таки довели до конца, премьера должна была состояться в декабре 1963 года, даже афиши появились на тумбах.