Мифология греков и римлян - Лосев Алексей Федорович

Пророчества Аполлона также связаны с его помощью героям. Он обучает Мопса пророчеству (I 66 и сл.), а также своего сына Идмона (144), возвещающего его волю (436—439), дает пророческий дар Финею (И 181), именуется Прорицателем (493), предрекая удачное путешествие аргонавтам (I 301).

Аполлон связан с искусством. Именно к нему в начале поэмы обращается автор (I 1). Упоминаются также любовные связи Аполлона: с Киреной (И 500—510), родившей ему Аристея, с нимфой Синопой, обманувшей бога (952), и с Коронидой, сына которой Асклепия он горько оплакивал (IV 612—617), с Акакаллидой, от которой у него был сын Амфитемид (1490—1493).

Таким образом, у Аполлония Родосского Аполлон тесно связан с героической эпохой и по преимуществу все свои силы направляет на помощь героям — аргонавтам.

Что же касается конкретного выражения этой мифологии, то она, как и у Каллимаха, отличается очень большой ученостью, приводящей, как мы сейчас видели в этой сравнительно небольшой поэме, к массе разного рода мифологических деталей, к разным редкостным мотивам и к эффектной подаче отдельных, малозначащих сторон. Это не мешает тому, чтобы вся поэма и аполлоновские мотивы в ней отличались красотой и большой занимательностью. Но только красота эта — уже не классическая.

Материал из идиллий Феокрита незначителен. Встречаем простое обращение к Аполлону (V 79); Аполлону приносится баран в связи с Карнеями (82 и сл.); Аполлон (XVII 66—70) любит Делос «с темной повязкой» и близлежащий островок Ренею; Лин (XXIV 105) — сын Аполлона; о платановой роще Аполлона–Номия, «самого совершенного бога» (XXV 20—22). Из эпиграммы (XXIV (XIX) 4—6, Блумен.) на могилу Архилоха читаем:

Можно пожалеть, что аполлоновских мотивов у Феокрита мало. Тогда мы имели бы здесь еще новую форму эллинистического Аполлона, наделенного эстетизмом и игривостью, свойственными поэзии Феокрита.

в) У Ликофрона находим следующие материалы. Прежде всего — интересное упоминание об Аполлоне как об отце Гектора (265). Этого мы не встречаем и у Гомера, у которого (Ил. X 50) прямо сказано, что Гектор — «не сын ни бога, ни богини», но об отцовстве Аполлона читаем у Стесихора (PLG, frg. 69) и Ивика (frg. 34), а также и у схолиаста к этому стиху Ликофрона. Останки Гектора (1207—1210) Аполлон приказывает фиванцам вывезти из Офринея. Точно так же Аполлон (313) — отец Троила, убитого у его собственного алтаря, и (570 и сл.) Ания, делосского жреца, от Ройо. Упоминаются возлюбленные Аполлона: Кассандра в тюрьме вспоминает свой отказ Аполлону во взаимности и свое безбрачие подобно Афине (348—356); Аполлон отнял у Кассандры убедительность ее предсказаний (1454—1460), хотя ее предсказания и оставались правильными; после похищения Мар–пессы Идасом Аполлон (560—563) испытывает на себе силу его оружия. Калхас (426) назван лебедем Кипея, Койта и Молосса. Это наименование не представляет неожиданности, поскольку лебедь — священная птица Аполлона, играющая роль в его мантике. Употребленные здесь три эпитета хотя и несомненно относятся к Аполлону, но, кроме последнего с локальным значением, не очень ясны (первый, может быть, «разрушитель», второй же — «постельный»). Оресту (137) Аполлон приказывает заселить Эолию. Аполлон строит с Посейдоном троянские стены для царя Лаомедонта, обманувшего их с выдачей платы (521—523). Наконец, очень интересно место (1416—1420), где Кассандра упрекает Аполлона в ложном пророчестве, потому что он в свое время приказал афинянам построить деревянные стены, и обвиняет его в союзе с Плутоном, поскольку он оказался виной гибели большого числа афинян во время нападения Ксеркса на деревянные Афины. Остальные тексты говорят либо о местах культа Аполлона, либо об эпитетах бога.

Места культа: Дельфы (208), Кларос (1464) с Сивиллами, Дидимы (1379), Кумы (1278), Фимбрея (1464, 313).

Эпитеты Аполлона у Ликофрона: больше локальные —

(426) Молосский, (920) Патарский, (265) Птойский, (562) Тиль–фусский, (440) Дерайский, по Schol., — от местности около Абдер, (522) Дримас, по Schol., — предположительно, от местности Дримайя в Фокиде, Зостерий («Поясной») — по горе Зостер в Аттике, где (по Paus. 1 31, 1) Лето разрешила свой пояс перед рождением Аполлона, по другим предположениям — от Зостерий в Кимах, (1207) Лепсий или (1454) Лепсией (туманный эпитет, может быть, по одному Карийскому острову с культом Аполлона), (562) Орхией (по местности в Лаконике или Беотии), а также Скиаст (по местности в Аркадии), (448) Гилат (Лесной), по Schol., — по городу на Кипре; возможны и другие предположения.

Из прочих эпитетов Аполлона более или менее распространенными являются у Ликофрона — (208) Дельфиний и (1207, 1277) Врач, (208) Кердоос (Прибыльный).

Остальные эпитеты Аполлона у этого писателя состязаются между собой по своей непонятности и редкости, что вполне соответствует его туманному стилю, требующему для каждой строки специального исследования. Таковы эпитеты: (920) Алайос — может быть, от ale–pla–пё — «блуждание»; Etym. Μ. (Alaios) сообщает, что Фи–локтет по окончании своих странствований построил храм Аполлону Алайю и посвятил ему свой лук; (352) Форайос — то ли по Аттическому дему Форы, то ли от слова thoros — «семя», как умножатель стад; (1207) Терминтей — по терпентиновому дереву; (352) Орит (Hori–tes) — может быть, как бог Солнца и времен года; сюда же отнесем и упомянутые выше «Кипей» и «Койт». Все эти эпитеты, как и многие из локальных эпитетов, стоит привести по одному тому, что они являются часто не только редкими, но и единственными и свидетельствуют о нагроможденно–туманном и изысканно–ученом стиле мифологии у этого эллинистического писателя.

Редкостные мотивы, как мы видели, встречаются у Ликофрона и в самой мифологии Аполлона. По ученой изысканности Ликофрон, может быть, наиболее яркий представитель александринизма. Читать его можно, только обложившись многими, и притом весьма специальными, справочниками и исследованиями.

Александр Этолийский, современник Каллимаха и Феокрита, написал элегию «Аполлон», в которой бог пророчествовал о несчастной любви. Отрывок о несчастной любви жены Фобия, сына Нелея, сохранился у Пар–фения Никейского (Narr. amat. 14). Но в нем о самом Аполлоне нет ничего. Другое его произведение имеет интересное для нас название — «Музы», шесть стихов из которого сохранил Авл Геллий (XV 20). В них дается характеристика Еврипида, но нет ни слова о музах.

8. Ранний эллинизм. Проза, а) Из ранних эллинистических историков мы уже коснулись тех, которые дошли до нас в виде фрагментов. Те историки, которых мы коснемся в настоящем разделе, представлены огромным числом страниц, составляющих иной раз не один, а несколько томов.

а) У Полибия мы уже столкнулись с замечательным текстом о могиле Аполлона, или Иакинфа, в Таренте. Кроме этого можно было бы привести еще текст (VII 9, 2), где карфагеняне приносят клятву греческим богам, и в том числе Аполлону. Остальные тексты об Аполлоне у Полибия содержат только упоминания мест его культа и святилищ: Дельфы (XXXIX 17, 1), Амиклы (V 19, 3), Сикион (XVIII 16, 1—2) с изображением Аполлона и священным полем, выкупленным Атталом для сикионян, Темн (XXXII 27, 12), Ферм (XI 7, 2).

б) Диодор Сицилийский в противоположность Поли–бию останавливался много раз на мифах, связанных с Аполлоном, и давал их иной раз в подробном изложении. Объясняется это тем, что у Диодора был повышенный интерес к мифологии; а этот повышенный интерес определяется его теоретической установкой — эвге–меризмом. Он ставил своей целью разоблачение мифов, понимая их как рассказы об обожествленных реальных исторических деятелях. Эвгемеризм является одним из характерных методов эллинистического мышления, которое всегда базировалось не на цельном человеке, но на той или иной изолированной способности его духа. Эвгемеризм возник на почве гипертрофии рассудка: отбрасывались все прочие стороны человеческого сознания, и старались анализировать мифологию так, чтобы в ней не оставалось ничего мифологического. Эвгемеризм сущность мифического обожествления объясняет не чем иным, как все тем же самым обожествлением. Методика эвге–меризма в этом отношении очень проста. Берется какой–нибудь миф, и выставляется некий якобы исторический деятель, о котором якобы и создан этот миф. Конечно, никаких таких исторических деятелей, совпадавших с тем или иным мифом, никогда не было, и никаких сведений о них тоже ни у кого не было. О них говорилось то, что гласил объясняемый миф; предлагалось поверить в существование таких исторических деятелей, самое представление о которых заимствовалось из самих же мифов. Это был субъективный идеализм, который объяснял все только выдумками корыстных фантазеров. В том обществе, которое уже переставало верить в мифических богов, демонов и героев, такая концепция была не только популярна, но и обладала некоторого рода прогрессивным характером, пусть хотя бы и поверхностным.