Сердце зимы - Роберт Джордан

Одной рукой стараясь крепче держать непривычный шерстяной плащ, стараясь не свалиться с еще более непривычного седла, Шалон неуклюже ткнула лошадь пятками и последовала за Харине и ее Господином Мечей Моадом сквозь проем в воздухе, что вел с конюшенного двора Солнечного дворца на... Она не очень хорошо понимала, куда он вел. На какое-то длинное открытое пространство – вроде бы это называется поляной? Кажется, так... На поляну среди холмов, окруженную редкими чахлыми деревьями, не уступавшую по величине палубе быстроходного корабля-гонщика. Шалон узнала сосны – низенькие и кривые, они не годились ни на смолу, ни на скипидар. Большая часть остальных деревьев своими голыми ветвями напоминала ей костлявые остовы. Утреннее солнце поднялось до верхушек деревьев, холод тут кусал как будто сильнее, чем в городе, что остался позади. Снег лежал не везде, и Шалон надеялась, что лошадь не споткнется и не сбросит ее на камни, торчавшие из земли среди палой листвы. Лошадям она не доверяла. В отличие от кораблей животные себе на уме. На такие коварные создания она не стала бы залезать. К тому же у лошадей есть зубы. Стоило ее коню оскалиться, совсем рядом с ее ногами, как Шалон вздрагивала и принималась гладить животное по шее и издавать успокаивающие звуки. По крайней мере, она надеялась, что лошадь сочтет их таковыми.

Сама же Кадсуане, облаченная в темно-зеленый наряд, легко восседала на высоком коне с черными гривой и хвостом, удерживая плетение, создавшее переходные врата. Ее лошади не волновали. Ее ничто не волновало. Налетевший порыв ветра рванул спускавшийся с плеч на конский круп темно-серый плащ, но Кадсуане ничем не показала, что чувствует холод. Качнув золотыми подвесками, украшавшими ее собранные в пучок волосы, она повернула голову и стала смотреть на Шалон и ее спутников. Внешне Кадсуане была привлекательной, но в толпе на нее вряд ли посмотрели бы дважды, разве что обратило бы на себя внимание ее гладкое лицо, не соответствовавшее темным волосам с проседью. А когда подойдешь поближе, будет уже поздно.

Шалон многое бы дала, чтобы разобраться, как сделано это плетение, пусть даже и пришлось бы подойти к Кадсуане, но на конюшенный двор ее впустили лишь тогда, когда врата были закончены, а паруса ставить не научишься, глядя на уже растянутый на рее парус, нужно хотя бы видеть, как его ставят. Шалон же было известно только название плетения. Проезжая мимо Айз Седай, она отвела глаза, чтобы не встретиться с нею взглядом, но почувствовала на себе ее взор. От этого Шалон неосознанно поджала пальцы ног, стараясь обрести опору, которую не могли дать стремена. Она не видела пути к спасению, но надеялась отыскать его – получше изучив Айз Седай. Шалон охотно признавала, что об Айз Седай ей известно крайне мало: до отплытия в Кайриэн она с ними вообще не встречалась и в мыслях возносила Свету благодарность, что не ее выбрали, чтобы стать одной из них. Однако в окружении Кадсуане существовали свои течения, таившиеся глубоко под поверхностью. Глубокие, сильные течения могут изменить все, что на поверхности представляется ясным и понятным.

На другом краю... поляны поджидали остальных четверо Айз Седай, проехавшие сразу следом за Кадсуане. Рядом с ними были три Стража. Во всяком случае Шалон считала, что Ивон – Страж вспыльчивой Аланны, а Томас – Страж коренастой, невысокой Верин, но она также была уверена, что молоденького парнишку, державшегося подле пухленькой Дайгиан, она встречала в черной куртке Аша’мана. Вроде бы он не мог быть Стражем. Или мог? Эбен же почти мальчишка. Однако всякий раз, как Дайгиан смотрела на него, она, и без того гордая донельзя, раздувалась от гордости еще больше. Кумира, приятного облика женщина с голубыми глазами, которые становились острыми что твои ножи, когда ее что-то интересовало, сидела, чуть повернувшись в седле, и пронзала взором юного Эбена. Удивительно, как это он еще не лежал на земле, подобно тюленю с ободранной шкурой.

– Больше я с этим мириться не собираюсь, – ворчала Харине, ударами босых пяток подгоняя свою кобылу. Расшитая золотой нитью желтая шелковая юбка скорее мешала ей сидеть в седле, как и Шалон мешала ее голубая. Она покачивалась в седле и скользила при каждом движении лошади, на каждом шагу рискуя свалиться наземь. Вновь задул порывистый ветер, захлопал болтавшимися концами ее кушака, раздул плащ, но Харине считала ниже своего достоинства сражаться с одеждой. Плащи на кораблях – вещь не слишком привычная; они путаются в ногах, из них можно не высвободить вовремя руку в самый неподходящий момент, когда ты борешься за жизнь. Моад вообще отказался от плаща, доверившись стеганой синей куртке, которую надевал в самых холодных морях. Через врата проехала Несан Бихара в шерстяном наряде бронзового цвета, она глядела вокруг с таким видом, словно хотела увидеть все сразу. За ней – Элза Пенфелл, та куталась в подбитый мехом зеленый плащ, и почему-то с лица у нее не сходило мрачное выражение. Кажется, больше никто из Айз Седай не позаботился защитить себя от холода.

– Может, у меня будет возможность повидаться с Корамуром, так она сказала, – ворчала Харине, натягивая поводья, чтобы кобыла повернула к краю поляны – противоположному тому, где собирались Айз Седай. – Может! И она предложила эту возможность, будто одаривала какой привилегией. – Харине незачем было упоминать имя; когда Харине вот так, словно сплевывая, произносила слово «она», то имела в виду одну-единственную женщину. – У меня есть полное право, по соглашению и по сделке! Она отказывает мне в оговоренной свите! Я должна оставить свою Госпожу Парусов и сопровождающих лиц! – Во вратах появилась Эриан Боролеос, собранная, будто в ожидании боя; следом за ней – Белдейн Нирам, которая с виду вовсе не походила на Айз Седай. В одежде обеих присутствовал зеленый цвет – Эриан во всем зеленом, а у Белдейн зеленое виднелось в прорезях рукавов и юбок. Интересно, это что-то означает? Наверное, нет. – Неужели мне придется появиться перед Корамуром, как палубной девчонке перед Госпожой Парусов, лишь приложив руку к сердцу? – Когда несколько Айз Седай собираются вместе, сразу заметна печать безвозрастности на их гладких, без морщин лицах, и невозможно определить, двадцать кому-то лет или в два раза больше, даже если у женщины совсем белые волосы. И Белдейн выглядела двадцатилетней девчонкой. Что говорило Шалон ничуть не больше, чем цвет ее юбок. – И мне самой сушить постель? Стирать простыни? Да она весь протокол в ветер превратила! Не позволю! Никогда! – Ничего нового в этих сетованиях не было; с прошлого вечера, когда Кадсуане заявила о своих условиях, Харине их уже с десяток раз произносила. Предложенные условия требовали от многого отказаться, но у Харине не было иного выбора, кроме как согласиться, что только добавляло ей горечи.