Время для жизни - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну, Ваня! Ты когда так пальцами проводишь… у меня что-то в животе подергиваться начинает, и дыхание перехватывает. И там… внизу мокро становится!
Он приподнял голову и прихватил губами сосок. Потом пустил в дело и кончик языка.
- Ну что же ты! Ты же обещал дать мне отдохнуть, хоть чуток! В-а-а-а-н-н-я-а…
Потом они опять отдыхали. Точнее пытались отдохнуть.
- Вот зря я тебя послушала и свечу зажгла! Если бы не свеча, ты бы меня не видел, и был бы спокойнее!
«Свеча… горела…».
- Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
- Это твои стихи? – она подняла голову и зачаровано смотрела не него.
- Нет… Этот Борис Пастернак. Поэт, живет в Москве.
Она вздохнула и засмеялась:
- Тоже, наверняка, такой же кобель, как и ты! Видишь, как написал! Как такое писать, если сам не испытал? Иди сюда, хороший мой!
«Как на женщину стихи подействовали – то «дай отдохнуть!», то – «иди сюда!».
- Слушай… а тебе… не больно так вот… когда сзади?
Она улыбнулась:
- Иногда… но не сильно! А когда мы вот так… на боку, а ты сзади… а еще рукой… пальцами там мне ласкаешь… то вообще не больно! А так хорошо, что… что плакать хочется! Думаю, а повторится ли такое блаженство? А вдруг нет?! А еще… когда ты в это время мне шею целуешь… а-а-а-х-х…
- Вань! Поспать нужно хоть немного!
- Ты куда-то завтра с утра идешь?
- Нет… но мужики же придут, баню строить. Их и встретить нужно, не дело ведь… если придут, а хозяйка и носа из дома не кажет!
- Ну выйдешь… на пару минут, да назад.
- Ага… кто же так делает? Скажут – она до обеда спит, лентяйка! Знаешь ведь – соседи прославить могут быстро, потом долго не отмоешься!
Она сначала стеснялась делать минет при свете, пока Иван не сказал:
- Тебе нравится доставлять мне удовольствие? Нравится, когда я на вершине блаженства?
- Глупый! Ну конечно нравится! Как это может не нравится? Я женщиной себя тогда чувствую!
- Ну вот и смотри на меня! Как твои ласки приводят меня в неистовство. По лицу смотри, по глазам – что мне нравится, а что – не очень!
Она очень быстро научилась делать именно так – смотреть на него, лаская. А его самого с ума сводили ее карие, почти черные при свете свечи глаза! И тени на стенах… и черные волосы, заплетенные в толстую косу, и закрученные на затылке. Правда уже изрядно растрепавшиеся от их безумств.
«Суккуба, честное слово! Суккуба!».
Похоже, она сама стала заводится от вида всего этого… «непотребства». Потому как, на половине пути, абсолютно неожиданно для него, вдруг с чуть слышным рычанием, отрывалась и усаживалась на него сверху. И он подчас бывал в растерянности – огорчаться от прерванного процесса, или же радоваться ощущению горячего гладкого тела на себе. А от его ласк Фатьма теряла голову, и по их окончанию могла подолгу лежать на спине, не реагируя на его слова или прикосновения.
«Ах, какая женщина!».
Он заранее договорился в ателье, что придет с женщиной, которую нужно будет приодеть. Фатьма сначала отнекивалась на его предложение – «дескать у меня и так все есть!», но потом, когда он рыкнул – «иди за мной, женщина!», улыбаясь, пошла. Это было такое кокетство, наверное? Ну какая женщина откажется от обновок?
Когда они пришли, и Александр провел их в знакомую уже Ивану комнату, Фатьма ощутимо стеснялась. Портной довольно равнодушно кинул взгляд на нее. Но только пока она не сняла верхнюю одежду!
- Какая красивая женщина! – задумчиво протянул мастер.
А той это очень понравилось. Она гордо выпрямила спину и уже смотрелась не «бедной родственницей», этакой «замухрышкой», а – королевой!
- Мне нужно снять размеры, - немного нерешительно подошел к Фатьме с метром в руках портной.
- Ну снимай! Кто же спорит? Мы же все понимаем, да, дорогая? – обратился Иван к женщине.
Она промолчала, как молчала и все время снятия замеров. Хотя была довольно смущена, а потом и возмущена. Косов, пряча улыбку, наблюдал, как Александр тщательно, по несколько раз, обтягивает лентой бедра, попу, талию и грудь женщины.
«Мда… что-то Александр и впрямь… увлекся. Как-то уж очень тщательно все… перемеряет!», - смотрел Иван на порозовевшие щечки подруги, и ее носик, чьи крылья уже отчетливо трепетали от возмущения.
Когда портной вышел, сказав, что сейчас принесет альбом и карандаши для эскизов, Фатьма не выдержала:
- Он меня всю обшарил! Везде потискал! Как ты можешь смотреть, как твою женщину так лапают?! – «змеиный шип у нее сейчас особенно удался!».
- Красавица! Он же портной, он и должен снять с тебя мерки. Разве не так? А если тебе придется к врачу идти, к гинекологу? Тот еще и раздеться заставит! Врача что – убивать нужно будет? – Иван довольно откровенно забавлялся ситуацией.
Фатьма ничего не ответила, только отвернувшись, что-то шепотом по-тюркски высказала… нелицеприятное. Непонятно только – про Ивана, про портного, или про них обоих.
Иван осмотрелся. А комната-то изменилась, с тех пор, когда он здесь был в последний раз. Нет, ничего такого… кардинального. Просто к уже привычному столу и паре стульев, добавилась настенная вешалка, куда они и повесили свою верхнюю одежду, да большое, во весь рост зеркало на стене.
«То есть, скорее всего, здесь принимают клиентов, кого по каким-то причинам не стоит дезавуировать? Бывают такие? А хрен его знает! Наверное, бывают».
Когда Александр вернулся с альбомом для рисунков и пучком простых карандашей, они расселись за столом. Сам Косов – рядом с портным, а Фатьма – чуть поодаль. Она сначала делала вид, что ей не интересно, что там рисует по подсказкам Ивана Александр. Но потом – косила взглядом все больше и больше, а потом – вообще перегнулась через стол, не отрываясь наблюдая за их работой.
Любой мужчина в двадцать первом веке, если он не самый распоследний быдлаган, которому наплевать на женщину, живущую с ним рядом, так или иначе, а видел основные тенденции в женской одежде. Здесь и телевизор, и кинофильмы, и книги. Да и просто – жизнь, идущая рядом, мимо, вокруг. Глаза же есть? Уши в наличие? Ну так хоть что-то да останется в памяти мужчины. Что носили женщины, как одевались…
Вот
