Уэверли, или шестьдесят лет назад - Вальтер Скотт

— Ну, барон, я не вижу, почему, для того только, чтобы хранить секрет этих глупых мальчиков Уэверли и Стэнли и моей жены, которая не умнее их, один старый солдат должен морочить другого. Итак, знайте, что это предубеждение в пользу родной страны у меня так сильно, что на ту сумму, за которую продано это обширное баронское поместье, я купил себе домишко в хххшире, называемый Брирвудлодж, примерно с двустами пятидесятью акрами земли, главное достоинство которого заключается в том, что он расположен очень недалеко от Уэверли-Онора.

— Но кто же, скажите на милость, купил имение?

— Объяснения даст вам этот джентльмен. Это по его части.

Приказчик, которого имел в виду полковник, все это время переминался с ноги на ногу, сгорая от нетерпения, «точно курица, — признавался он потом, — на горячей сковороде», и клохча, мог бы он прибавить, как помянутая курица, торжествующая по поводу снесенного яйца.

— О, это я могу, это я могу, ваша милость! — воскликнул он, извлекая из кармана целую кипу бумаг и дрожащей от нетерпения рукой развязывая красную тесьму, которой они были перехвачены. — Вот акт о передаче и уступке, согласно которому Малколм Брэдуордин из Инч-Грэббита за своею собственноручной подписью, засвидетельствованной по всем требованиям закона, продал, передал и уступил за некоторую сумму, ныне отсчитанную и выплаченную ему в фунтах стерлингов, все поместья и баронские владения Брэдуордина, Тулли-Веолана и иные, вместе с крепостцой и замком…

— Ради бога, ближе к делу, сэр, все это я уже знаю наизусть, — сказал полковник.

— Козмо Комину Брэдуордину, эсквайру, — продолжал управляющий, — его вотчинам и наследникам в полное и не подлежащее выкупу владение, осуществляемое a me vel de me[514]…

— Пожалуйста, покороче, сэр.

— Клянусь совестью честного человека, полковник, я читаю так коротко, как только возможно, не нарушая слога… С обязательством и непременным условием всегда…

— Мистер Мак-Уибл, это будет длиннее русской зимы, позвольте уж мне… Короче говоря, мистер Брэдуордин, ваше родовое имение снова в ваших руках в полной и безраздельной собственности, обремененное лишь той суммой, которая пошла на его выкуп, каковая, насколько мне известно, абсолютно не соответствует его действительной стоимости.

— Совершенный пустяк… совершенный пустяк, позвольте сказать, — воскликнул управляющий, потирая руки, — взгляните на приходные книги.

— Каковая сумма, будучи выплачена мистером Уэверли главным образом за счет продажи имения его отца, которое я у него приобрел, закреплена за вашей дочерью и ее семьей по брачному договору.

— Это — всеобъемлющее пожизненное обеспечение, — уже почти кричал приказчик, — Розе Комин Брэдуордин, alias[515] Уэверли, наследуемое детьми ее от упомянутого брака без каких-либо ограничений. Кроме того, я составил касательно этого небольшой документец до вступления супругов в брак, intuitu matrimonii, так что впоследствии оно не подлежит сокращению, как может быть, когда передача происходит уже между супругами, inter virum et uxorem[516]…

Трудно сказать, что более восхитило достойного барона — возвращение ли ему фамильной собственности или деликатность и великодушие, с которыми ему была предоставлена полная свобода завещать ее кому угодно после своей смерти, не налагая на него даже видимости денежных обязательств. Когда прошли первые минуты изумления и радости, его мысли обратились прежде всего к недостойному «наследнику мужского пола», который, как он выразился, подобно Исаву продал свои права первородства за чечевичную похлебку[517].

— А знаете, кто сварил ему эту похлебку? — воскликнул приказчик. — Хотел бы я знать, кто бы это сделал, кроме нижайшего слуги вашей милости — Дункана Мак-Уибла. Его милость молодой сквайр Уэверли поручил мне все это дело с самого что ни на есть начала: с первого же вызова в суд, если так можно выразиться, я обвел его вокруг пальца — и припугнул кое-чем и умасливал… Да, здоровую штуку я сыграл с Инч-Грэббитом и Джейми Хоуи, будьте уверены! Они вам скажут. Что он понимает в составлении бумаг! Я не напустил на них с бухты-барахты нашего славного молодого жениха, чтобы они, чего доброго, цены не набавили… Н-нет, мы не из таковских! Я всего только настращал их нашими зверскими арендаторами и Мэк-Иворами, которые до сих пор еще не успокоились, так что они не решались и нос высовывать за порог после захода солнца, из боязни, как бы Джон Хедерблаттер или какой-нибудь другой головорез их не пристукнул. А с другой — я морочил им голову полковником Толботом: неужто они будут запрашивать с друга самого герцога? Разве они не знают, кто сейчас заправляет? Разве не видят того, что случилось с иной несчастной заблудшей душой?

— Которая, например, отправилась в Дарби, мистер Мэк-Уибл? — шепнул ему полковник.

— Тише, полковник, ради бога! Кто прошлое помянет… Мало ли было добрых людей в Дарби? Да и в доме повешенного негоже говорить о веревке, — сказал Мак-Уибл, бросив хитрый взгляд в сторону барона, погруженного в глубокую задумчивость.

Но, очнувшись от своих мыслей, старик схватил Мак-Уибла за пуговицу и увлек его в одну из глубоких оконных ниш, откуда до остального общества доносились лишь обрывки их разговора. Речь, несомненно, шла о гербовой бумаге и пергаменте, ибо никакой другой предмет, даже исходящий из уст его патрона, не мог так глубоко захватить почтительного и напряженного внимания приказчика.

— Я вполне понимаю вашу милость; это так же легко сделать, как составить заочное решение за неявкой.

— Ей и ему после моей смерти, а также их наследникам мужского пола, — говорил барон, — но с оказанием предпочтения второму сыну, если господь благословит их двумя, с тем чтобы он носил имя и принял герб Брэдуординов из Брэдуордина, без каких-либо добавлений к имени или гербу.

— Все ясно, ваша милость! — прошептал управляющий. — Я утром набросаю предварительную запись, за это с вас возьмут как за дарственную грамоту in favorem[518], не больше; я заготовлю ее к следующей сессии казначейства.

По окончании этого разговора барона позвали встречать новых гостей. Это были майор Мелвил нз Кернврекана и достопочтенный мистер Мортон с несколькими знакомыми барона, узнавшими, что к нему вернулось его родовое имение. Во дворе между тем раздавались радостные крики селян; ибо Сондерс Сондерсон, с похвальным благоразумием в течение нескольких дней свято соблюдавший тайну, развязал свой язык, как только увидел приближающиеся кареты.

Но в то время как Эдуард принимал майора Мелвила с учтивостью, а священнику выражал свою самую горячую любовь и признательность, его тесть начал выказывать растущие признаки беспокойства, не зная, как ему достойным образом выполнить свой долг хозяина по отношению к гостям и отблагодарить крестьян, пришедших его поздравить. Леди Эмили успокоила его, сообщив, что, хотя она и не считает себя достойной заменить миссис Эдуард Уэверли во многих отношениях, но все же она надеется, что барон одобрит угощение, которое она заказала в предвидении множества гостей, и что им будут предоставлены все необходимые удобства, так что былая слава о гостеприимстве Тулли-Веолана будет в какой-то мере поддержана. Радость, которую испытал барон при этом известии, не поддается описанию. С галантным видом, в котором чопорность шотландского лэрда сочеталась с любезностью офицера на французской службе, он подал руку своей прелестной собеседнице и не то церемониальным маршем, не то каким-то па менуэта повел ее в обширную столовую, куда за ними последовало и все уважаемое общество.