Леди-послушница - Симона Вилар

Рассказывая, Артур ловил руку Милдрэд, заглядывал ей в глаза: разве его кошечку не вдохновляет, что они собираются пленить рябого Юстаса, который ее так страшит? Но не успевала девушка ответить, как Артур продолжал: ведь если славный Плантагенет захватит королевского сына, это упростит все дело. Король не осмелится воевать с Плантагенетом, у которого в заложниках окажется его наследник, и вынужден будет идти на переговоры. А если учесть, что верховный примас Англии поддерживает анжуйцев, то сама Церковь настоит, чтобы корона досталась Плантагенету. Стать королем в шестнадцать лет! Самому завоевать себе трон! Разве не честь для Англии иметь такого короля? И уж тогда Артуру ничто не помешает получить рыцарский пояс, и он сможет с честью просить у Эдгара Гронвудского руку его дочери! Ведь Генрих обещал, Генрих ему симпатизирует, да они с Генрихом… Он столько твердил — Генрих, Генрих, Генрих, что Милдрэд даже уставала от восхвалений юного Плантагенета.

— Уходи, ты утомил меня, — резко прерывала она поток красноречия Артура.

Словно опомнившись, он бросал на нее грустный взгляд и, отвесив полунасмешливый-полусерьезный поклон, удалялся. Милдрэд даже топала ногами, злясь, что не в ее силах отвлечь его от обожаемого Плантагенета. Но потом успокаивалась. Пусть поступает, как должен. Сейчас в руках Артура их будущее. Да и в самом деле хорошо, что он так сблизился с анжуйским принцем. Она сама это ему советовала, и ей ли роптать?

А потом грянуло известие, что войска выступают, и Артур пришел проститься. Увы, с Милдрэд как раз находилась супруга коменданта, и сия пожилая дама вовсе не собиралась уходить. Так что Артур только и сумел, что церемонно поцеловать ручку невесте.

— Я буду молиться за тебя, — негромко сказала девушка, а когда он вышел, нежно прижала руку к щеке.

— Я вас не понимаю, милая, — не отвлекаясь от прядения, проговорила леди Пайнел. — В Девайзесе ныне столько высокородных лордов, а вы уделяете свое внимание этому безродному прощелыге.

Милдрэд не слушала ее. Ей нужен был только Артур. Но с условием, что их союз не уронит ее чести.

Войско отбыло, и в Девайзесе сразу стало тихо. Однако обитатели замка недолго оставались в неведении, ибо скоро потянулись подводы с ранеными. Вести пришли неутешительные: из Вустера на помощь Юстасу спешным маршем прибыл Геривей Бритто и напал на стоявшие в осаде под Малмсбери войска Плантагенета. И пока анжуйцы отбивались от войск Геривея, Юстас сделал вылазку из крепости и нанес союзникам немалый урон, из-за чего им пришлось отступать с заметными потерями. Но Генрих не терял бодрости духа и решил вновь вернуться к проверенной тактике отвоевывания крепостей.

Милдрэд с жадностью ловила каждую весточку: анжуйцы осадили и взяли Буфорд, граф Херефорд отличился, захватив Стокбридж, рьяно сражавшийся Сомерсет отвоевал Хенгенфорд, сам молодой Генрих пошел на Бамптон и взял его с ходу. Казалось бы, война шла успешно, но сколько раненых прибывало в Девайзес, сколько умирало прямо на руках у лекарей!

Одновременно в замок тянулись подводы с награбленным добром, доставлялись те пленники, за которых можно было получить выкуп. Каждый опоясанный рыцарь являлся своего рода богатством, и за них рассчитывали получить немалую сумму. Даже на войне знать не спешила уничтожать себе подобных, в то время как простые ратники ничего не стоили и становились первыми жертвами. Милдрэд это пугало: ведь ее Артур был пока никем.

Девушка часто помогала врачующему раненых брату Метью, как проявляя свое христианское человеколюбие, так и в надежде узнать что-нибудь об Артуре. И ей повезло. Однажды солдат, которому она перевязывала плечо, отозвался на ее вопрос:

— Артур? Этакий ловкий малый, какой шутит, даже когда идет в атаку? Как же, знаю. Он отличился при взятии Бамптона. И еще как! Это было, когда мы уже ворвались в замок и там началась настоящая резня. А тут юный Плантагенет вдруг промчался на коне в распахнутые ворота, оказался среди сражения, и под ним убили лошадь. Какой-то ратник умудрился вонзить копье прямо в живот белому скакуну принца, располосовав бедную животину от груди до паха. И скакун рухнул, увлекая за собой нашего принца. Генрих запутался в стременах и поводьях, а тут еще сражение вокруг, да и лошадь бьется в агонии. Но тут подоспел этот длинный парень Артур, быстро перерезал лошади горло и вытащил Генриха. Хотел было увести его, да где там! Этот рыжий сыночек императрицы так и кинулся в бой. Вот они и сражались плечом к плечу.

Милдрэд слушала, затаив дыхание. Ее Артур спас будущего короля, сражался с ним рядом. Нет, рыцарское звание ему точно обеспечено!

Но когда она вышла из лазарета, когда увидела новые подводы с ранеными, то думала уже о другом: там война, там смерть и увечья. И там ее Артур… Но все же он жив! Жив! При этой мысли счастье наполнило ее, сердце сделалось каким-то легким, чутким, трепетным. Ей захотелось чем-то помочь другим, как-то расплатиться за радость знать, что ее милый цел и невредим.

Замковый лазарет был переполнен. Брат Метью, местный лекарь, сестры из соседней обители ухаживали за ранеными, но рук все равно не хватало. И Милдрэд трудилась наравне с ними, хотя порой ей становилось дурно при виде страшных ран. Но она держалась, всегда оказывалась там, где необходима помощь, и даже с самыми простыми солдатами из ополчения была неизменно весела, спокойна и полна сочувствия. Ее называли не иначе как ангелом, а вечно хмурый Метью, после того как ампутировал руку одному несчастному, а Милдрэд стояла рядом, держа таз с инструментами и помогая ему во время операции, даже сказал ей:

— Как вспомню, как ты голоногой бегала и смеялась по склонам близ Освестри и все норовила стравить Риса и Артура… Не верится, что теперь именно ты нам помогаешь и проявляешь столько мужества.

Да, мужество ей было необходимо. В лазарете вечно стояла вонь, слышались стоны и бред, но Милдрэд упорно оставалась, обрабатывала раны грязных, озлобленных, обовшивленных людей, выслушивала их просьбы, обмывала тела, помогала монахиням-бенидиктинкам шить для мертвых саваны из вощеной холстины. Она была тут целыми днями, втирала целебные мази, выдавливала гной, молилась с ними. Тошнотворный сладковатый запах лазарета впитался в ее одежду, в кожу и волосы, и как бы она потом ни старалась его отмыть, он не исчезал и мучил ее даже во сне. Но она смирялась.

«Если моему Артуру плохо, я готова тоже терпеть тяготы».

Но помимо ухода за ранеными у нее была и иная обязанность. Милдрэд то и дело приходилось писать послания, рассылаемые лордом Пайнелом: ибо хотя комендант умел бойко читать, но выводить пером буквы был далеко не мастер. Многие рыцари едва могли подписать свое имя, довольствуясь приложением кольца с печаткой к расплавленному воску. Милдрэд же обладала отменным почерком и писала куда быстрее, чем местный капеллан. Поэтому, едва успев смыть с рук кровь и гной, она сразу спешила на зов коменданта и брала в руки отточенное гусиное перо. На шуршащем пергаменте она писала приказы об отправке такого-то количества наконечников для стрел и копий под тот или иной замок, оформляла договоры с торговцами в города и окрестные усадьбы о закупке продовольствия для армий, составляла списки пленных и послания о выкупе. Если у родных не было денег, а лорды отказывались платить за своих вассалов, Хью Пайнел грозился повесить пленников, так как у него не хватает средства на их содержание. И он не кривил душой: на виселице уже покачивались несколько тел, предварительно обобранных донага, чтобы хоть как-то возместить траты на прокорм пленных.