СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1 - Клод Фаррер

XI

Воскресенье, 11 сентября.

Вчера вечером состоялся бал в Summer-Palace. Мой первый бал в Константинополе. Важное событие: я был представлен леди Фалклэнд.

Summer-Palace — это лучшая гостиница на Верхнем Босфоре: огромное пятиэтажное здание, безвкусное, но несколько замаскированное букетом великолепных зонтичных сосен. Другое смягчающее обстоятельство: там есть широкая терраса, с которой открывается прекрасный вид на Босфор.

Летом каждую субботу Summer-Palace устраивает для своих клиентов, так же как и для избранных окрестных жителей, закрытые вечера, доступные, но тем не менее в достаточной мере элегантные ввиду социального положения живущих здесь иностранцев. Конечно, больше всего здесь дипломатов, способствующих блеску или, по крайней мере, корректности здешнего общества. Короче — субботы в Summer-Palace вполне приемлемы.

Я там был вчера. Я охотно хожу на балы, для меня — это грустное паломничество к дням моей молодости. Конечно, я не танцую. Но я люблю смотреть на обнаженные плечи дам, на их тонкие талии, изгибающиеся в вальсе. Впрочем, иногда удостаивают пофлиртовать и со мной в укромном уголке балкона. Я знаю: я смешон. Но иногда надо быть снисходительным к старикам!

Представьте, вчера флирт даже сам шел мне навстречу. Правда, он появился в образе Христины Колури или, может быть, Калиопы? На этот раз я не решился задать вопрос. Да, меня взяли за руки и увели будто бы силой в самый темный угол огромной террасы. За неимением ширмы, должно быть… В скобках: не решаюсь сознаться, но после зрелого размышления я понял, что девицы Колури скорее полудобродетельны: вчерашняя, в ответ на мое шутливое предложение похитить ее и увезти в первом попавшемся каике, не нашла другого ответа, как: «Не соблазняйте меня!» Честное слово, я почувствовал ледяной ужас!

Но на балу Summer-Palace были женщины более интересные, чем девицы Колури.

Посреди террасы я заметил дипломатическую группу, образовавшую кружок соломенных кресел. В числе других особ там находился Нарцисс Буше; было также несколько дам, закутанных в шарфы и бурнусы, так как ночь была довольно свежа. Чинно передав матери так легко соблазняющуюся дочь, я вернулся на террасу, чтобы отдать дань почтения посланнику.

— Здравствуйте, полковник! Садитесь. Нет, сюда, вот кресло.

Нарцисс Буше был чрезвычайно любезен. В частной беседе — я в его глазах немногого стою: обыкновенный солдат, не больше. На людях — другое дело. Я — маркиз де Севинье, и можно, представляя меня кому-нибудь, назвать вслух мое громкое имя.

К его сожалению, я был уже почти всем представлен. Здесь были одни только карьеристы и две-три важных персоны из акцизного управления или банка. Я сел рядом с князем Виллавичиоза, итальянским посланником, и сразу забыл окружающее в беседе с этим остроумным и, пожалуй, самым учтивым из европейских вельмож.

Однако вскоре нам пришлось расширить круг для вновь пришедших. Это были сэр Арчибальд Фалклэнд и князь Станислав Чернович. Я их не видел со времени их визита на улице Бруссы. Встретились мы очень сердечно. Тем не менее у меня из головы не выходило то, что рассказывал о нем Мехмед-паша, и невольно рука моя осталась неподвижной в руке баронета.

Между тем славянский князь уселся между мной и князем итальянским. И с места в карьер стал говорить о Расине…

Я не знаю ничего смешнее литературного диспута в салоне, в присутствии щебечущих дам. Я круто оборвал. Князь Виллавичиоза пришел мне на помощь, принявшись расспрашивать поляка о его последней азиатской охоте. Но общий разговор уже завязался. Госпожа Керлова, русская дама, читающая Бурже и напивающаяся три раза в неделю, пронзительным голосом требовала от каждого присутствующего «определения любви».

— Позвольте, господин посланник, вы мне не ответили. Что такое любовь?

Нарцисс Буше насмешливо пожал плечами:

— Если кто-нибудь здесь это знает, так это только вы, мадам!

Бум! Не в бровь, а в глаз. Приключения Керловой достаточно пикантны, и в Константинополе все о них знают. К счастью, русские плохо понимают иронию. Госпожа Керлова сочла это за комплимент и пропищала:

— Герцог, ваша очередь. Определите!

— В России герцогов нет, и этой русской нравится общение с ними за границей: не «князь», а именно — «герцог»…

Виллавичиоза улыбнулся.

— Madame, я уже стар. Любовь? Может быть, я знал это тридцать лет тому назад, но забыл!..

Она не отчаивалась, обратясь с соотечественнику:

— Князь?..

Чернович, саркастически улыбаясь, поднял на нее свои кошачьи глаза:

— Любовь, мадам? Это — недоразумение между мужчиной и женщиной, и недоразумение длительное.

— Вот как?

— Да. Как только недоразумение рассеивается, как только женщина видит, чего можно ждать от мужчины, и мужчина знает, чего можно ждать от женщины…

Он еще не кончил, как стулья снова задвигались. На этот раз сам Нарцисс Буше поднялся для приветствия и предложил свое кресло.

Это была супруга английского посланника под руку с леди Фалклэнд, которую я узнал с первого взгляда. Посланница уселась в кресло, потом своим разбитым голосом произнесла:

— Мы прервали князя Черновича. Пожалуйста, князь…

Чернович, не колеблясь ни секунды, продолжал:

— Madame, — произнес он, сменив язвительную улыбку на самую сладкую, — баронесса Керлова спрашивала о любви. Я высказал свое скромное мнение о том, что любовь даже для неизменных душ служит наградой за все скорби и мерзости жизни.

Вот как: новые уши — новые песни? Пять минут тому назад я бы расхохотался, но сейчас мне было не до того: мне в голову пришла внезапная мысль…

Я поднялся и, пройдя через круг к Арчибальду Фалклэнду, сказал:

— Не окажете ли вы мне честь представить меня леди Фалклэнд?

Я был страшно сладок. Он поглядел на меня, и, право, я почувствовал себя нехорошо под этими ледяными, неподвижными глазами, смотревшими на меня без всякой приязни. В этом взгляде была не ревность, в нем было нечто другое: изумление, подозрение, недоверие, за которыми скрывались жестокость и ненависть…

Однако он представил меня, сказав слово в слово так:

— Мэри! Мой друг маркиз де Севинье.

Его друг? С чего он взял?

Впрочем, это неважно. Я занялся леди Фалклэнд. В пятницу на Сладких Водах я видел ее слишком бегло. Она достойна не такого краткого осмотра. Это — подлинная красавица и так не похожа на англичанку! Матовая кожа с золотистым пушком; волосы цвета ночи; маленькие ручки и великолепные черные глаза, уже ослепившие меня тогда: живые, полные мысли глаза, а не греческие и сирийские цветные стекла, умеющие только блестеть.