Пылающий берег - Уилбур Смит

Со спящим в мешке малышом, держа в руках поводья лошади, тащившей носилки, зашагал в сторону фургонов. Вычислив, что на дорогу уйдет не меньше целого дня, а было уже далеко за полдень, Лотар все равно не стал подгонять лошадей, не рискуя причинять опасную боль девушке.

Незадолго до захода солнца ребенок проснулся и завопил, как голодный волк. Стреножив лошадей, Лотар отнес его к матери, мальчик орал не переставая, беспомощно пинаясь под шинелью, поставив Лотар перед трудным решением.

«Это только из-за ребенка, она никогда не узнает об этом».

Лотар приподнял полу шинели и заколебался, прежде чем коснуться Сантен.

— Прости меня, пожалуйста, — извинился он перед девушкой, лежавшей без сознания, и взял в руку ее обнаженную грудь.

Она была горячей, шелковистой и тяжелой. Лотар почувствовал, как в паху у него заболело, словно от удара, но постарался не придавать этому значения. Он тискал грудь и пытался выжать из нее хоть каплю молока, пока малыш бушевал, открыв рот в яростном крике, а потом резко повернулся на каблуках и отошел.

— Ну, черт подери, что мы теперь будем делать, парень? У твоей мамы пропало молоко.

Взял мальчика на руки.

— Нет, у меня не ищи, дружок. Пустой номер. Боюсь, нам придется разбить здесь лагерь, а мне отправиться за покупками для тебя.

Лотар нарезал колючих веток и выстроил из них некое подобие заграждения для гиен и других хищников, соорудив посередине большой костер.

— Придется тебе ехать со мной, — сообщил неспокойному чаду и, пристегнув холщовый мешок за плечом, поскакал на равнину.

За ближайшим горным утесом он увидел стадо зебр. Спрятавшись за лошадью, как за ширмой, Лотар сумел приблизиться на расстояние выстрела и приглядел кобылицу с маленьким жеребенком. Попал в голову с первого выстрела. Когда подобрался к убитой зебре, испуганный жеребенок отбежал всего на несколько шагов, а потом стал кружить возле матери.

— Прости, дружище.

У осиротевшего малыша не было ни одного шанса выжить: пуля, которую Лотар всадил в маленькую голову, сделала его смерть милосердно легкой.

Склонившись возле мертвой кобылицы, он высвободил черное раздутое вымя из-под задних ног. Удалось надоить половину фляжки теплого молока, которое было желтым от жира и больше походило на сливки. Лотар разбавил его таким же количеством теплой воды, а затем сложил оторванный от рубашки кусочек ткани и смочил ее в получившейся смеси.

Мальчик брыкался и пинался, отворачивая голову, но Лотар терпеливо пытался влить ему в рот хоть каплю молока.

— Это пока что единственное блюдо в нашем с тобой меню.

И тот вдруг понял, что от него требуется, и стал ловить губами стекавшую с ткани белую струйку. Молоко бежало по подбородку, но что-то попадало и в горло; он начинал нетерпеливо орать каждый раз, когда Лотар заново смачивал тряпочку.

В ту ночь они спали вместе. Лотар проснулся еще до рассвета, разбуженный требовательным голодным ревом. Накормил малыша оставшимся с вечера молоком зебры, а потом нагрел на костре кувшин воды и вымыл.

Солнце уже взошло. И он отпустил ребенка на траву. Едва тот очутился на земле, как устремился ползком к лошадям, звонко смеясь от восторга.

В груди у Лотара сжалось. Взяв мальчика на руки, как это бывало с его собственным сынишкой, усадил на спину лошади. Восторгу не было конца. Юный жокей молотил маленькими ножками по бокам лошади, заливаясь радостным смехом, так что та повернула морду, прядая ушами.

— Мы сделаем из тебя наездника, прежде чем ты научишься ходить, малыш, — улыбнулся вдруг с нежностью Лотар.

Но когда подошел к носилкам и попробовал осторожно разбудить Сантен, выражение лица стало тревожным и обеспокоенным. Сантен все еще была без сознания, а когда он приподнял шинель, чтобы осмотреть ногу, голова девушки заметалась по шкуре. Нога посинела и распухла, а вокруг шва запеклась кровь.

— О, Господи, какой ужас, — прошептал Лотар и начал искать выше по бедру следы гангрены, но ничего не обнаружил.

И все-таки его ожидало маленькое неприятное открытие: Сантен нуждалась теперь в таком же уходе, что и ее сынишка.

Быстро раздеть девушку не составило никакого труда, ибо ничего, кроме накидки на шкуры и коротенькой парусиновой юбки, на ней не было. Глядя на нагое тело, Лотар постарался остаться совсем равнодушным и просто выполнить необходимые обязанности по уходу за больной, однако сделать это оказалось выше сил.

До настоящего момента все его представления о женской красоте зиждились на уверенности, что мягкие округлые формы матери, а затем и жены Амелии, вполне в стиле Рубенса, неотразимы. Теперь они разом перевернулись. Женщина, лежавшая перед ним, была худой, как породистая гончая, с впалым животом, под тонкой кожей которого просвечивали крепкие мускулы. Ее кожа, даже там, где не коснулись лучи солнца, была цвета густых сливок, а не белой, как молоко. Волосы на теле не светлые и пушистые, но густые, темные и курчавые. Никаких ямочек на длинных стройных ногах не видно, пальцы не проваливались в привычные обильные телеса, а гладили выносливое, загоревшее под солнцем пустыни тело, шелковистое, как отполированный тик.

Лотар силился не думать об этом, пока с невероятной осторожностью переворачивал Сантен на живот, но когда увидел ее круглые, крепкие и белые ягодицы, похожие на два чудесных страусиных яйца, внутри у него заныло, всего затрясло, будто в лихорадке. И уже не помнил, как закончил мыть девушку.

Никакого отвращения при этом не почувствовал, это было так же естественно, как и мытье ребенка. Снова завернул Сантен в шинель и присел возле нее на корточках, чтобы до мельчайших подробностей рассмотреть лицо.

И опять оказалось, что черты ее лица никак не соответствовали его представлениям о женской красоте. Эта шапка густых, курчавых темных волос живо напомнила ему африканок; черные брови вздымались слишком круто, подбородок упрямо задирался. Вообще в этом лице столько решительного своеволия, что невозможно сравнивать с мягкой уступчивостью всех знакомых ему прежде женщин. И хотя сейчас лицо Сантен было расслаблено, Лотар все равно читал на нем следы и отметины невероятных страданий и перенесенных мук, возможно, таких же, как его собственные. Легким движением коснувшись смуглой теплой щеки, он ощутил какую-то непостижимо фатальную близость к этой женщине, словно так было предназначено судьбой с того самого мига, когда мельком увидел ее много месяцев тому назад. Он резко замотал головой, раздражаясь от своей минутной слабости и нелепой сентиментальности.

— Я ничего не знаю о тебе, а тебе ничего не известно обо мне, — пробормотал с досадой, быстро оглянувшись по сторонам и с некоторым чувством вины увидев, что малыш заполз прямо под ноги лошадей. Радостно взмахивая ручонками, он хватал их за подрагивавшие ноздри, пока животные с любопытством наклоняли к нему свои морды и принюхивались.