Пылающий берег - Уилбур Смит

С необыкновенной осторожностью придерживая голову девушки у себя на плече, он поднял безжизненное тело и попытался усадить у ствола. Одна грудь девушки обнажилась. Она была такой бледной, нежной и беззащитной, что Лотар на мгновение замер, ибо кощунственным показалось просто видеть это. Быстрым и виноватым движением прикрыл ее, переведя взгляд на ногу.

Там раны были страшными. Два глубоких рваных разреза, идущих параллельно по икре левой ноги до самой пятки. Лотар уложил девушку на землю и, склонившись возле нее, осторожно приподнял раненую ногу. Он боялся, что сейчас хлынет артериальная кровь. Но этого не произошло. Медленно сочилась кровь из вены. Лотар облегченно вздохнул.

— Благодарю тебя, Боже.

Стянул с себя тяжелую военную шинель и подложил под раненую ногу, чтобы не попадала грязь, а затем снял через голову рубашку. Он не стирал ее два дня, с тех пор как купался в ручье, и она пропахла потом.

— Ничего другого все равно нет. — И Лотар начал рвать рубашку на полосы и обвязывать ногу.

Он хорошо знал, что настоящая опасность таится именно в этих ранах, ибо в них попало то, что было на когтях и клыках зверя, питавшегося мертвечиной, — почти столь же смертельное, что и яд на стрелах бушмена. Особенно заразными были когти, прятавшиеся в подушечках на лапах. В этих кожаных мешочках накапливалась засохшая кровь и кусочки гниющего мяса. Инфекция почти наверняка могла стать источником смертельного воспаления или гангрены.

— Нам нужно добраться до лагеря, Сантен. — Лотар невзначай назвал девушку по имени, отчего сердце у него странно сжалось. Страх за ее жизнь охватил его с новой силой, когда он, дотронувшись до Сантен, почувствовал, какой холодной, почти ледяной стала кожа.

Схватил ее за запястье, нащупывая пульс, и задрожал от панического ужаса, потому что пульс едва-едва прощупывался и был неровным. С величайшей осторожностью приподняв Сантен, укутал в шинель и поискал глазами лошадь. Она паслась у дальнего края поляны. Голый по пояс, зябко дернув плечами от утренней прохлады, кинулся туда.

Когда вернулся и наклонился, чтобы поднять Сантен с земли, замер на месте от испуганного изумления.

Высоко из ветвей дерева донесся крик, который вмиг пробудил глубоко запрятанные, полузабытые инстинкты. Это был пронзительный крик голодного младенца. Резко выпрямившись, Лотар стал пристально вглядываться в просветы между ветвями наверху ствола. И увидел там, на суку, висящий сверток, который дергался и раскачивался из стороны в сторону.

«Женщина с ребенком!» — на память тут же пришли слова умершего бушмена.

Уложив голову девушки, как на подушке, на теплой туше льва, Лотар взлетел на могучий ствол мопани и, обдирая руки, добрался до свисавшей с крепкой ветки сумки. Это был мешок, сшитый из шкуры животного. Развязав, заглянул внутрь.

На него смотрело вопящее и негодующее крошечное лицо малыша, который, увидев Лотара, заорал от испуга еще оглушительнее.

Память о собственном сыне нахлынула на Лотара так внезапно и с такой болью, что он сморщил лицо и замотал головой, раскачиваясь на ветке. Осторожно и крепко притянул к себе брыкавшегося и орущего малыша и улыбнулся искаженной от боли, но счастливой улыбкой.

— Для такого маленького мужчины у тебя громкий голос, — хрипло прошептал он. Ему даже в голову не пришло, что это может быть девочка: такая вызывающая ярость могла звучать только в голосе мужчины.

Легче было перенести стоянку к дереву мопани, чем двигать с места Сантен. Лотар захватил с собой малыша. Удалось обернуться меньше, чем за двадцать минут. Каждую минуту, что беспомощная мать лежала одна, он трясся от страха и почувствовал громадное облегчение, когда подвел наконец нагруженную лошадь к тому месту, где оставалась Сантен. Она была по-прежнему без сознания, а ребенок на руках Лотара весь промок и неистово кричал от голода.

Лотар вытер маленькую розовую попку пучком мягкой травы, припоминая, как делал это своему собственному сыну, и уложил малыша на шинель так, чтобы он смог дотянуться до груди лежавшей без сознания матери.

Затем подвесил над костерком котелок с водой и бросил туда простерилизовать большую загнутую иглу и пучок крепких белых ниток, которые достал из своего мешка. В кувшине с горячей водой вымыл руки карболовым мылом, выплеснул воду и, наполнив кувшин снова, начал промывать с мылом глубокие рваные раны на ноге. Вода была обжигающе горячей, но он густо намыливал рану, лил горячую воду, смывал мыло, потом намыливал снова и снова споласкивал. И так несколько раз кряду.

Сантен тихонько стонала и слабо вздрагивала, но Лотар удерживал ее, продолжая методично скрести страшные раны. Наконец закончил, не совсем удовлетворенный, но в полной уверенности, что если будет делать это и дальше, то повредит мягкие ткани так, что они никогда не заживут. Затем взял свой седельный мешок и вытащил из него бутылку виски, которую носил с собой уже четыре года. Ему ее преподнес немецкий доктор-миссионер, выхаживавший его самого после ранения, полученного во время кампании против вторжения Смэтса и Боты. «Возможно, это спасет вам когда-нибудь жизнь», — сказал тогда доктор. Лотар не помнил имени своего спасителя, драгоценной желто-коричневой жидкости осталось с тех пор вполовину меньше, но она осталась.

Он лил виски в открытую рану, пальцем помогая жидкости проникнуть на самое дно глубоких разрезов. Последние капли из бутылки вылил на повязку на голове Сантен.

Потом выудил из кипящего котелка иголку с ниткой и, уложив ногу девушки к себе на колено, сделал глубокий вдох.

— Благодарение Господу, что она без сознания, — пробормотал Лотар, сжимая концы раны и протыкая их иглой.

Ему потребовалось почти два часа, чтобы зашить разодранную икру. Хотя стежки были не очень ровными, но плотными и правильно наложенными, Лотар, криво улыбнувшись, сравнил себя почему-то с портным, а не с хирургом. Еще одну чистую рубашку использовал, чтобы перебинтовать ногу. Когда делал это, уже знал, что, несмотря на все его усилия, заражение было почти обеспечено. Потом осмотрел рану на голове. Трех стежков хватило, чтобы зашить и ее. Нервное напряжение, которое Лотар испытывал эти несколько часов, свалило его самого. Он лежал на траве не двигаясь и тяжело дыша.

Для того чтобы начать сооружать носилки, потребовалось значительное напряжение воли. Сняв шкуру с туши льва, Лотар развесил ее просушиться на двух длинных побегах мопани мехом кверху. Лошади шарахнулись, учуяв густой запах зверя, но он успокоил их как мог. Приладив к седлу грузовой лошади прямые крепкие шесты для носилок, чтобы те без труда скользили по земле, положил обмякшее тело Сантен, завернутое в шинель, на импровизированное ложе и надежно привязал тонкими гибкими полосками коры.