Голоса выжженных земель - Андрей Гребенщиков

– Все честь по чести, та же японская хрень, что и обычно. Товар Шурика, без сомнений.

– По рукам, Гена? – Арех пил наравне с комендантом, но пьяным не выглядел.

– Дай краба, Вовчик! С тобой приятно иметь дело, – довольные сделкой стороны ударили по рукам.

– Мало́му пять грамм накапать? Для профилактики алкоголизма? – Главыч, нетрезво ухмыляясь, покосился на Никиту.

– Не-не-не, – непонятно на каких правах Володя лишил выпивки своего компаньона. – Ему алкоголь категорически противопоказан!

Никита до сих пор чувствовал себя не лучшим образом, потому на самогонку даже не соблазнялся. Однако слова Ареха его задели, и юношеский дух противоречия заглушил голос разума:

– В гомеопатических дозах он всем показан. К тому же грех за встречу не выпить, еще обижу отказом гостеприимных хозяев. Так что, Геннаний Главыч, капните мне на донышко.

– Ох и шустрая у вас в метре́ поросль! Бери стакан, языкастый, за встречу – точно не грех.

Последнее, что запомнил Никита, было Володино трудноразборчивое «Главыч, мы у тя перекантуем с децл? На улицу собутыльников не выгонишь?»

– Русский бизнес – бессмысленный и беспощадный, – Арех с насмешливой жалостью встретил нелегкое пробуждение Никиты.

– Ешкин кот, что ж так паршиво?! Я уже в аду? – чудовищная боль в висках и затылке, а также не передаваемое словами ощущение, будто вероломный волколак нагадил в твоей ротовой полости, сделали это пробуждение воистину незабываемым. – Володя, гад, ты опять меня напоил?

– Устами пьяного младенца истина глаголет всякую ересь… тебя вчера было не остановить! Дорвался ребятенок малый до сиськи с самогонным молочком…

– Твою ж мать… Хоть без эксцессов, ничего лишнего не ляпнул?

– А кто его помнит? Мы с Главычем тоже в говно уделались. Горазд местный староста зеленого змия душить… уж на что я в бизнесе закаленный, но за ним едва поспевал. В три горла наш Карл Маркс жрет…

– Кто?

– Дед Пихто.

– А это кто?

– Конь в пальто.

Беседа, зайдя в неконструктивное поэтическое русло, заглохла сама собой, а вскоре милосердное забытье погрузило измученное сознание Ника в многочасовую лечебную летаргию…

– Никита Батькович, просыпайтесь. Вставайте, – знакомый натужно-вежливый голосок нарушил единение юноши с царством сна. – Комендант ждет. На аудиенцию. – Сквозь вымученную деликатность пробились насмешливые нотки.

– Толямба, уйди! – едва продравший глаза Ник не просил, он стонал. – Будь человеком…

– Не буду.

Упрямство рыжего – тот нудел не переставая – заставило несчастного парня отказаться от дальнейших попыток забыться и потерять сознание.

– Ирод! – Никита с трудом поднялся и уселся на край койки. Его качало из стороны в сторону, перед мутными от вчерашних возлияний глазами все плыло. – Что же за пойло гостям предлагаете?

– У Главыча всегда самый чистый продукт, грех жаловаться. А если кто меры не знает, – неясный человеческий силуэт, скрытый за пеленой алкогольных паров, задрал руку в поучительном жесте, – тот пусть себя и винит. На амброзию нашу целебную напраслину возводить не надо!

– Амброзия? То, что у меня в желудке плещется и обратно изо всех сил просится, бурдой в приличном обществе кличут… Где у вас тут удобства, не во дворе, надеюсь?

– Так вы ж, любезный Никита Батькович, нам все удобства вчера заблевать изволили…

Как ни щурился Ник, так и не смог разглядеть выражение лица своего ехидного собеседника.

Чуть живого, опухшего с похмелья Никиту рыжий под руку привел в новую комнату, ранее юношей не виданную. По размеру она, первая из всех попадавшихся на глаза помещений, могла гордо именоваться кабинетом.

– Зал заседаний, – пояснение, данное Толямбой, слегка противоречило действительности: до зала кабинет явно не дорос, да и спартанская обстановка – огромный самодельный стол в окружении полудюжины кривых, дышащих на ладан стульев – к громким словам не располагала, однако статус и назначение помещения подчеркивало.

В кабинете (льстивое «зал» Ник все же отмел, как непотребное) заседало четверо: косматый староста – его лицо на зависть Никите никаких следов вчерашней попойки не носило, непривычно возбужденный Арех – бодрость компаньона на фоне собственной слабости раздражала ужасно – и пара неизвестных мужиков. Один тощий, со всклокоченной по местной моде кудрявой шевелюрой, другой, напротив, – огромный детина с аккуратно подстриженной головой. Бо́льшего со спины – а «новенькие» сидели спиной к двери – пока разглядеть не удалось.

– Товарищи, – заметив пошатывающегося в проеме Ника, – комендант не преминул его немедленно представить, – это племенник покойного Шуры Кузнецова, Никита. Проходи, хулиган, знакомься с нашими проводниками.

Опираясь на плечо Толямбы и стараясь не завалиться на бок, юноша медленно добрался до ближайшего стула, но прежде, чем плюхнуться на безопасное для вестибулярного аппарата место, поздоровался с проводниками.

– Привет, Никита, – кудрявый протянул руку. – Я – Марча Борода.

Учитывая отсутствие растительности на его лице – трехдневная, торчащая в разные стороны щетина на гордое звание никак не тянула, – юноша настороженно уточнил:

– Борода?

Похоже, вопрос был из разряда риторических, потому что Марча на него даже не отреагировал.

– Здрав буде, Никитка! – здоровяк с аккуратной, окладистой бородкой – вот это точно была она, а не чахлые кустики, как у тощего Марчи, сильно сжал его ладонь. – Дядька немало про тебя рассказывал, приятно свидеться воочию. Меня Ифом кличут.

– Взаимно, – несмотря на излишне крепкое, чуть не до хруста в костях рукопожатие, Иф ему сразу понравился, было в нем что-то от былинных богатырей. И если до Ильи Муромца проводник слегка не дотягивал статью, то за Добрыню Никитича вполне мог сойти. Надежный мужик, с первого взгляда понятно, с таким в походе гораздо труднее пропасть – ценное приобретение! Антирад отдан не зря.

– И кто ж тебя Ифом еще кличет, кроме самого себя? – это подал голос рыжий Толик. – Евпатий он, Колоброд.

– Коловрат, – здоровяк не обиделся, видать, давно привык к насмешкам. Хотя при столь явной разнице в весовых категориях – низкорослый Толямба в пупок дышал высоченному Ифу – Никита бы на его месте поостерегся глумиться над столь внушительным противником.

– Присаживайся, Кузя-младший, – Главыч указал замешкавшемуся юноше на стул. – Пока ты отдыхал, мы тут маршрут в четыре головы накидали. Если есть соображения, можешь присоединяться.

Никаких соображений в звенящей от пустоты больной голове не было, и Ник в этом честно признался:

– Я, Геннадий Главыч, слегка не форме. Потому, как Герасим, на все согласен.

Старинная присказка из дядюшкиного арсенала заставила всех присутствовавших заулыбаться.

– Ну, коль согласен, тады воду в ступе толочь не будем. Перейдем к последнему пункту повестки. Ты меня, друг сердешный, за неспортивное поведение извиняй, – взгляд коменданта вновь уперся в юношу, – однако намедни ты по пьяной лавочке сболтнул, что еще у вас лекарства на борту остались… Мужики, поймите меня правильно, я вам добра желаю и всяческой удачи в вашей тайной миссии, но в успех безумного предприятия не верю… Топь само по себе гиблое место, но то, что за ним… Одним словом, на своих больных коленях прошу, продайте остатки антирада! Чуйкой чую, второго шанса попросить не будет, в один конец вы собрались… Общине выторгованного вчера лекарства при строжайшей экономии хватит, от силы, на месяц. Нам нужно еще хотя бы месячишку выгодать, за этот срок мы либо с Донской на торговлю завяжемся, либо еще что-нибудь придумаем. Но время для нас критично!

Ник виновато взглянул на Ареха. «Язык мой – враг мой». Тот вздохнул с осуждением, но прилюдной экзекуции болтуна подвергать не стал, видать, потом все по полной программе выскажет.

– Слово не воробей, – Володя перебил что-то слабо проблеявшего в свое оправдание парня. – Берегли запас на черный день, но… Раз уж вам нужнее, отдадим без всякой торговли. Забирайте, взамен ничего не попросим.

Аборигены недоверчиво переглянулись, а у коменданта от такой щедрости брови полезли наверх.

– Одна только просьба.

Местные выдохнули, от подарков их жизнь давно отучила, а раз просьба – значит, какая-никакая, но услуга в обмен.

– Именно просьба, – продолжил Арех, – не требование. Уважите – спасибо скажем, не сможете – зла держать не будем.

– Говори, Володя, не тяни.

– Найдите нам путь через Топь на машине, пешком – точно сгинем!