Дети Эдгара По - Питер Страуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голова Кассандры склонилась под тяжестью воспоминаний. Глаза полузакрыты. Ночное небо почти очистилось, и я смотрела на её профиль, словно на барельеф из белого мрамора.
Я думала об ангеле и его каменном лике и спрашивала себя, что у Кассандры на сердце. Но для каменных ангелов и мёртвых шлюх нет ни сожалений, ни угрызений совести, ни снов, терзающих в ночи. Нет ни смеха, ни музыки, ни танцев. Нет мечты об острове Капри…
При таком освещении глаза Кассандры не имели своего цвета. Они приобретали цвет эвкалиптовой листвы, отражённой в окне Ланиной спальни.
— Что это у тебя на губах? — требовательно спросила она.
Давленные красные жуки, сок дикого граната, помада шлюхи, неаполитанский соус для спагетти, что-то ещё, что-то красное…
Выстрел звучал в моём мозгу так ясно, как будто это было только вчера. Я увидела Лану, с криком вбегающую в кухню, наполовину развязанный передник болтается на бёдрах, она поскальзывается на крови и остром перце и танцует диковинный танец, пытаясь сохранить равновесие и жизнь. Я видела ярко-красное пятно, расползавшееся по полу, когда она положила голову папы к себе на колени.
Я видела её губы, полные и красные.
Я видела страстный, влажный поцелуй глубоко любящего человека.
Я никогда никого не целовала, и никто не целовал меня.
А теперь я поцеловала женщину, которая была моей матерью сорок лет.
Я поцеловала её с горящей, свирепой страстью Ланы Лейк.
Я искусала ей губы в кровь, а потом запихнула обычное золотое кольцо прямо ей в рот, протолкнув его мимо её языка.
Она начала давиться. Её руки взлетали, как птицы, рвали меня ногтями убийцы, но я ничего не чувствовала. С дочерьми мёртвых шлюх всегда так.
Я целовала её до тех пор, пока она не перестала дышать, а её последний вздох был совсем тихим — не больше той горстки воздуха, что жила в моём разорванном бумажном сердце.
После этого я стояла у окна и смотрела на своё отражение.
Я стояла долго и ни о чём, совсем ни о чём не думала.
Потом я распахнула окно настежь и вдохнула экзотический, острый запах эвкалипта после дождя. Я слушала музыку дождя, который кап-капал по черепичной крыше бунгало, словно выбивал безумный джаз. Влажный ветер прижимал ветки к стёклам и бросал на китайские ширмы тёмные тени, изгибавшиеся, точно тело дракона, и тени плясали с луной.
Грэм Джойс
В 1988 году доктор Грэм Джойс бросил свой административный пост и сбежал на греческий остров Лесбос, где поселился в хижине на берегу моря в компании целой колонии скорпионов и занялся литературой. Свой первый роман он продал, ещё живя в Греции, а на вырученные за него деньги отправился в путешествие по Ближнему Востоку. За свой роман «Правда жизни» (2004) он был награждён Всемирной премией фэнтези; четырежды становился лауреатом Британской премии фэнтези за лучший роман: в 1992 году это была «Тёмная сестра», в 1995 — «Реквием», в 1996 — «Зубная фея», а в 1999 — «Индиго»; а французский Гран-при дё Лимажинер доставался ему дважды: за «Правду жизни» и «Ленинградские ночи» (1999). Джойс написал и несколько романов для детей, среди них «TWOC» (2005, отмечен премией Ангуса), и «Мурашки по коже» (2006), недавно выдвинутый на премию Карнеги. Рассказы и романы этого автора переведены более чем на двадцать языков. Он сам написал по одной из своих книг сценарий для Голливуда и нередко выступает книжным рецензентом «Washington Post». Джойс живёт в Англии и ведёт блог на своём сайте www.grahamjoyce.net, где рассказывает о дурном поведении «дикарей» — своей жены и двоих детей.
Чёрная пыль
В зарослях боярышника, полускрытая за кустами падуба, оказалась вторая пещера. Увидев её, он очень удивился. Энди с детства лазал в Корли-рокс по скалам, здесь не было такого разлома или расселины, в которые он не совал свой нос, не было обнажённого древесного корня, на котором он не качался. И вот перед ним новая пещера, нисколько не похожая на ту, где он просидел день. После того лёгкого толчка Энди надо было спешить домой. Но новая пещера влекла его.
В отличие от старой пещеры, — простой трещины в склоне горы, которая была там всегда, — эта имела форму купола со входом в виде сводчатого коридора. Он подошёл ближе. Продравшись сквозь колючки боярышника и ветки падуба, он понял, что вторая пещера куда глубже первой. Сначала видно было хорошо, но через несколько метров подземные тени сгустились в чёрный, как смоль, брильянт.
И всё же пещера звала.
Он хотел пойти дальше, но в горле у него пересохло, а дыхание участилось. В темноте он переступил с ноги на ногу. Мелкий камешек хрустнул под башмаком.
Но вот в глубине пещеры загорелся крохотный огонёк, не больше светлячка. Вспыхнул и погас. Зажёгся снова. Огонёк мерцал, медленно покачиваясь слева направо. Он услышал шаркающие шаги, и тут зажёгся второй огонёк, меньше первого и ближе к полу пещеры. Огни приближались. Потом раздался звук, похожий на низкий звериный рык, и он сразу вспомнил того пса.
Тот пёс, брызгая слюной, бросался на забор и грыз проволочную сетку. Здоровенный кобель, по убеждению Энди, был не совсем овчаркой: слюнявая пасть и желтизна зубов выдавали примесь волчьей крови. Приходя к Брину, Энди никогда не забывал одним глазом следить за псом, а второй держал открытым на случай, если войдёт Бринов отец.
Брин вышел в одних носках.
— Порядок, — сказал он. — Его нет.
Энди пересёк закопчённый двор и на пороге кухни стянул ботинки. Входишь в дом — обувь долой. Один закон для всякого. И дом, и двор принадлежали когда-то торговцу углем, — он потом разорился, — так что дорожка от калитки к входной двери была чёрной от угольной пыли. И двор был чёрным. И калитка тоже. Даже поры цемента между красно-чёрными кирпичами были забиты чёрными порошинками. Обувь приходилось снимать, чтобы не наследить по всему дому. Брин, ленясь лишний раз обуться, взял моду выходить к калитке в одних носках, даже несмотря на то, что его отец так двинул ему однажды за это кулаком в ухо, что пошла кровь.
— Вернётся минут через двадцать.
Мальчики пошли через кухню. Мать Брина, Джин, подняла голову от глажки.
— Всё ещё внизу, отец-то твой.
— Да, — ответил Энди.
— Сутки уже.
— Да.
— Кислород им уже подают. И еду передали. Их вытащат. — Она прижала утюгом воротничок, и над ним с шипением встала струйка белого пара.
Мальчики поднялись наверх, в комнату Брина, где их ждала верёвка, бутылка с водой и крохотный медный компас. Торчать в доме им не хотелось. Незачем попадаться на глаза Айку, когда тот придёт домой со смены. Нередко, когда они играли в настольный футбол или просто валяли дурака в комнате Брина, дверь тихонько приотворялась, и его мать, сунув голову внутрь, шептала: «Он вернулся. Сидите тихо». И они ни разу её не ослушались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});