Дети Эдгара По - Питер Страуб

Я ничего не могла с собой поделать: мои глаза заволокло дымкой, и я смотрела на бусины позвонков, сиявших, точно нить люминесцентных жемчужин, одна рядом с другой. Господи, до чего же она была красива, даже сейчас.

Она шепнула: «Не мешкай больше»,

Целуя руку, увидел я…

Теперь и я увидела тоже. Дрожа, я просунула пальцы под изящный изгиб спинного хребта.

Кольцо на пальце её золотое

И мы простились на острове Капри.

Там. На атласной подкладке гроба.

Обычное золотое кольцо, зубами снятое с руки мертвеца и сорок лет пролежавшее в горле женщины, которая любила его.

Обычное золотое кольцо.

Оно и было последней строчкой песни. Песни, которую я никак не могла вспомнить.

До сих пор.

А теперь я вспомнила всё. Боль и ужас в материных глазах, мольбу, скрюченные пальцы, похожий на кашель звук, сорвавшийся с её губ, когда она пыталась заговорить…

Это был не ужас в её глазах, а страх. Страх перед тем, что даже её собственная дочь неправильно поймёт причину смертей, наступивших так рано. А теперь я знала, что пыталась сказать мне моя мать тем медно-рыжим осенним днём много лет тому назад. Одно слово.

«Капри», — сказала она тогда. Капри.

Но не моё имя слетело тогда с её чувственных красных губ. Не просьба о прощении, не мольба о понимании. Это было название песни: «Остров Капри».

И тогда, стоя у гроба матери, я поняла, что хотела, но не смогла сказать она мне на прощанье. Не смогла — потому что обручальное кольцо с выгравированным именем убийцы застряло в её дыхательном горле, как леденец, похитив её голос.

Кассандра навсегда.

А ведь этого обычного золотого кольца тогда так и не нашли.

Полиция, суд, пресса, публика — все поверили тогда миссис Кайола. Да и как могло быть иначе? Прекрасная, как ледяная богиня, сидела она на свидетельском месте, в чёрном костюме от Диора и шляпке с вуалью, заламывая затянутые в лайку руки, с подобающей случаю капелькой вдовьих слёз в глазах.

Это были не те перчатки, в которых она застрелила сначала своего мужа, потом его любовницу, а потом, стремительно развернувшись на высоких каблучках, процок-цок-цокала вон из кухни. Безупречная леди во всём, от той пары перчаток она избавилась очень ловко. Раз, два, три. Легко и просто. Ринг-а-динг-динг.

Вот только любовница умерла не так быстро, как муж. Она успела послать последний поцелуй, который выдал имя её убийцы.

Сорок лет спустя.

Прижимая к глазам платок, осторожно, чтобы не размазать тушь, Кассандра объяснила суду, что они с Джо помирились и он пошёл к Лане Лейк сказать ей, что порывает с ней раз и навсегда и начинает процесс об опёке над дочерью на том основании, что она, Лана, недостойная мать, и пока она, Кассандра, ждала его возвращения, раздались выстрелы. Кассандра и вызвала полицию.

Все жалели маленькую девочку в чёрном форменном платье, сидевшую возле сестры Констанции-Евангелины из обители Богоматери Скорбящей. Капри Лейк, дочь шлюхи, с потупленными глазами, горящими щеками и ладонями, сжатыми в замок на коленях, точно сердце без ключа.

И какое благородство и доброту выказала Кассандра Кайола, приняв в свой дом и в свои объятия незаконную дочь своего мужа и его любовницы.

Так хотел бы Джо, объяснила миссис Кайола. Она сама никогда не могла иметь детей. Он хотел, чтобы она воспитала эту девочку, как родную дочь, респектабельной и приличной молодой леди. И все сочувственно кивали головами, и Кассандра улыбалась про себя, и в тот самый миг течение мой жизни изменилось навеки.

Кассандра навсегда.

Рука в белой, как лёд, перчатке, благоухавшей духами «Шанель № 5», сомкнулась вокруг запястья в браслете рубиновых слёз. Как немая, спускалась я с ней по ступеням суда через толпу зевак, репортёров, фотографов со вспышками. Меня не сильно, но больно потянули за руку, когда я, пригнув голову, садилась в сияющий белый «Кадиллак», и Кассандра Кайола молча повезла меня в дом без танцев, песен и без любви.

Мне понадобилось время, чтобы научиться музыке молчания.

Вся жизнь.

Но понемногу Кассандра Кайола стала мне матерью. Ведь я всегда жила в доме без музыки.

Господь не льёт слёз по мёртвым шлюхам, Капри. Господь не льёт слёз.

Понемногу, при сочувственном руководстве сестры Констанции-Евангелины.

Господь не льёт слёз, Капри. Господь не льёт слёз.

И со временем я тоже перестала плакать. А Кассандра Кайола наконец услышала от меня шёпотом сказанное слово, которое она так отчаянно хотела услышать…

Одно словечко любви…

Воистину, для Кассандры Кайола не было мести слаще, чем услышать слово «шлюха» из уст дочери Ланы Лейк. Она заставляла меня повторять его снова и снова, и я повторяла, как заезженная пластинка, пока она не начинала смеяться и слёзы не брызгали из её глаз, ибо для неё это была музыка, не сравнимая ни с какой другой. Единственная музыка в моей теперешней жизни.

По крайней мере, так мне казалось. Но, в конце концов, песня привела меня назад. Песня, от которой я получила имя, которая текла в моих жилах, и которая вернула мне то, что я потеряла. Дом, полный танцев, песен и жизни.

Я вернулась на остров Капри.

Молния разорвала небо, тёмное, как мокрый атлас. Луна была плачущим глазом.

— Это ты?

Ни разу в жизни я не слышала, чтобы она назвала меня по имени. Капри. Она его не переносила.

— Где ты была так долго? Закрой дверь, холодно.

Я ничего не ответила, вытряхивая дождь из волос. Я была рыжеватой блондинкой, мои волосы так и не потемнели до роскошного тёмно-рыжего цвета. Я не унаследовала ни её волос, ни таланта к танцам, ни её нахального пристрастия выставлять себя напоказ.

Её огненный темперамент во мне превратился в тлеющий в золе уголёк.

Красное пламя, топящее белый лёд.

Кассандра Кайола чопорно восседала в кресле с прямой спинкой, откуда было видно бунгало Ланы Лейк. Жила через стекло, как и все последние сорок лет.

Дождь поливал листву высоченных эвкалиптов. Десятилетиями мёртвые листья и синяя смола уходили в землю, перегнивая с грудами опадающей коры. Дом выглядел так, как будто он медленно тонул. Растворялся в ничто.

Иногда ночами лунный свет плясал на мятных листьях, как серебристые капли воды, и ветерок шелестел, как папины барабанные щётки, а мы слушали их, Кассандра и я, сидя в креслах напротив окна, в доме без музыки.

А в другие ночи, как сегодня, ветер с грохотом тряс деревья, и плоды в твёрдой кожуре били по черепичной крыше, как в железный барабан, а мы слушали их «ба-да-да» в доме без музыки.