Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

— Amen, — ответил ему стройный хор голосов, в котором слились и мужские, и женские, заглушивший и ветер, и детский плач.

Епископ развернулся к воротам и зашагал широкими шагами внутрь, подзывая жестом к себе обоих племянников. Следом за ним потянулись остальные. Только слуги остались у лошадей, готовые завести тех во двор замка для разгрузки, а потом отвезти в конюшни на подворье, что были среди остальных служб, за замковыми стенами.

Ксения напрасно ловила на себе взгляд Владислава. Тот не обернулся, не посмотрел, следует ли она за шляхтой, потянувшейся гуськом за Заславскими в Замок, спеша укрыться от холодного пронизывающего ветра за высокими стенами, выпить в большой зале теплого вина, прогоняя из тела озноб и легкую дрожь. Это разозлило ее. Оттого она и развернулась в другую сторону, пошла вдоль замковой стены, не замечая, как расступаются перед ней холопы и горожане в стороны, спеша отойти поскорее прочь. За ней медленно пошли недовольные шляхтянки, что стояли при ней, засеменила, кутаясь в плащ, подбитый заячьим мехом, Мария, старясь ступать как можно аккуратнее по скользкой земле.

Уже отходя от брамы, Ксения почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Будто иголками кольнуло прямо в поясницу, через плотную ткань верхнего платья, пошитого наподобие летника, что она носила когда-то в Московии. Она резко обернулась и успела заметить, как отвела взгляд в сторону прибывшая в епископом женщина, как заспешила та войти через ворота брамы в замок.

Пани Патрысия, жена брата Владислава. Сомнений в том у Ксении не было. Как и в том, что та совсем не питает к ней добрых чувств, судя по тому огню ненависти, которым та опалила Ксению прежде, чем отвести глаза.

Ксения не ошиблась. Пани Патрыся вернулась далеко не в радужном настроении в Замок, который еще недавно покидала, уверенная в том, что она здесь хозяйка. О Господи, только подумать, какое богатство было еще недавно в руках у ее мужа! Вернее, они полагали, что в руках. Старый же пан распорядился по-иному, в обход традиций и обычаев, чтоб он горел в аду за все свои грехи, коих, как была уверена Патрыся, было немало у ее свекра. Первым делом, после того, как тот испустил дух, она взяла прислоненную к постели палку, с помощью которой тот передвигался после первого удара, и бросила ее в огонь камина. Именно этой палкой бил ее по плечам и спине пан Стефан, как только она была неаккуратна в своих увлечениях, все опасался, верно, что она принесет ублюдка в род Заславских. Зря! Она еще после рождении младшей дочери, Каталены, поняла, что не собирается более рожать ни от собственного супруга, ни от кого друга. Даже затем чтобы насолить старому пану. Нет, тягость и роды не для нее!

Юзеф встретил жену прямо за замковыми дверьми в полутемном холле. Она сразу поняла по его лицу, как тот напряжен ныне — ожидает, что она ему скажет по поводу того, что происходит в Замке. Интересно, как он сам принял то, что так нежданно свалилось на их головы и перевернуло их жизни? Скорее всего, ударился в истерику, словно баба, а потом притих, встал за плечо брата, принял все, что отошло ему тастаменту, благодарный, что досталось хоть что-то. А если еще Владислав бросил ему еще что-то, то и вовсе, наверное, готов ныне руки брату целовать. А что ему еще надо? Кров, над головой есть, яства все те же, от винарни замковой никто не отлучал. Для него все осталось по-прежнему, и большего тот не желал в глубине души, лишенный начисто амбиций, насколько знала Патрыся своего мужа.

— Рад, что ты добралась без происшествий, а дорога была ровной и покойной, — проговорил Юзеф, беря жену за руку и целуя ее пальцы. Она принюхалась и поразилась, не уловив знакомый дух алкоголя. Хотя что тут удивительного, пожала она плечами, приехал же бискуп Сикстуш, а тот терпеть не мог эту слабость Юзефа.

— Удивлена это слышать, — отрезала пани Патрыся, но все же приняла руку мужа, положила свои пальчики, слегка побелевшие от холода, на сгиб его локтя. — Я решила вернуться тотчас, как получила весть от тебя. Но пришлось задержаться, ожидая твоего дядю в той захудалой корчме. Пять дней, подумать только! Я едва не лишилась ума, дожидаясь епископского поезда. Но зато было время поразмышлять…

Юзеф прекрасно узнал свою жену за долгие годы, что они провели бок о бок тут, в Замке, оттого и спросил, заслышав знакомую хриплость в ее голосе. У нее всегда слегка садился голос, когда она была взволнована или что-то замышляла.

— Ты что задумала, Патрыся?

— То, что должен был обдумывать ты! Или ты решил удовлетвориться той подачкой, что бросил тебе отец? А как же наши дочери? Ты подумал об их будущем?

— О, в тебе наконец-то проснулась мать, — едко ответил Юзеф. — Только отчего-то ты так и не навестила их в Кракове в школе, а поехала обратно, побуждаемая отнюдь не материнским долгом защитить права своих чад. Не волнуйся, отец не обидел их, да и Владислав добавил немного и к их приданому, и к нашему инвентарю {4}.

— Смотрю, ты так и остался верным псом в своей семье. Кинул тебе братец кость, ты и ему готов руки лизать, как лизал их отцу, — но едва успела завершить фразу пани Патрыся, как ее левую щеку будто огнем обожгло. Она отшатнулась к стене коридора, по которому супруги в это момент направлялись в большую залу, прижала руку к щеке, уставившись удивленно на Юзефа. Он же выглядел таким спокойным, словно ничего и не произошло меж ними, стоял у другой стены и смотрел в лицо жены внимательно.

Пани Патрыся довольно быстро пришла в себя, и дело было не только в том, что по коридору, прижавшись к стене, юркнула мимо них одна из служанок, торопясь в большую залу с подносом, на котором стояли кувшины с подогретым вином. Она была далеко не глупа и сообразила, что эти несколько тыдзеней изменили ее мужа, сделали его незнакомцем для нее. Или быть может, просто она его плохо знала, принимая все это время за безвольного тюфяка, за слабого пьяницу и истерика. Вот такой, как ныне, Юзеф был ей по душе, таким он был горазд для ее планов.

Юзеф тем временем схватил жену за локоть, потащил ее вдоль короткого коридора, но уже в другую сторону, не к остальным, что могли их ждать в большой зале Замка. Он приволок Патрысю ближе к узким лестничным пролетам, что вели на второй этаж в семейное крыло. Оглядевшись и убедившись, что прислуги не видно поблизости, а значит, нет лишних ушей, он склонился к уху жены и прошептал:

— Вы думаете все, что Юзеф глуповат, что Юзеф слаб духом. А вот и нет! Пусть все думают, что я смирился, пусть думают, что принял все, как есть. Но нет! Нет же! Владислав дурак, до сих пор не понимает, что разрешения на брак с еретичкой получено не будет. А значит, не будет и наследников. А там всего делов-то — устранить брата. Он же так обожает охоту, а лес в Бравицах такой темный, такой густой… да и топь близко. Сгинет братец в болотах, и все мне перейдет, как ближайшему по крови.

— А что, если будет разрешение? — спросила Патрыся, ощущая в душе легкий страх от вида мужа: лицо перекошено от ненависти, рот искривлен.

— Ну, и в этом случае я не прогадаю. Даже если еретичка станет его женой, то у нее нет поддержки в наших землях, за ее спиной нет родичей. Ее легко устранить, как и щенка, которого она принесет.

Пани Патрыся раздумывала над его словами всего пару мгновений, а потом покачала головой. Отрадно, что они совпали в цели, но ее совсем не радовало, что Юзеф выбрал иной путь, отличный от того, что она сама бы предпочла. Слишком уж рискованный, слишком опасный.

А потом в голове мелькнула мысль, что слишком уж высоко звучит голос мужа, слишком дрожит рука, что держит ее локоть. Нет, это всего лишь бравада! Слова и только! Порыв и не более. Но в ее власти воспользоваться этим срывом, направить эмоции, что сейчас вырвались в этом взрыве, в этой угрозе брату. Юзеф не тот человек, что будет действовать, не имея за спиной ощутимой поддержки, а за Владислава встанет бискуп, шляхта, хлопы, на худой конец. Нет, слишком опасно действовать, пока за плечом младшего Заславского люди.