Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

class="p1">– Пожалуйста, не будь витиеватым и многословным, друг мой, – пробормотал Кристиан. – Иначе мне понадобится месяц, чтобы прочитать твою записку.

Он был глубоко тронут тем, что Бертран рисковал своей безопасностью ради того, чтобы передать ему еду и записку, хотя и знал, что Бертран из тех счастливчиков, кому все сходит с рук. Он много раз нарушал правила ордена и ни разу не попался.

Прошло три дня. Люк открылся снова.

«…судьбу. Великий госпитальер защищал тебя на совете. У тебя много друзей в ордене, но великий магистр решил сделать из тебя показательный пример. Не падай духом. Я не успокоюсь, пока ты не выйдешь на свободу. К сожалению, Мария Борг…»

Снаружи бушевал григель, порыв ветра захлопнул люк, прежде чем Кристиан успел дочитать. Он принялся колотить по стене. Пусть думают, что он умирает или сошел с ума. Я и правда схожу с ума, подумал он. И завыл, подобно григелю. Он кричал и вопил на все лады. Он был готов на все, лишь бы они открыли люк, всего на мгновение. Ему хватит десяти секунд света, чтобы разглядеть следующие слова.

Бертран написал «К сожалению». Значит, плохие новости.

Мария Борг… мертва?

Мария Борг… изгнана? Что может с ней сделать великий магистр? Недостаточно мучений самого Кристиана, так ла Валетт решил наказать его еще и через нее?

Что еще могло случиться? Вдруг она сорвалась со скалы и…

Сальваго. Ну конечно. Тут дело не в ла Валетте. Виноват викарий инквизитора, этот дьявол во плоти.

Теперь Кристиан с ума сходил от страха. Он ругал Бертрана за то, что тот вообще вышел с ним на связь, ненавидел его за то, что оставил его мучиться в неведении.

– Ла Валетт, мерзавец, выпусти меня! Дай мне посмотреть. Я сделаю все, что ты попросишь!

Он стучал, пока не разбил кулаки в кровь, царапал известняк, пока не обломал все ногти. Его ярость разбилась о прочный камень. Если кто-то и слышал его вспышку гнева, то проигнорировал ее. Еще два дня прошли как в тумане. Никогда еще два дня жизни не казались ему такими бесконечно долгими.

Чтобы хоть как-то занять время, он оживлял в памяти каждый миг, который они провели вместе. Их оказалось не много. Кристиан вспоминал ее прикосновения, мягкость ее рук. Он молил ее, молил Бога. Он сам не знал, чего хочет. В своем отчаянии он все ближе подбирался к правде. Он знал, что оступился, что сошел с дороги, которой обещал идти, клялся Богу и родной матери, он хорошо запомнил: «Прежде всего мужчине должно исполнить свой долг».

Он не может предать Создателя.

Никакой больше Марии Борг, никогда. Ему придется отказаться от нее.

Нет!

И в ту же секунду он снова начинал молиться за нее, за ее жизнь. Я не оставлю ее! Ни за что! Забери ее у меня, если так надо. Забери меня или забери меня вместо нее, пожалуйста! Я больше не буду давать обещаний, которые не могу выполнить.

На третий день он уже держал бумажку наготове. Кристиан заранее отвернул уголок, чтобы сразу увидеть весь текст в драгоценной вспышке света. Он ждал, пялясь в темноту, представляя себе, что там может быть написано.

И вот наконец стук, шарканье шагов, кряхтенье, звук открывающегося люка. Как он и опасался, свет принес с собой тьму:

«…доставлена капитаном делла верга в епископский дворец. Я сделаю все возможное, чтобы помочь ей. Бертран».

Крышка люка захлопнулась. Сжав в руке записку, Кристиан прошептал: «О Боже!» – и опустился на пол, прижав колени к груди.

Глава 34

А в это время в другой подземной темнице, в противоположном, дальнем от моря конце Биргу, под епископским дворцом, сидела в своей камере Мария. Теперь у нее не было ни койки, ни стула. Комната была абсолютно пустая, если не считать пучка соломы, ночной вазы и ниши в стене, куда был помещен известняковый крест. Тяжелая деревянная дверь, обшитая железом, имела небольшое отверстие. Мария привстала на цыпочки, чтобы выглянуть наружу, и увидела двери, тоже с отверстиями. Мария была одна в камере, но не в темнице. Она слышала других пленников, некоторые сидели по два-три человека в камере, слышала ругань, мольбы, стоны и плач. Однажды она услышала смех, веселый, непосредственный, словно солнечным лучом прорезавший мрачную атмосферу подземелья.

Еды давали больше, чем она ожидала: постный суп, черствый хлеб и кувшин солоноватой воды, который пополняли каждое утро. Дома я ела меньше, думала Мария. Видимо, откармливает меня на убой.

Ее беспокоило только одно: работавшие в подземелье мрачные мужчины время от времени использовали методы, характерные для средневековой инквизиции. Появлялись они не часто, но когда появлялись, от них было никуда не деться. Целые дни проходили в тишине, а потом вдруг она подпрыгивала от неожиданного стона или крика. Некоторые звуки казались приглушенными и доносились из камеры внизу, под ней. Она почти физически ощущала их через камень – скрип веревок по дереву, приглушенные крики, под которые эффективные машины священной канцелярии инквизиции делали свое темное дело. Женские всхлипывания, детский плач, скорее не от боли, а от утраты. Мария подумала о Моисее. Потом раздалось пение, колокольный звон и беспомощное бормотание молитв.

Кто-то подошел к ее двери. Мария услышала мягкое шарканье сандалий по каменному полу и шуршание одежд. А потом – тишина. Сердце Марии забилось от тревоги. Она глядела в отверстие, пытаясь унять дрожь в руках. Кто бы это ни был, но к ней в камеру он не заглянул. Мария встала на цыпочки возле двери и, затаив дыхание, приложила ухо к стене. Она знала, что он все еще там, прислушивается к ней. В ушах у Марии бешено отдавались удары ее собственного сердца. Не в силах больше задерживать дыхание, она плавно выдохнула. Так она прождала десять минут, двадцать, тридцать… Наконец человек по другую сторону двери тихо, как мышка, удалился.

Мария ждала. Дни шли один за другим. Она молилась, спала и думала о Кристиане. Каллус не сказал ей напрямую, но она знала, что его арест связан с ней. Она бы с радостью отдала свою жизнь за его освобождение. Мария вспомнила, как в детстве стояла на склоне у замка, наблюдая, как одного рыцаря вешают за нарушение правил ордена. В то время она была согласна со стоящим рядом пожилым мальтийцем, который сказал: «Ну вот, Мальта вздохнула с облегчением. На одного рыцаря стало меньше, да и нам развлечение». Скоро на Мальте станет еще одним рыцарем меньше. И все из-за нее.

Она пыталась не думать о Сальваго, о том, что он может сделать.

Интересно, какие звуки издаст она, когда это произойдет?

Когда он наконец вызвал ее к себе, Марию отвели в комнату этажом ниже, ту самую, из которой доносились самые страшные звуки. Ее провожали двое фамильяров. Пока они шли по коридору к лестнице, из-за какой-то двери раздался безликий голос: «Храни тебя Господь!» Мария пыталась определить, откуда доносится голос, но не увидела никого за решетками.

Когда она спускалась по холодным каменным ступеням, на секунду в голове промелькнула мысль о побеге. Руки у нее не были связаны, а стражники наверняка не ожидали ничего такого от женщины. Но случая не представилось. Один из них шел прямо перед ней, второй – строго позади.

Ее губы шевелились в тихой молитве. Только бы все быстро закончилось, Господи!

Несмотря на внешнее спокойствие, сердце Марии гулко вторило шагам. Она оказалась в крошечном коридоре, из которого вели четыре двери. Марию подвели к последней. Дверь на тяжелых железных петлях со скрипом открылась. Внутри никого не оказалось. В воздухе пахло копотью от двух масляных фонарей, тускло освещающих помещение. Посреди комнаты стояла длинная скамья, у стены – стол и стул для секретаря, который ведет записи во время признательных исповедей, у стены – большой ящик с кожаными и железными орудиями, рядом болтались железные кольца, потемневшие от времени. С потолка свисали веревки, подвешенные к массивным балкам. В жаровне тлели угли. Когда дверь открылась, от легкого ветерка