Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

его вслух. – Ну, если это не богохульство, то я даже не знаю, как это назвать. – Его взгляд был полон торжества; он снова обрел почву под ногами. – Позови его сюда!

– Ни за что!

Oubliette. От французского слова «забывать» – забытое всеми место.

Его еще называют каменным мешком.

Маленькая, высеченная в скале каморка полукруглой формы под фортом Сант-Анджело. Расположенная рядом с входом в часовню Рождества Христова, эта камера находилась на глубине десяти футов под землей, и попасть туда можно было через люк, спустившись по лестнице. Когда люк закрыт, внутри царит полная темнота. Тьма, одиночество и долгие часы осознания собственных грехов.

Кристиан мерил темноту шагами. Один, два, три, четыре. Он почти уперся носом в стену, так что почувствовал собственное дыхание. Развернувшись, он снова сделал четыре шага. Остановился точно вовремя. Ссадины на лбу научили его определять границы пространства и рассчитывать длину шага. Теперь он мог делать это с закрытыми глазами. Тоже мне достижение, думал он с горечью. Открыты глаза или закрыты, разницы нет, кроме того мгновения раз в три дня, когда приносят еду. Тогда стражник открывает люк и опускает вниз пищу и флягу с водой, а также вытягивает наверх пустую флягу. Если забудешь ее вернуть, в следующий раз останешься без воды.

Кристиан ощупал каждый сантиметр камеры. Обнаружил старые гербы, высеченные на камне предыдущими пленниками. Он мало знал об истории этой ямы – только то, что ни происхождение, ни звание не имели здесь ни малейшего значения. В темноте, в ожидании сурового правосудия ордена, все рыцари были равны. Герцоги, графы и виконты, сыновья лучших домов Европы – все рыцари, попавшие сюда, уповали на милость великого магистра. В худшем случае о них просто забывали.

Большинство мужчин, оказавшихся в oubliette, покидали его лишь для того, чтобы встретить смерть. Кого-то вешали, и их тела покачивались на улице, пока с ними не расправлялись собаки. Других кидали в Великую гавань после унизительной процедуры низложения, во время которой их объявляли putridium et fetidium[21].

Кристиан не ждал для себя милости. Когда ла Валетт сам был рыцарем более низкого ранга, его как-то приговорили к двум годам на галерах, а затем еще к двум годам в Триполи. Служившие там рыцари говорили, что это одно из немногих мест на земле хуже галер. И все лишь за простое непослушание. Разумеется, ла Валетт этого не забыл. Такое наказание было словно удар железными розгами по его благородной заднице. А преступление, которое совершил Кристиан, оказалось серьезнее обычного неповиновения. Ла Валетт вряд ли простит ему ложь.

Кристиан много молился. Временами он надеялся, что великий магистр сам назначит ему наказание во искупление грехов. Однако при мысли о том, что это может быть за наказание, Кристиан содрогался от ужаса.

Временами ему хотелось, чтобы ла Валетт сделал выбор за него. Лучше всего было бы, если бы великий магистр забрал у него облачение и с позором выгнал из ордена. Тогда Кристиан смог бы обладать ею. Однако это означало бы еще большее искажение данных обетов, если он даже в происходящем искал выгоду – обладание желанной женщиной. Позволит ли он одному греху – или теперь уже многочисленным грехам – привести к греху еще более страшному? Или же ему следует отречься от любимой и вновь посвятить себя обетам?

Вряд ли ла Валетт отправил бы его в oubliette, если бы просто собирался изгнать из ордена. Скорее всего, Кристиана ждет наказание. Великий магистр был властелином над всеми, кто ему подчинялся. Любого из них он мог приговорить к смерти или посадить в темницу без суда и следствия. В теории он отвечал перед Богом и папой римским. А на деле – только перед Богом.

Кристиан знал, что в его случае Бог на стороне ла Валетта.

Он знал также, что оказался здесь из-за Анжелы Буки. Точнее, не совсем. Скорее из-за собственной слабости и греха.

Он не заслуживал пощады.

И теперь наверняка станет лакомым обедом для собак.

Несмотря на срочные распоряжения викария, капитан делла верга не смог найти ни одного обитателя Мекор-Хаким. Пещера была пуста.

Он наведался на стройку к Луке Боргу:

– Скажи Якобусу Павино, что в тот день, когда он явится к воротам епископского дворца, твою дочь выпустят на свободу.

– Ра-разумеется, ваше превосходительство, – заикаясь, пробормотал Лука.

Он поспешил в пустующую пещеру. Решил проверять и ночью, и днем – вдруг кто-нибудь явится. Лука долго сидел один в темноте, постепенно теряя надежду. «Вот так она живет, – думал он. – Вот что она предпочла мне. И вот что ее погубило».

Он знал два имени из ее жизни: Елена и Фенсу. Елену он, конечно, встречал, много лет назад. А теперь он брел по улицам Мдины, шаркая ногами и забыв о своем достоинстве, расспрашивая людей, не видал ли кто проститутку. Но никто ничего о ней не знал. Если она и продолжала работать, то не в этих кварталах.

Лука дошел до арсенала, где, как он знал, иногда подрабатывал плотником Фенсу. На второй день его удалось разыскать.

Фенсу принялся рассказывать Луке, где на южном берегу можно найти Якобуса, в то время как взгляд его был устремлен на север. Лука воздел руки к небу и покачал головой:

– Я больше не хочу позориться из-за нее. У меня работа!

Фенсу подключил к поискам Елену. Та оставила Моисея с Элли, а сама прочесывала луга, где обычно охотился Якобус, и проверяла источники, где он набирал воду.

Фенсу заглянул во все пещеры вблизи Мекор-Хаким. Он звал, но все напрасно. Ему отвечало лишь гулкое эхо. Он добрался на лодке до Гоцо, где Якобус жил, будучи мальчишкой. Прошелся вдоль скал, выискивая следы, которые мог оставить птицелов.

Ничего.

– Если он прячется, – сказал Фенсу Елене, – то у него это слишком хорошо получается. Мы не найдем его, пока он сам не захочет, чтобы мы его нашли. Возможно, он мертв.

– Не верю, – возразила Елена. – Но если мы не можем найти Якобуса, то должны попытаться спасти Марию. Возможно, надо нанять моряков или…

– Ты с ума сошла!

– Она бы сделала это для нас не задумываясь! И ты это знаешь!

– Да, у нее тоже с головой не в порядке.

Фенсу не был трусом, но слишком хорошо понимал положение вещей.

– Мария где-то во дворце. Нам даже неизвестно, где именно. Дворец надежно охраняется, как и любой форт. Мы ничего не можем для нее сделать. По крайней мере, пока. Пока не найдем Якобуса.

Елена понимала, что он прав.

Люк открылся. Кристиан поморщился. Даже такой слабый свет казался резким.

Стукнув его по спине, на пол упала небольшая буханка хлеба. Кристиан потянулся за ней. Пальцы отрывали кусочки мякоти, которые таяли во рту. Кристиан уловил еще какой-то полузабытый запах. Апельсин! Кристиан принялся ползать на четвереньках, пока не нашел фрукт рядом с нужником. Круглый, шершавый, прекрасный. Лежа на спине, Кристиан начал кусать его, прямо с кожурой и косточками. Сладкий сок тек по бороде.

Кто?

Кристиан сделал большой глоток воды из фляги и снова почувствовал что-то необычное. То, что он чуть не упустил. Что-то было привязано к горлышку фляги. Он пощупал пальцами. Какая-то бумажка. Кто-то послал ему сообщение.

В следующий раз пришлите заодно и свечу.

Три дня спустя Кристиан был готов к приходу стражника. Как только открылся люк, Кристиан не стал смотреть наверх, а уставился на бумажку, которую держал в руках. Свет был таким ярким, что он зажмурился. Проморгавшись, Кристиан выругался. Он держал листок вверх ногами. Дрожащими от спешки руками Кристиан перевернул бумажку.

Позади него с глухим стуком упал сверток с едой. Стражник вытянул наверх пустую флягу и опустил новую.

«Кристиан, – начиналась записка, и он сразу же узнал почерк Бертрана. – Наслаждайся апельсином. С тебя твоя лучшая пара сапог. Мы делаем все возможное, чтобы повлиять на твою…»

Люк закрылся. Кристиан застонал. Теперь еще три дня ждать, пока принесут хлеб и можно будет дочитать предложение.