Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести - Владимир Маркович Санин

это ни о чём не говорит — его оттуда мог взять кто угодно. Дежурный по станции Шурик Соболев честно признался, что полночи просидел в кают-компании за книгой и никого не видел. Но Белка, глупая, бестолковая и донельзя ласковая, лежала мёртвой, её кто-то убил, и этот «кто-то» стоял рядом сейчас, дышал одним со всеми воздухом, и каждый день его будут по-дружески приветствовать, жать ему руку!

Ярость и омерзение заполнили душу Семёнова.

Прежде чем сказать резкость, посчитай в уме до десяти, советовал когда-то Андрей. Ты всегда был прав, как жаль, что тебя нет рядом. Как ничтожная пылинка может остановить механизм часов, так одно непродуманное слово может непоправимо расколоть коллектив. Одно слово — и вспыхнут страсти! А страсти, как ветер на море: может надуть парус и спасти, а может и опрокинуть, утопить лодку — всё зависит от того, кто стоит на руле…

И снова почувствовал себя бессильным. Сотни тысяч затратил Институт на станцию, с какими трудами Льдину выбрали и обживали её, бесценные для науки данные идут отсюда на материк, и всё летит к чёрту: никто из стоящих рядом людей и думать не думает сейчас о солнечной активности и магнитных бурях, о причинах гибели и возрождения ледяных полей, о том, что через сорок пять минут кровь из носу, а центр должен получить метеосводку из «кухни погоды», сводку, цену которой так замечательно определил когда-то Свешников. Его спросили, какую пользу дают антарктические и дрейфующие станции (честно говоря, оскорбительный вопрос: неужели не читали про Нансена и Седова, Амундсена и папанинцев — географические и геофизические открытия в деньгах не замеришь), и он в своём ответе ограничился лишь таким всем понятным примером: «Если наш прогноз, составленный с помощью данных полярных станций, спасёт от гибельного шторма хоть одно судно, это оправдает годовой бюджет всего Института». А ведь не только прогнозами, не только геофизикой, ионосферой и космическими лучами занимаются полярники — Арктику и Антарктиду для людей завоёвывают! Высокие широты, недоступные когда-то, как Млечный Путь, людям на тарелочке подносят: пользуйтесь, проводите корабли, качайте нефть! Тайны воздушной оболочки Земли, секреты космических лучей — где можно лучше всего выведать, как не в высоких широтах, где воздух прозрачен и чист? И все эти тайны, думал Семёнов, на третий план: самая главная для всех нас тайна, без раскрытия которой жить на станции будет невозможно, — кто убил собаку…

— Так за всю ночь никого и не видел? — переспросил он.

Шурик виновато замотал головой. Один только Филатов, вахтенный механик, позвонил, попросил согреть кофе и на минуточку забежал.

— Завтракать! — коротко приказал Семёнов и пошёл в кают-компанию.

Завтрак проходил в непривычной тишине. Люди говорили вполголоса, а то и шёпотом, будто боялись кого-то разбудить. Любая смерть, даже если это смерть обыкновенной собаки, на крохотной полярной станции воспринимается особенно тяжело и считается плохим предзнаменованием. А тут ещё случилась не простая смерть, а насильственная, убийца Белки находился здесь, и это обстоятельство чрезвычайно электризовало атмосферу. Тихо переговаривались за своим столом Семёнов, Бармин и Кирюшкин, скорбно, ни на кого не глядя и по-бабьи подперевшись рукой, задумался хозяин Белки Горемыкин.

Филатов неожиданно и звонко постучал по столу кружкой.

— Не нравится мне это! — возвестил он. — То с одной, то с другой стороны: «Веня… Филатов…» Если у кого есть подозрения — говори, а то получается вроде фиги в кармане.

— На воре шапка горит! — сострил Непомнящий, но его никто не поддержал. Все неотрывно смотрели на Филатова.

— Ну? — У Филатова зло вспыхнули глаза. — Кто самый храбрый, ты, Олег?

— Хорошо, — кивнул Ковалёв. — Никакой фиги, Веня, я и в глаза могу. Всем известно, что Белку ты не очень-то любил…

— Ты за всех не говори! — перебил Томилин.

— … обзывал сукой, — продолжал Ковалёв, — а вчера, ребята видели, пинком выгнал её из дизельной. Было такое?

— Было. — Филатов подобрался, напрягся. — Только выгнал я её потому, что ведро с соляркой опрокинула.

— Пусть так, — согласился Ковалёв. — И опять же кого единственного Шурик ночью видел? Тебя, Веня. И ещё… пусть Николаич скажет… Так что не лезь в бутылку, кое-что, сам понимаешь, на тебе замыкается.

— Мне оправдываться нечего, — сказал Филатов. — Рука у меня не поднялась бы на собаку.

— У него рука только на человека поднимается, — уточнил Осокин.

— Я протестую, — спокойно сказал Груздев. — С таким же основанием можно утверждать, что кое-что замыкается, скажем, на Шурике, который всю ночь не спал, или на Рахманове — он выходил на срок.

— Ты чего, Ковалёв, к Вене цепляешься? — Томилин вскочил. — Подумаешь, из дизельной выгнал! Белку механики на ночь в дизельную пускали греться, а ты её к своему домику подпускал? Хоть раз кормил? Да она к тебе в гидрологию и дороги не знала!

— Скажи ещё, что я её убил!

— Может, и ты, откуда я знаю?

— Ах, так! — Ковалёв обернулся к Семёнову. — Сергей Николаич!

Семёнов встал, прошёлся по кают-компании.

— Груздев прав, с подобными уликами можно заподозрить любого из нас. Ко мне, Костя, Белка тоже не забегала, и я её тоже не кормил. Обращаю вопрос ко всем: припомните, кто из ваших соседей выходил ночью из домика?

— Рахманов выходил, — сказал Непомнящий. — На метеоплощадку, минут на двадцать.

— А ты откуда знаешь, на сколько? — быстро спросил Томилин.

— Он дверью хлопнул, разбудил.

— Вы никого не видели, Николай Васильич? — обратился Семёнов к Рахманову.

— Никого, — чуть поколебавшись, ответил Рахманов. — Вышел на срок, передал данные Томилину и отправился спать.

— Кто ещё выходил? — спросил Семёнов. — Так. Значит, достоверно известно лишь то, что на срок выходил Рахманов и в кают-компанию забегал пить кофе Филатов. Веня, когда это было?

— Часа в два.

— Так, Шурик?

— Да, в начале третьего.

— Тогда, Веня, совпадение не в твою пользу: доктор определил, что смерть Белки наступила примерно в это время.

— Плюс-минус час, — поправил Бармин. — Но могу повторить…

— Знаю, — кивнул Семёнов. — Слишком глупо было бы убивать Белку рядом с дизельной собственным молотком и бросать эту улику на виду.

— Я убеждён в этом…

— Погоди, Саша, эмоции нам не помогут. Веня, напряги память: не слышал ли какого звука, лая? Ну?

— Когда дизель ревёт под ухом? — Филатов мрачно покачал головой.

— Веня, — Семёнов подошёл к Филатову, положил руку ему на плечо, — посмотри мне в глаза: ты не убивал Белку?

Филатов побелел.

— Не убивал, Сергей Николаич.

— Так почему же, — Семёнов сунул руку в карман, — возле Белки нашли твою зажигалку? Ковалёв, где она лежала?

— Я же вам показывал, буквально рядом с Белкой.

По кают-компании прошёл гул.

— Молчать! — Семёнов пристукнул кулаком по