Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

Действие тепла подчиняется постоянным законам, которые не могут быть открыты без помощи математического анализа. Цель теории, которую мы должны объяснить, — продемонстрировать эти законы; она сводит все физические исследования распространения тепла к задачам интегрального исчисления, элементы которого даны экспериментом….. Эти рассуждения представляют собой уникальный пример отношений, существующих между абстрактной наукой о числах и естественными причинами.4

Более впечатляющими были эксперименты, которые Жозеф-Луи Гей-Люссак проводил, чтобы измерить влияние высоты на земной магнетизм и расширение газов. 16 сентября 1804 года он поднялся на воздушном шаре на высоту 23 012 футов. Его результаты, доложенные Институту в 1805–09 годах, поставили его в ряд основоположников метеорологии; а его более поздние исследования калия, хлора и цианогена продолжили работу Лавуазье и Бертолле по привлечению теоретической химии на службу промышленности и повседневной жизни.

Самой впечатляющей фигурой в области физических наук в эпоху правления Наполеона был Пьер-Симон Лаплас. Небезызвестно, что он был самым красивым мужчиной в Сенате, в который он был назначен после провала на посту министра внутренних дел. В 1796 году он представил в популярной форме, но в блестящем стиле (Exposition du système du monde) свою механическую теорию Вселенной и, вскользь, свою небулярную гипотезу космического происхождения. Более неторопливо, в пяти томах «Трактата по механике» (1799–1825), он призвал достижения математики и физики к задаче подчинения Солнечной системы и, косвенно, всех других небесных тел законам движения и принципу тяготения.

Ньютон признал, что некоторые кажущиеся нарушения в движении планет не поддавались всем его попыткам объяснить их. Например, орбита Сатурна постоянно, но неторопливо, расширялась, так что, если ее не контролировать, она должна была через несколько миллиардов лет затеряться в бесконечности космоса; а орбиты Юпитера и Луны медленно сжимались, так что по амплитуде времени большая планета должна была поглотиться Солнцем, а скромная Луна — катастрофически войти в состав Земли. Ньютон пришел к выводу, что сам Бог должен вмешиваться время от времени, чтобы исправлять подобные нелепости; но многие астрономы отвергли эту отчаянную гипотезу как запрещенную природой и принципами науки. Лаплас предложил показать, что эти нарушения обусловлены влияниями, которые периодически исправляются, и что немного терпения — в случае с Юпитером, 929 лет — и все автоматически вернется к порядку. Он пришел к выводу, что нет никаких причин, по которым солнечная и звездная системы не могли бы продолжать действовать по законам Ньютона и Лапласа до конца времен.

Это была величественная и мрачная концепция, согласно которой мир — это машина, обреченная вечно вычерчивать в небе одни и те же диаграммы. Она оказала огромное влияние на продвижение механистического взгляда на разум и материю и вместе с любезным Дарвином подорвала христианскую теологию; Бог, как сказал Лаплас Наполеону, в конце концов, не нужен. Наполеону гипотеза показалась несколько туманной, да и сам Лаплас временами начинал сомневаться в ней. В середине своего звездного пути он остановился, чтобы написать «Аналитическую теорию вероятностей» (1812–20) и «Философское эссе о вероятностях» (1814). Ближе к концу срока он напомнил своим коллегам-ученым: «То, что мы знаем, — мало; то, чего мы не знаем, — огромно».5

II. МЕДИЦИНА

Врачи могли бы сказать то же самое с искреннего согласия Наполеона. Он не терял надежды убедить своих врачей, что их лекарства приносят больше вреда, чем пользы, и что на Страшном суде им придется отвечать за смерти больше, чем генералам. Доктор Корвисарт, который любил его, терпеливо выслушивал его насмешки; доктор Антоммарки мстил и заслуживал насмешки Наполеона, ставя ему — тогда он приближался к смерти — одну клизму за другой. О том, что Наполеон ценил работу преданных и компетентных врачей, свидетельствует его завещание в 100 000 франков Доминику Ларрею (1766–1842), «добродетельному» хирургу, который сопровождал французскую армию в Египте, России и при Ватерлоо, ввел «летающую скорую помощь» для быстрого оказания помощи раненым, сделал двести ампутаций за один день при Бородино и оставил четыре тома «Военной и лагерной хирургии» (1812–17).5a

Император не ошибся, когда выбрал Жана-Николя Корвисара своим личным врачом. Профессор практической медицины в Коллеж де Франс был столь же осторожен в своих диагнозах, сколь и скептичен в лечении. Он был первым французским врачом, принявшим перкуссию — простукивание грудной клетки — в качестве диагностического средства при заболеваниях сердца или легких. Он нашел этот метод в книге «Inventum novum ex Percussione» (1760) Леопольда Ауэнбруггера из Вены; он перевел монографию на 95 страниц, дополнил ее собственным опытом и превратил в учебник на 440 страниц.6 Книга «Essai sur les maladies et les lésions organiques du coeur et des gros vaisseaux» (1806) сделала его одним из основоположников патологической анатомии. Через год он поступил на работу в императорский дом в качестве врача-резидента. Его непростой работодатель говорил, что он не верит в медицину, но полностью верит в Корвисарта.7 Когда Наполеон отправился на остров Святой Елены, Корвисарт удалился в сельскую безвестность и преданно умер в год смерти своего хозяина (1821).

Его ученик Рене-Теофиль Лаэннек продолжил эксперименты по аускультации (буквально — выслушиванию), которая в его первой попытке состояла из двух цилиндров, каждый из которых одним концом прикладывался к телу пациента, а другим — к уху врача, который таким образом «видел грудь» (stethos) своими ушами; таким образом, звуки, издаваемые внутренними органами — при дыхании, кашле и пищеварении — можно было услышать без посторонних шумов. С помощью этого инструмента Лаэннек приступил к исследованиям, результаты которых он обобщил в «Трактате по аускультации грудной клетки» (1819); его второе издание (1826) было названо «самым важным трактатом по органам грудной клетки из когда-либо написанных».8 Его описание пневмонии оставалось авторитетной классикой вплоть до двадцатого века.9

Выдающимся достижением французской медицины этого периода стала гуманизация лечения душевнобольных. Когда в 1792 году Филипп Пинель был назначен медицинским директором знаменитого приюта, основанного Ришелье в пригороде Бикетр, он был потрясен, обнаружив, что права человека, столь уверенно провозглашенные Революцией, не были распространены на психически ненормальных, содержавшихся там или в аналогичном учреждении, Сальпетриер. Многих заключенных держали на цепи, чтобы они не причинили вреда другим или себе; многих успокаивали частыми кровопусканиями или дурманящими