Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

Шифровые коды, однако, приобретались не только [с] помощью служащих в посольствах, но и в Париже, и в Брюсселе, где у известных лиц имелась прямо открытая торговля иностранными кодами за определенную цену (совершенно тождественную в обоих упомянутых городах); причем коды, представлявшие меньше интереса, например, греческий, болгарский или испанский, которые и достать было гораздо легче, ценились дешевле, тысячи в полторы-две, а такие коды, как германский, японский или Северо-Американских Штатов, стоили по несколько десятков тысяч; цены же остальных стран колебались между 5 и 15 тысячами. Этим торговцам кодами можно было давать заказы достать тот или иной новый код, и они выполняли все заказы в весьма непродолжительные сроки.

Вследствие того, как уже было сказано, что дипломатическая корреспонденция многими посольствами сдавалась в почтамт незадолго до ее заделки в пост-пакеты и отправки на вокзал, а, с другой стороны, за получением приходящей почты курьеры являлись в почтамт тотчас после ее прибытия с вокзала, — с этой корреспонденцией приходилось очень спешить, так как во время ее фотографирования за ней приходили почтовые чиновники, которых внизу курьеры бранили, что они долго возятся с разбором посольских постпакетов. Фотографии снимались при освещении лентой магния, который при горении выделял массу дыма, а так как окна должны были быть закрыты ставнями, чтобы не обращать внимания на себя даже почтамтских служащих, то атмосфера, в конце концов каждого такого сеанса в фотографической комнате, становилась невыносимой.

Одно из посольств отправляло свою дипломатическую корреспонденцию в особом кожаном мешке с мудреным замком и за пломбой, но эти предосторожности тоже не спасали его дипломатической корреспонденции от перлюстрации, так как вскоре после получения первого мешка «черный кабинет» обзавелся ключом от его замка и щипцами для накладывания таких же пломб. Имелись даже запасные веревки, несколько своеобразные, на случай нужды в них. При внимательном осмотре можно было бы найти незначительную разницу между настоящей пломбой и ее подделкой в секретной экспедиции: буквы надписи были чуточку толще и ленточка в рисунке капельку короче, но в течение многих лет никто не удосужился заняться тщательным осмотром пломбы и обратить должное внимание на незначительную неточность секретного гравера.

При вскрывании этих мешков однажды произошел забавный курьез: перлюстратор уронил в него, конечно, случайно свою золотую запонку от манжет. Посольство [в] Петрограде, найдя эту запонку в мешке, вернуло ее со следующей почтой при письме министерству обратно. Перлюстратор, считавший свою запонку безвозвратно потерянной, очень обрадовался, когда ее нашел на следующий день во вскрытом им мешке. Он взял ее себе, а сопровождавшее ее письмо просто уничтожил и этим инцидент был исчерпан. Эти запонки были с монограммою, но буквы монограммы оказались «О.В.», т. е. одинаковыми в русской азбуке с иностранным алфавитом, в противном случае, какая‐нибудь русская буква «Ж» или «Ф» навели бы, конечно, иностранное посольство на нежелательные размышления[1555]. С дипломатической корреспонденцией, вследствие спешки и связанной с ней нервности работы, часто происходили такие курьезы, благодаря которым провал угрожал всему делу перлюстрации. Так, например, однажды заделали и сдали конверт без вложения письма, которое осталось незамеченным среди других бумаг на столе чтецов; другой раз чтецы перепутали вложения двух конвертов, отправив нидерландскому посольству бумаги на испанском языке из Министерства иностранных дел в Мадриде, но все эти инциденты как‐то сходили благополучно для «Черного кабинета», хотя начальнику Главного управления почт и телеграфов они причиняли немало хлопот. Из поднятой по этим делам переписки видно было, что все это приписывалось австрийскому или германскому «черным кабинетам», через каковые страны корреспонденция шла транзитом, и «черные кабинеты» которых в дипломатических сферах пользовались неважной репутацией из-за небрежности работы, оставлявшей на письмах довольно грубые следы вскрытия. Знаменитая немецкая аккуратность в секретном деле не подтверждалась.

«Черные кабинеты», разумеется, существуют везде, даже в самых демократических республиках Америки и Старого света, и в каждой стране практикуется свой способ вскрытия писем, подделки печатей и отметки того, что данное письмо уже подвергалось перлюстрации. Но справедливость требует сказать, что никогда в мире «черный кабинет» не работал так чисто, как в России, и, в особенности, в Петрограде. Письма, перлюстрированные в России, как бы они хитро заделаны ни были, не сохраняют на себе ни малейшего следа вскрытия даже для самого пытливого глаза, даже опытный глаз перлюстратора зачастую не мог уловить, что письмо уже было однажды вскрыто. А что касается подделки печатей, то только изобретенный русским секретным чиновником способ дает безукоризненные оттиски. Никакие ухищрения, как царапины печати, заделка в сургуч волоса, нитки, бумажки и т. п. не гарантировали ее от вскрытия и абсолютно неузнаваемой подделки. Весь вопрос сводился только к тому, что на перлюстрацию такого письма требовалось несколько больше времени. Много возни бывало только с письмами, прошитыми на швейной машине, но и это не спасало, а только еще больше заставляло обращать на такие письма внимание, в предположении, что они должны содержать весьма ценные данные, раз на их заделку потрачено много времени и стараний.

Про графа Н.П. Игнатьева в «черном кабинете» сохранилось предание, что он, будучи послом в Турции, отправлял свои донесения в простых (не заказных) письмах, заделанных в грошовые конверты, которые полежали некоторое время вместе с селедкой и мылом, и заставлял своего лакея писать адрес не на имя министра иностранных дел, кому письмо предназначалось, а на имя его дворника, или истопника, по частному адресу. Вот такие меры предосторожности, пожалуй, действительно спасали его корреспонденцию от перлюстрации. Прибегал же Игнатьев, по преданию, к таким мерам потому что, будучи еще русским военным атташе в Лондоне, он получил однажды письмо из Петрограда со следами оттиска почтовых штемпелей всех на одной стороне вложения, хотя на конверте штемпеля были наложены одни на лицевой, а другие на клапанной стороне письма. Оттисками этих штемпелей можно было безусловно доказать, что его письмо было перлюстрировано в Лондоне, или на Британских островах, и Игнатьев упрекнул великобританского министра иностранных дел в том, что его подчиненные вскрывают письма члена русской миссии, но министр дал честное слово лорда, что в Англии «черного кабинета» не существует, а уличенный оттисками штемпелей в противном, смеясь, заметил: «А что же я, по‐вашему, должен был сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр, и что вы ему доносите про нас?» Получив такой урок в самом начале своей дипломатической карьеры, граф Игнатьев был уже осторожен со своими письмами всю свою продолжительную жизнь. Из всех сановников Игнатьев был единственным, который в должности министра лично побывал в петроградском «черном кабинете», присутствовал во время работы и интересовался ею.

Наконец, осталось еще сказать несколько слов о причастности к перлюстрации царя.

Когда какое‐нибудь письмо представляло собою исключительный интерес, то, кроме отправления выписки из него по назначению министру внутренних дел, или иностранных дел, начальнику Генерального штаба, или в Департамент полиции, дубликат ее представлялся царю, а иногда, смотря по содержанию письма, выписка представлялась только ему одному. С этой целью такие выписки, чисто напечатанные на пишущей машинке, в особом большом конверте с напечатанным на нем адресом царя, одним из секретных чиновников, пользовавшимся исключительным доверием царя, относились лицу, служившему и жившему во дворце и имевшему без особого доклада доступ к царю. Через это же лицо царь передавал приказания следить за перепиской кого‐либо из приближенных, или даже членов царской фамилии, подозреваемых им в каких‐либо неблаговидных поступках. Так, по сличению почерков, благодаря перлюстрации, удалось узнать фамилию лица, сообщавшего за границу разные нежелательные с точки зрения придворной этики сведения, или имя автора анонимно изданной в Лондоне на английском языке книги с изложением тайн петроградского двора, каковым оказался пользовавшийся особым расположением царя барон.