Обрученные - Алессандро Мандзони

Вот он в Пескато; идёт последнюю часть пути вдоль берега Адды, бросая грустный взгляд на Пескаренико; переходит через мост; дорогами и полями быстро добирается до дома своего гостеприимного друга. Тот только что проснулся и, стоя в дверях, смотрел, какова погода. Он поднял глаза на эту промокшую до нитки, сплошь забрызганную грязью фигуру, скажем прямо, на этого замарашку, в то же время такого оживлённого и неунывающего: в жизни своей не встречал он человека более невзрачного и более счастливого.

— Эге, — сказал он, — ты уже здесь? В такую-то погоду? Ну, как дела?

— Она жива, — воскликнул Ренцо, — жива!

— Здорова?

— Выздоровела, что гораздо лучше. Всю жизнь буду благодарить за это господа и мадонну. Но и дела же, страшные дела! Я потом тебе всё расскажу.

— Ну и вид же у тебя!

— Что, разве хорош?

— Пожалуй, если выжать воду с твоей верхней половины, можно вымыть всю нижнюю. Но погоди-ка, погоди, я тебе сейчас разведу огонь.

— Что ж, я не прочь. Знаешь, где меня прихватило? У самых ворот лазарета. Пустяки! У погоды своё дело, а у меня — своё.

Друг ушёл и вернулся с двумя охапками хвороста. Одну он положил наземь, другую — в очаг и, с помощью оставшихся с вечера угольков, быстро развёл жаркий огонь. Тем временем Ренцо снял шляпу и, встряхнув её два-три раза, бросил на пол. Не так-то легко было стянуть с себя куртку. Затем он вытащил из кармана штанов нож. Ножны оказались совершенно испорченными, точно они находились некоторое время в воде. Он положил их на скамейку и сказал:

— Ну, им тоже здорово досталось, но зато какой дождь, благодарение создателю! А ведь я вот-вот было… Потом расскажу тебе. — И Ренцо потирал руки. — Теперь сделай мне ещё одолжение, — прибавил он: — Помнишь, я оставил у тебя наверху в голице узелок, сходи, принеси-ка его мне, а то ведь, пока высохнет всё, что на мне…

Вернувшись с узелком, друг сказал:

— Думаю, ты не прочь и поесть. Насчёт питья, полагаю, у тебя в пути недостатка не было, а вот по части еды…

— Вчера поздно вечером я успел купить два хлеба, но, говоря по совести, заморил этим лишь червячка.

— Так я тобой займусь, — сказал друг. Он налил в котелок воды, подвесил его на цепь и прибавил: — Пойду подою, когда вернусь с молоком, вода будет в самый раз, приготовим добрую поленту. А ты тут пока управляйся.

Оставшись один, Ренцо не без труда стащил с себя остальную одежду, которая прямо-таки прилипла к телу. Обтеревшись как следует, он переоделся с головы до ног. Друг вернулся и принялся за свой котелок. Ренцо уселся в ожидании завтрака.

— Теперь я чувствую, что устал, — сказал он, — ну, и хороший же кус я отмахал. Всё это, однако, чепуха. Дня не хватит, чтобы рассказать всё, что стало с Миланом! Это надо видеть собственными глазами, потрогать собственными руками. От таких вещей сам себе становишься противен! Я, пожалуй, скажу, что постирушка эта пришлась мне в самый раз. А что эти синьоры собирались там со мной сделать! Услышишь, погоди. Но если бы ты только видел лазарет! Есть от чего растеряться в этой бездне страданий. Ну, будет. Потом всё тебе расскажу… Она живёхонька, и приедет сюда, и будет моей женой, и ты обязан быть в свидетелях, и — чума там или нет, — а мы хоть несколько часочков да повеселимся.

Впрочем, Ренцо сдержал данное своему другу обещание и рассказывал ему обо всём виденном целый день. Тем более что дождь шёл не переставая и друг провёл весь день дома, то присаживаясь возле гостя, то возясь с небольшим чаном и бочонком и занимаясь всякими другими работами в ожидании предстоящего сбора винограда. Во всём этом Ренцо не преминул помочь ему, потому что, как он говаривал, он был из тех, кто устаёт больше от безделья, чем от работы. Однако он не удержался, чтобы не сделать небольшой вылазки к дому Аньезе и взглянуть на заветное окошечко, потирая от удовольствия руки. Вернулся он, никем не замеченный, и сразу лёг спать. Встал до рассвета и, увидев, что дождь прекратился, хотя ещё и не совсем прояснилось, пустился в путь на Пастуро.

Было ещё рано, когда он очутился там: ведь желания поскорее добраться до конца было у него, пожалуй, не меньше, чем у читателя. Он справился об Аньезе, узнал, что она здорова. Ему указали уединённый домик, где она проживала. Юноша направился туда и с улицы окликнул хозяйку. Услыхав его голос, Аньезе опрометью бросилась к окошку, и, в то время как она, разинув рот, собиралась произнести не то какое-то слово, не то восклицание, Ренцо предупредил её словами:

— Лючия выздоровела. Я видел её третьего дня. Она вам кланяется и скоро вернётся. А у меня много, очень много чего порассказать вам.

Неожиданное появление Ренцо, радостная весть, нетерпеливое желание узнать всё поскорее заставили Аньезе засыпать юношу вопросами и восклицаниями. При этом она толком ничего не могла сказать. Потом, забыв о всех мерах предосторожности, к которым она уже давно прибегала, Аньезе сказала:

— Я вам сейчас отворю.

— Погодите: а чума-то? — сказал Ренцо. — У вас её, думается мне, не было.

— У меня не было. А у вас?

— Была. Так вам нужно быть поосторожнее. Я прямёхонько из Милана. И, как вы ещё услышите, можно сказать, по уши залез в эту самую заразу. Правда, я всё на себе сменил, с головы до ног. Но ведь эта гадость иной раз пристаёт прямо как какое-то колдовство. И так как господь до сих пор охранял вас, мне хочется, чтобы вы были поосторожней, пока эта зараза не кончится. Потому что ведь вы — наша милая мама, и мне хочется, чтобы мы весело пожили вместе, да подольше, в награду за все страдания, какие мы претерпели, — я по крайней мере.

— Но… — начала было Аньезе.

— Э, — прервал Ренцо, — никаких «но» не разрешается. Я знаю, что вы хотите сказать; однако послушайте, никаких «но» уже больше не существует. Пойдёмте куда-нибудь на свежий воздух, где можно разговаривать без всякой помехи и без опаски, и вы всё узнаете.

Аньезе указала ему на огород позади дома и прибавила:

— Ступайте туда. Вы увидите там две скамейки друг против друга, они словно нарочно там поставлены. Я в один момент.

Ренцо вошёл в огород и уселся на одной из скамеек. Через мгновенье на другой оказалась Аньезе. И я уверен, что если бы читатель, хорошо осведомлённый обо всех предшествовавших событиях, очутился там третьим и увидел бы собственными глазами, как они оживлённо разговаривали, услышал бы собственными ушами все эти излияния, вопросы, разъяснения, восторги, соболезнования, поздравления, услышал бы и про дона Родриго, и про падре Кристофоро, и про всё остальное, и все эти описания будущей жизни, такие же ясные и определённые, как и описания прошлого, — то я уверен, что он вошёл бы во вкус и не захотел бы уходить. Но иметь весь этот разговор перед собой на бумаге, в немых словах, написанных чернилами, и не найти в нём ни одного нового события, мне кажется, ему едва ли будет интересно, и он предпочтёт вообразить его себе.

В заключение они решили, что следует устроиться всем вместе в Бергамо, в той деревне, где у Ренцо уже была хорошая зацепка. Что же касается срока, то ничего нельзя было придумать, потому что всё зависело от чумы и от всяких других обстоятельств. Как только минует опасность, Аньезе вернётся домой и станет поджидать Лючию, или Лючия уже будет ждать её там. За это время Ренцо не раз сумеет побывать в Пастуро, повидаться со своей матерью и сообщить ей обо всём, что может произойти.

Перед уходом он и Аньезе предложил денег, со словами:

— Вот они все тут, вы видите эти деньги. Я тоже дал обет не дотрагиваться до них, пока всё не выяснится. Теперь, если они вам нужны, принесите сюда миску с водой и уксусом. Я брошу в неё все эти пятьдесят скуди, — такие новенькие и блестящие.

— Не надо, не надо, — отвечала она, — у меня ещё есть деньги, и даже больше, чем мне нужно. Поберегите свою долю, они вам пригодятся на обзаведение хозяйством.

Ренцо вернулся в Пескато, очень довольный тем, что нашёл здоровым и невредимым столь дорогого для него человека. Остаток дня и всю ночь он провёл в доме своего друга. На другой день — снова в путь, но уже в другую сторону, иначе сказать, на свою приёмную родину.

Он застал Бортоло тоже в добром здоровье и уж не в таком страхе потерять его, ибо за эти несколько дней дела и там быстро изменились к лучшему. Уже стало заболевать гораздо меньше народу, да и болезнь была уже не та. Больше не было этих смертельных кровоподтёков и бурных приступов, остались лишь лёгкие лихорадки, в большинстве случаев перемежающиеся, да, самое большее, небольшие бесцветные нарывы, которые поддавались лечению, как простые чирии. Всё вокруг словно внезапно изменилось, — оставшиеся в живых стали выходить из домов, сводить счёты друг с другом, обмениваться взаимными соболезнованиями и поздравлениями. Поговаривали уже о возобновлении работ: хозяева уже подыскивали и задатками обеспечивали себе рабочих, особенно в таких ремёслах, где и до чумы число их было незначительно, как, например, в шёлковом производстве. Без долгих упрашиваний Ренцо обещал кузену — оставив, однако, за собой окончательное решение — снова взяться за работу, как только вернётся со своими, чтобы поселиться здесь. А пока что он занялся самыми необходимыми приготовлениями: нашёл дом побольше, что было теперь, к сожалению, делом лёгким и не очень дорогим, приобрёл мебель и утварь, начав тратить на этот раз из своей казны, впрочем, не очень опустошив её, так как всё было дёшево: вещей было гораздо больше, чем охотников покупать их.