Viva la Mésalliance или Слава Мезальянсу (СИ) - Давыдов Игорь

— Ты слышала про стадии принятия неизбежного? — улыбка матушки стала грустной.

— Отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие? — вскинула бровки Ёлко. — Прямо настолько всё серьёзно? Но почему так? Чего на самом деле боится шляхта? Неужто просто потери контроля? И… почему неизбежного? Неизбежное предполагает, что не помогут ни гнев, ни торг…

— А гнев поможет? — отчего же в голосе женщины было столько горечи.

— М-м-м… нет. Определённо, нет. Броня сомнёт сопротивление. Не с первой попытки, так с четыре тысячи четыреста сорок четвёртой. Про дворян говорят, что мы бессмертны, благодаря некромагии. Но нам далеко до богини. Но торг…

— Торг поможет?

— У меня вполне получается сторговаться с Глашек.

Матушка усмехнулась. Она ответила не сразу. Сначала зарылась пятернёй в волосы дочери, да и провела так чуть ли не четверть минуты, молча массируя кожу головы Ёлко.

— Да не сторговалась ты. Не сторговалась. Ты просто заняла подчинённую позицию, не думая никак этому сопротивляться. Просто в твоих глазах новоявленная богиня — это шанс. Возможность возвыситься. Мессия. Но ты ведь сама говорила о ней, как о неумолимой силе недавно, помнишь? — матушка на секунду замолчала, и даже её пальчики, что копошились в шевелюре девушки, замерли. — “Не с первой попытки, так с четыре тысячи четыреста сорок четвёртой.” А неумолимая сила потому и зовётся неумолимой, что с ней не сторговаться. Её даже умолять бесполезно.

Ёлко задумалась. Действительно… Даркен говорил нечто подобное, когда объяснял, отчего решил пожаловать Глашек должность палача при ковене.

— И о чём бы вы стали умолять Лешую, маменька? — вопросила “номер три”.

— Чтобы она ушла и больше никогда не возвращалась, — вздохнула родительница. — Или ты забыла, какой именно богиней представляется твоя подруга?

— Богиней хаоса…

— Противницей Семерых, дорогая, — женщина вспомнила о пятерне в волосах дочери и вновь принялась шерудить пальчиками в шевелюре Ёлко. — Противницей порядка.

— Это не очень-то справедливо, маменька, — девушка довольно щурилась, ловя каждую секунду родительской ласки. — Большей любительницы порядка, чем Броня, я не встречала.

— Но ты сама сказала, что её система моральных координат тебе чужда. Это порядок, но не наш порядок, милая. Чужой. Наш порядок рухнет. Сгорит в пламени мировой войны.

— Но… — Ёлко осеклась. — Броня же… не хочет… жертв…

В голосе “номера два” было не услышать уверенности. С каждым словом он становился тише. Слабее.

Всё сходилось. Да, разумеется, об этом уже говорила Фортуна. Но слечна Штернберк имела свои причины очернять слечну Глашек, главного конкурента на руку и, чем Лешая не шутит, сердце Даркена. Всё сказанное столь ангажированным оратором стоило делить на десять. И Ёлко делила. В том числе ещё и потому, что испытывала личную неприязнь к огневласой красотке.

Но теперь, когда о том же вещала матушка…

Хаос. Парадокс. Вполне в духе парадоксального божества, что являло разом и хаос, и порядок, устроить мировую войну, но, при этом, не прекращать попыток избежать жертв. Просто потому, что устройство общества Форгерии противно ей более, чем факт чьей-то гибели или чьих-то страданий. Даже массовых.

Ведь именно столкновение Лешей и цесаревича резко обострило взаимоотношения Богемии и Российской Империи. Да и Перловку не стоило сбрасывать со счетов: до недавнего времени именно она стояла бок о бок с Ганнибалом, последствия деяний которого и разгребала Ёлко.

Лешая и Перловка. Два лика одной богини.

Пани Каппек печально усмехнулась.

— Поняла, наконец, да?

— Да, матушка.

— Прости…

Ёлко покачала головой и подняла на родительницу решительный взгляд.

— Вам не за что просить прощения. Вы хотели лишь, чтобы я смотрела на проблему шире. И я взглянула.

— О-о-о, — протянула женщина и отняла руку от головы дочери. — И что же ты решила, дорогая?

— Решила, что пойду до конца. Я буду стоять рядом с Лешей, пока она будет строить новый порядок. Я помогу ей. И в её мире я займу самоё теплое местечко. И вам таковое найду. Да, я смирилась. И хочу, чтобы смирились вы. Форгерия меняется. Не можешь бороться…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— …возглавь, — закончила пани Каппек за Ёлко и улыбнулась. — А вот это качество мне в молодых нравится. То, как легко вы приспосабливаетесь к изменениям.

— Просто для нас это ещё не изменения, — ответила девушка улыбкой на улыбку. — Я ещё не вышла замуж, не пустила корни. Для меня нет разницы между старым порядком и новым. Для меня они оба — непаханное минное поле возможностей.

Мама не выдержала и прыснула, а затем и рассмеялась весело, прикрывая рот ладошкой, стараясь, впрочем, не сильно потревожить ночную тишь.

— Непаханное минное поле возможностей… что за прелестная фраза?

— Ну… я просто подумала, что поле содержит не только возможности, но ещё и опасности… и опасности скрыты… а мины часто бывают именно что скрытыми… — смутилась Ёлко.

— Да нет, хорошая, на мой взгляд, фраза. Она отлично описывает как суть любого нового порядка, так и отношение молодой поросли к нему: вы же берёте мотыгу и радостно копаете, не сильно осторожничая.

— Иные осторожничают, — заметила девушка. — Но и вспахивают они немного. Найдут немножко возможностей, да пользуются ими всю оставшуюся жизнь.

— Справедливо, — согласилась родительница. — Но лучше запоминаются те, кто машет инструментом от души, чтобы во все стороны летели комья земли…

— …руки и ноги, — закончила за маменьку Ёлко, и они засмеялись в один голос, каждая на свой манер.

— Ну тут кому как повезёт, — произнесла пани Каппек, восстановив дыхание. — Чем окружающих забрызгает, тем человек и запомнится. А кто копает аккуратно, обычно оказываются сами забрызганы, но хоть других не беспокоят.

— Так и есть, — согласилась девушка. — Но я хочу запомниться. Желательно, всё же, за счёт того, что земля с моего участка застрянет за шиворотом каждого завистника.

— Но для этого надо выспаться, — женщина вновь поправила одеялко дочери, а затем поднялась с постели и направилась к выходу. — Спокойной ночи.

Ёлко несколько секунд молчала, но как родительница дошла до самого порога, окликнула её.

— Матушка!

Та обернулась.

— Да, дорогая?

Девушка пару секунд молчала, подбирая слова.

— Могу я у вас попросить совета?

Пани Каппек ответила улыбкой, которая, казалось, сама по себе способна разогнать самую густую тьму.

— Конечно.

Ёлко вздохнула. Она не знала, почему иногда бывает так сложно сказать простые вещи. Хотя, казалось бы, никаких разумных причин для этого нет.

— Лешая перед тем, как впасть в свой глубокий сон, притащила в храм девочку. Я её пробила. Чапыжка Ягода. Её отец был среди самоучек Ганнибала… но это не настолько важно. Значение имеет лишь то, что Броня завещала относиться к этому приобретению, как к её дочери.

Девушка замолчала. Она наконец осознала, в чём была сложность озвучить вопрос: уж слишком путанные мысли у неё были, чтобы так просто облечь их в слова.

Ёлко приподнялась на локте.

— В общем… сложность в том, что девочка не обычная. Лекари говорят, что в ней сложный магический контур, обращающий съеденное в свежие партии заражённых карфагенских мух. Лешая велела запереть девчушку в “комнате для технических неадеквашек”. Это такой бункер, нацеленный на то, чтобы внутри могло бесноваться достаточно мощное существо, не опасаясь задеть тех, кто находится снаружи…

— То есть, Чапыжку, по сути, заключили в тюрьму. Причём далеко не в самую комфортную? — уточнила матушка.

“Номер два” благодарно кивнула.

— Да. Тут идёт явный диссонанс. С одной стороны — это названная дочь, с другой — условия содержания явно нечеловеческие. Думаю, изначально предполагалось, что уже к утру Броня сможет принять решение относительно пленницы и всё быстро изменится… но Лешая спит. Сроки затягиваются. Мы итак содержим эту Чапыжку в том обшитом металлом контейнере дольше, чем планировалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})