Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

Деметрия, который отправился в путь, бросив вызов Риму, полученная Тимархом бумажка не запугала; не запугали и его военные приготовления. Представлялось, что Тимарх теперь собирается перейти ко вторжению в Сирию, направляясь к Зевгме на Евфрате, где он встретился с Деметрием. И снова при прибытии царя из рода Селевкидов у мятежника земля стала уходить из-под ног. Тимарх, последовав примеру Молона, разделил и его судьбу. В Вавилонии Деметрия приняли со взрывами восторга. После тирании низкого человека Селевкия приветствовала истинного царя, провозглашая его Спасителем. Именно под этим прозвищем – Сотер – он и стал известен (около 160 г.)[1598].

Пока Деметрий сражался с Тимархом, он старался также избавиться от запретов, навязанных ему Римом. Практическое неудобство этого проявилось, когда он попытался возобновить союз с каппадокийским двором. Лисий и так уже оттолкнул Ариарата V, и можно было бы подумать, что Ариарат будет рад приветствовать того, кто сверг это преступное правительство. Царь был человеком, о котором наши авторы говорят с похвалой: от Антиохиды он унаследовал любовь к эллинской культуре – но у него не было безнравственных амбиций матери. Теперь каппадокийский двор впервые привлекал греческих ученых. Сам Ариарат, видимо, изучал философию и даже применял ее предписания на практике. Когда начались разногласия в семье, которая правила Софеной, – в доме Зариадриса, – соперничавшие претенденты обратились к двум соседним монархам: Митробузан – к Ариарату, а другой – к Артаксию из Армении. Ариарат вернул Митробузана в княжество с помощью каппадокийской армии. Тогда Артаксий предложил ему, чтобы каждый расправился со своим протеже и чтобы они разделили Софену между собой. Ариарат с отвращением отверг это предложение. Более того, его представители обладали таким влиянием при дворе Артаксия, что юноша, которого Артаксий предлагал убить, теперь стал пользоваться еще большим почтением, чем раньше[1599].

Вскоре после прибытия в Сирию Деметрий стал пытаться договориться со своим кузеном – каппадокийским царем. Он предложил ему руку своей сестры. Однако Ариарат считал, что завоюет благосклонность Рима, отвергнув эти предложения. Он отказался от селевкидской царевны. Естественно, любая возможность дружбы между двумя дворами тут же исчезла[1600].

Деметрий делал все возможное, чтобы склонить мнение римлян на свою сторону. Посольство во главе с Тиберием Гракхом, отправленное в 162 г. после его бегства, прибыло – возможно, только в следующем году – в Каппадокию. Здесь его встретил Менохар, посланник Деметрия. Вероятно, Менохару поручили разузнать о цели посольства, и он вернулся в Антиохию, чтобы сообщить об итоге беседы. Сможет ли Антиох обратить послов на свою сторону? К счастью, сам Гракх был расположен к юноше, и Деметрий уговорил послов, послав к ним новые депутации еще до того, как те добрались до Сирии. Их встретили в Памфилии и снова – в Родосе, с уверениями, что Деметрий сделает все, чтобы выполнить пожелания Рима. Пусть только Рим скажет одно слово – «царь Деметрий!». Дружба Гракха сослужила Деметрию хорошую службу. Его доклад был благоприятен для царя, и нужное слово было произнесено. Однако Деметрий, хотя его и признали царем, еще не чувствовал полной уверенности. На самом деле сенат не мог быть уверен в любом обладателе селевкидского трона, если только тот не был полным ничтожеством[1601].

Посланников Деметрия теперь можно было принимать в Риме, и немедленно после своего признания (160) Деметрий послал Менохара передать «корону» из 10 000 золотых монет – благодарственное приношение за его воспитание, а также выдать убийцу Октавия. Кроме Лептина, который совершил это преступление, в Рим отослали и несчастного ритора Исократа, который восхвалял убийство. Лептин до конца поддерживал спокойную уверенность фанатика. Он явился к Деметрию вскоре после его вступления на престол, попросил не считать город Лаодикею хоть в какой-то степени ответственным за происшедшее и заявил, что он полностью готов отправиться и убедить сенат в том, что действовал по божественному внушению. Его энтузиазм был столь откровенно неподдельным, что сочли ненужным даже заковывать его в цепи или охранять. На Исократа же пришлось надеть деревянный ошейник и цепи, и он предавался отчаянию. Несомненно, Полибий, который описывает прибытие обоих в Рим, пишет о том, что видел. Исократ едва ли не месяцами ничего не ел. На него было страшно смотреть: больше года он не мылся и не стриг волосы и ногти. Из свалявшихся волос, которые покрывали его голову, глаза смотрели, странно сверкая и мечась из стороны в сторону. «В телесном и душевном отношении нет ничего отвратительнее человека, раз только он одичает», – замечает в связи с этим наш ученый историк. Лептин тем временем был вполне доволен: он был абсолютно уверен, что сенату достаточно выслушать его, чтобы его отпустили.

Это посольство несколько смутило сенат: римляне не хотели ссориться с селевкидским царем. Однако они решили принять золото, но отказаться от убийцы. Они совершенно не желали, осуществляя правосудие, произвести впечатление, что сводят счеты. Деметрию был отправлен холодный ответ: «Он может рассчитывать на благоволение сената, если властью царя даст ему удовлетворение»[1602].

Выражения эти звучали весьма торжественно: можно было подумать, что дни независимых государств в Восточном Средиземноморье уже сочтены и что Сирия фактически уже стала провинцией Рима. Но на самом деле мы увидим, что за период почти ста лет, который начинается с возвращения Деметрия, власть римлян сильно уменьшается. В 162 г. римское посольство диктовало свою волю Каппадокии, уничтожило военные запасы в селевкидском царстве, делило владения Птолемеев. В какой-то момент казалось, что римляне сейчас примут формальную власть над этими регионами. Но с возвращением Деметрия открытое господство Рима прекращается. Восточные державы по большей части снова были предоставлены собственной участи. Дома Селевка и Птолемея сражаются в своих семейных распрях без вмешательства Рима – дипломатический ход Попилия уже не повторился.

Причиной этого отступления стали изменения в правящей аристократии. В дни опасности, когда Ганнибал стоял у ворот, римская аристократия показала несгибаемую решимость, но в дни процветания она быстро становилась испорченной и ленивой. Никакая твердая политика не могла сосуществовать с коррупцией, которая день ото дня становилась все более вопиющей. Постановления сената мог получить тот, кто платил больше; даже тот, кто оскорблял величие Рима, мог откупиться. Престиж Рима колебался, когда оказалось, что он высказывает заявления, которые не может воплотить в жизнь. Тимарху римляне выказали поощрение, если не дружбу: в результате он погиб без поддержки и никем не был отмщен. Рим отказал в поддержке Деметрию, и он занял трон без нее. Когда Рим снова стал диктовать свою