Солнце мертвых - Иван Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сто-ра-аж!!
Крик вышел жуткий, даже самому стало неприятно. Два раза — ближе и дальше — отозвалось эхо, и близко совсем залаяла собака.
— Говорил, что есть! — крикнул радостно Карасев, разхмахивая чемоданом. — Сейчас в углу и сторожка, от шоссе днем хорошо видно. Там-то и Никита.
Прошли с сотню шагов, и на них выбежала черная собака. Карасев пошел на нее, стараясь ударить по морде чемоданом и продолжая кричать:
— Сто-ра-аж!
Наконец в дальнем углу леса они различили красный глазок окошка. Карасев подошел и стукнул кулаком в раму. Красная занавеска откинулась, черная лапа потерла стекло, и лохматая голова приплюснула нос, всматриваясь, кто там.
— Какого лешего… — разобрал Карасев недовольный голос.
— Отворяй, Никита! — крикнул он голове. — Лошадей нам нужно!..
И пошел на яростно прыгавшую собаку. С крыльца окликнула баба:
— Кто такой… ты, что ль, Пашка?
— Не Пашку, а лошадей нам нужно! — весело сказал Карасев. — Гони Никиту за лошадьми.
— Чтой-то, го-осподи… — подивилась баба, пропуская в сенцы укутавшуюся в плед Зойку. — Микиту?!
— Ну, разговаривай… Светить бы надо! — крикнул Карасев, напоровшись на гвоздь карманом.
VВ избе было угарно, жарко и крепко накурено махоркой. Еще ничего хорошенько не видя в полутьме, в синеватой пелене дыма, Карасев швырнул непромокайку и сказал глазевшей на них бабе, что случилось несчастье, сломался автомобиль, и надо немедля послать за лошадьми. И сейчас же все разглядел.
Под невеселой, без круга, лампой сидели за самоваром двое. Под кумачным подзором у образов сердито глядели с опухшего серого лица чьи-то оловянные глаза — так они были тусклы — и щетинились рыжие усы. По стриженой голове и зеленоватой рубахе признал Карасев солдата. Рядом, спиной к завешенному окошку, пил чай широкий, рослый мужик с рыжей бородой, очень яркий и праздничный от красной рубахи и бороды; пухлые его щеки так и горели, не хуже рубахи. Это и был лесник, только совсем не тот, кого ожидал встретить Карасев. Не торопясь, допил он с блюдечка, утерся и сказал хмельно:
— А вот воспретить надоть гоняться… Овцу намедни задавили.
— Гулянки им… — грубо сказал солдат.
Зойка состучала с башмаков грязь и присела на скамейку, к печке. Пока она учила дуреху бабу, как надо расстегивать башмаки, и стягивала сквозные чулочки, Карасев уверенно подошел к столу и сказал хозяйски:
— Вот что, братцы… А где же Никита?!
— Был Микита — теперь Максим… — хмуро сказал лесник. — Где ж ему быть — чай, воюет! А вы кто такой?
— За лошадьми послать надо! — сказал Карасев настойчиво.
— А вы… кто такой!! — возвысил голос лесник, тряхнулся и поднял голову. — Чиновник… или што?!
— Прошибся… адрестом! — крикнул пьяно солдат. — На пункт надоть!
Карасев прикинул — помягче надо.
— Я-то кто? — сказал он с усмешкой. — Кустовский завод слыхал? Ну, так я хозяин, сам Карасев.
— Сам Карасев! Слыхали… — пригляделся, тараща глаза, лесник. — Зять у тебя служил… слыхали…
Тут подошла баба.
— Как же, зятек служил… — сказала она, поджимая губы и заглядывая, как на покойника. — Еще когда прогорали, жаловнишка не платили…
Карасев надул щеки.
— Так вот… за лошадьми бы послать…
— Теперь раздулся… — сказал лесник, руки в боки. — Сказывают, милиён нажил! Заводчик! Слыхали… очень хорошо. У его девка наша… — выругался он к солдату, — Сергеева, с краю-то!.. в услужении в Москве… двоих родила!
Солдат поглядел на озадаченного Карасева и только хрипнул: — Хха!
— Ну, так лошадей надо! — возвысил Карасев голос. — Кого-нибудь послать надо… заплачу.
— А вот нету у нас посланников… — подумав, сказал лесник и неторопливо налил в блюдечко. — Чай вот пьем! Что, барышни… аи намокши?
— Пришла вошь — вынь да положь! — сипло сказал солдат кусочку красного сахару и положил в рот, готовя блюдечко.
— Чай чаем, — нахмурился Карасев на солдата, — а у меня дело казенное!
— Деньги-то казна делает, знаем… — отозвался лесник, продолжая пить чай.
— Сами казенные… — сердито сказал солдат. — Бери ероплан — вот те и… весь план!
— Во какой браток — ирой! — обрадовался лесник. — С им тру-удно! Ему хрест даден!
Отжал пот с праздничного лица и покрутил головой.
Тут поднялся из-за стола худой, долговязый парень-нескладеха, в синей рубахе и в пиджаке, — до этого он лежал на лавке, — отмахнул со лба мешавшие волосы-мочалки и бессмысленно уставился на Карасева:
— Чего такой?..
— Во какой! — так и закачался лесник, показывая белые, как творог, зубы в золотой бороде. — Деньгами оделяет! — крякнул он парню. — Сам к тебе Карасев… господин заводчик… кланяйся! Ему лошадей надоть… ишь у его барышни-то какие… деликатные, голы ножки! Ничего, барышни, мы ругаться не дозволяем…
Карасев дернул плечами, но подумал: не стоит связываться, — и спросил с сомнением уставившегося на него парня:
— Ты, может, сбегаешь? Пятерку бы заработал.
Не сводя вытаращенных глаз, парень нашарил за собой убитого рябчика, показал за ножки и брякнул на стол. Потом опять пошарил, нащупал на стенке ружье, сдернул с гвоздя и свалил на себя картуз.
— Желаете… ружье продаю?..
Карасев безнадежно пожал плечами: все пьяны, на столе бутылка с бурдой, куриные кости, селедки, баранки и красный сахар, — что-то такое празднуют.
— Не желаете… наплевать! — выговорил после раздумья парень.
— Не ночевать же здесь!.. — капризно сказала Зойка. Подобрав под скамейку босые ноги, паинькой сидела
она у печки. На нее глазела рябая баба, в розовой кофте и в красной юбке, подхватив толстые груди. Положив голову на кулачки, высматривал с печки мальчишка, и еще чья-то детская головка выглядывала из-за мальчишки. На лавке, к дверям, стоял сундучок, лежал холщовый мешок и было постлано сено. Прикинув все, Карасев тоскливо послушал, как шумит за стенами лесом и постегивает дождем в окошки.
— Не желаете… наплевать… — повторил парень, возя ружьем.
Баба выхватила у него ружье и сунула под лавку.
— Куда ж им таким… пьяные!
— Шуми не шуми — некому! — отозвался лесник на настойчивое требование Карасева. — Вот браток у меня пришедчи… в моем дому… еще племянничка провожаем завтра, с отсрочки. Конторшшик княжеский! — погрозил он к парню.
— Обязательно… — сказал парень. — И его сиятельства… гоф… гов… менстера… Язык не тово… — растянул он в улыбку рот и замотал головой. — Гоф… гофнейстера! — крикнул он радостно.
— Будет с им толковать… энту сюды зови, чай пить с нами! — сказал солдат, но лесник остановил рассудительно:
— Барышни… им слушать такое не годится.
— Видали барышнев… За мной сама графыня ходила… я у ей руку целовал, она меня… хрестила!
— Не ругайся! — крикнул Карасев.
— А ты што за генерал?! У меня указчиков теперь нету… Пострашней тебя видали… дерьмо какое!
Карасев задрожал щеками, и его лицо пошло пятнами, но поглядел только на солдата.
— А ты, господин Карасев, не шуми… в моем дому! — сказал лесник, и его праздничное лицо похмурилось. — Тут тебе не трахтир. Откудова я тебе лошадей возьму… семь верст в Хруски надоть?..
— Бабу сгоняй, дам пятерку.
— Аи уж сбегать, Максим Семеныч! — всполохнулась баба. — Какие деньги сулят!..
Она сбросила полсапожки, подоткнулась, заголив белые ноги, и скрылась под занавеску, в угол.
— Чисто короли какие… От всего могут откупиться!.. — выругался солдат, с ненавистью глядя на Карасева. — Что тебе наша баба, лошадь?!
Карасев вызывающе поглядел в опухшее, неживое лицо в рыжей щетине, но сейчас же отвел глаза — так было неприятно. А лицо солдата вдруг перекосилось и сморщилось, как от боли; он откинулся в угол и закрыл глаза.
— Прихватило, — понизил голос лесник. — Почки у его сгнили.
Баба вошла в теплой кофте и шали и шмыгнула к двери, но лесник окликнул:
— Марья, постой! Как это так… праздник, у меня браток Василь Семеныч, в моем дому пришедчи… Не желаю!
— Чего ж ломаешься?! — крикнул Карасев.
— А вот… не желаю! Браток вроде как помирать явился… в моем дому… во какое дело… — вдумчиво сказал он, положив на грудь руки и вглядываясь в самовар. — У его ноги водой пошли… как его почитать надо! а?! — поглядел он на Карасева, шагавшего от стола к печке. — Становь опять самовар! — крикнул он дожидавшейся у двери бабе. — Вот тебе сказ! Желаю ему уважение исделать…
Баба сердито сорвала шаль и швырнула на сундучок. В углу задрожала красная занавеска. И в зыбке забился кашлем ребенок.
— У ей дитё… горить-бьется… — хмуро сказал лесник, — а ты деньгами бабу блазнишь… Вот какое ваше… необразование!.. Становь ему опять самовар!!
Карасев принялся доказывать, что завод ждет, может остановиться работа, и тогда всем нагорит. Но лесник не слушал. Он растрогался от своих слов, ухватил солдата и полез целоваться.