Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЛЮБОВЬ, СЕКС И ВЛАСТЬ
В хипповской идеологии нет теоретических рассуждений о роли мужчин и женщин в обществе. В ее центре находятся новые люди с новым сознанием. Однако две ее концепции — любовь и секс — так или иначе затрагивают вопрос межгендерных отношений, к тому же, как заметила Гретхен Лемке-Сантанжело, даже на Западе хиппи редко задумывались о проблемах ЛГБТ; следовательно, любовь и секс относились только к отношениям между мужчинами и женщинами — и на этом все[1101]. Советская пресса и даже многие хиппи считали приверженность любви в лучшем случае новой формой социальной отзывчивости и взаимной преданности друг другу, в худшем — пустыми словами, лишенными идеологического подтекста. Однако, выводя любовь и секс из частной сферы и сделав их общественными принципами, хипповская идеология, сознательно или нет, решала фундаментальные вопросы власти в обществе. Любовь должна была вытеснить насилие, бросив таким образом вызов доминированию пола, более сильного физически. Любовь должна была быть открытой, отвергать понятие собственничества. Любовь должна была охватывать всех, не допуская никаких расовых, гендерных, национальных и имущественных различий. Разрушая барьеры между духовной и физической любовью, хиппи бросали вызов не только традиционным нормам, но и отношениям между полами в целом. Именно в этой области движение хиппи (и связанное с ними современное явление новых левых) проявляло наибольший радикализм, хотя именно в этой сфере было наиболее очевидно, что радикализм часто уступал место устоявшимся стереотипам или создавал новые варианты существующих властных структур. Учитывая универсальные ценности, о которых пойдет речь дальше, неудивительно, что многое из того, что здесь описывается, не было уникальным для СССР и социалистических стран, а так или иначе существовало в западном хипповском движении. Женщины-хиппи повсюду пытались совместить радикальность некоторых хипповских идей и реальность женской жизни и часто обнаруживали, что либо для них не было места в движении, либо уготованные им роли не так уж и отличались от того, что выпало на долю их матерям, чего они изо всех сил старались избежать[1102]. Однако если на Западе растущий голос феминизма создавал словарь, чтобы этот опыт можно было озвучить, советские женщины-хиппи не имели даже слов для описания разрыва между собственным опытом и общепринятым опытом хипповской жизни.
В послевоенном Советском Союзе любовь не была внегендерной темой. Очень много было написано о сильном желании советской женщины выйти замуж — это поощрялось и поддерживалось официальной ханжеской репродуктивной политикой, а также глубоко сидящим страхом, укоренившимся после потери целого поколения молодых мужчин во время Великой Отечественной войны[1103]. Хипповская идея свободной любви, таким образом, всегда бросала куда больший вызов именно женским представлениям об отношениях, чем мужским, которые, напротив, выросли на идее завоевания женщин как признака мужественности. И все же в противоречие с этими традиционными женскими представлениями вступало не большое число сексуальных партнеров среди хиппи, а то, что эта любовь не приведет и не должна приводить к каким-либо социальным последствиям. Именно серьезные намерения хиппи не иметь никаких серьезных намерений так нарушали женские ожидания. Как Офелия сказала Наде: «Главное — не привязываться друг к другу. Люби, но не привязывайся. Вот так: люби, но не строй ячейку общества»[1104]. Пары не должны были составлять единый организм, и любовь не должна была связывать никого никакими обязательствами и правилами. Свобода могла существовать, только если к любви не примешивалось никаких ожиданий. Когда Надя переживала из‐за любовной неудачи, Офелия довольно жестко отчитала ее:
«Боже мой, какая ты мещанка! Ты зацикливаешься, ты должна понимать, что существует любовь, а остальное не важно, ты должна упиваться любовью, а не тем, что тебя бросили. А ты делаешь акцент на другом». Я говорю: «Свет, ну как же, ты остаешься один и испытываешь это одиночество». — «Нет, говорит, это неестественно, ты должна работать над собой». То есть она считала, что вот она себе такую картинку нарисовала, то и соответствующим образом… Она говорит: «Ты очень противно выглядишь, не внешне, а это такие печали очень приземленного человека»[1105].
Надя восхищалась умением подруги жить согласно собственной идеологии. В этом отношении Офелия была солидарна со своими приятелями-мужчинами, которые также считали, что свободная любовь означает свободу от моральных ограничений и идей моногамии. Липницкий вспоминал любовную жизнь ранних хиппи, которая часто проходила на даче его родителей: «Свободная любовь у нас существовала. Хотя каких-то оргий у нас не было. Когда мы, например, приезжали на дачу, человек пятнадцать, все ложились спать, кто с кем, а на другой день могли поменяться парами»[1106]. Петр Мамонов, тогдашний приятель Офелии, якобы заявил, узнав о ее увлечении Солнцем: «Да ради бога, с кем угодно, завтра я, может быть, пойду и найду себе кого-то еще»[1107]. Кинорежиссер Артур Аристакисян в фильме «Место на земле» обращается к теме секса как исцеления и любви как отсутствия собственничества. В фильме есть сцена, в которой девушка-хиппи занимается любовью с бездомным бродягой, утешая его после травмы и сочувствуя его одиночеству. Затем она заявляет, что повторения не будет, иначе «он в нее влюбится. Здесь много девушек», — говорит она и советует щедрее делиться своим телом[1108].
Любовник Офелии Шекспир описывал хипповский промискуитет в менее философских терминах: «Свободная любовь, конечно, была: кто с кем хотел, тот с тем и трахался. Конечно, потом выясняли отношения, потому что все мы люди»[1109]. Порой мужчины страдали от свободной любви, которую их хипповские подруги дарили другим. Идеи моногамии и вечной любви были присущи не только девушкам, но и многим молодым людям. Шекспир очень страдал, когда Офелия бросила его ради Дегтярюка, и даже подозревал, что она просто его использовала ради удобной квартиры на Старом Арбате. Про Сашу Пеннанена, мужа Светы Марковой, тоже говорили как про сторонника свободной любви, который тем не
