Вторая мировая война. (Часть III, тома 5-6) - Уинстон Черчилль

Первое пленарное заседание конференции началось днем 5 февраля, в четверть пятого. Мы собрались в Ливадийском дворце и заняли наши места за круглым столом. Вместе с тремя переводчиками нас было 23 человека. Со Сталиным и Молотовым были Вышинский, Майский, русский посол в Лондоне Гусев и русский посол в Вашингтоне Громыко. Переводил Павлов. Американскую делегацию возглавляли президент Рузвельт и Стеттиниус. В нее входили также адмирал Леги, Бирнс, Гарриман, Гопкинс, руководитель европейского отдела в государственном департаменте Мэттьюс и специальный помощник из государственного департамента Болен, который также переводил. Иден сидел рядом со мной. В мою группу входили Александр Кадоган, Эдуард Бриджес, наш посол в Москве Арчибальд Кларк Керр. Переводил для нас, как и всегда со времени моей первой встречи со Сталиным в Москве в 1942 году, майор Бирс.

Переговоры начались с обсуждения вопроса о будущем Германии. Я уже, конечно, обдумал эту проблему и еще месяц назад написал по этому вопросу следующую записку Идену:

Премьер-министр — министру иностранных дел 4 января 1945 года

"1. Обращение с Германией после войны. Нам еще слишком рано решать эти колоссальные вопросы. Когда организованное сопротивление немцев прекратится, первая стадия будет, очевидно, стадией жестокого военного контроля. Она вполне может продлиться много месяцев или, быть может, год-два, если немецкое подпольное движение будет действовать активно.

2. Нам еще предстоит урегулировать практические вопросы раздела Германии, решить вопрос об отношении к промышленности Рура и Саара и т. д. Эти вопросы, возможно, будут затронуты на нашем предстоящем совещании, но я сомневаюсь, будет ли на нем достигнуто какое-либо окончательное решение. Никто не может сказать сейчас, каково будет положение Европы, как сложатся отношения между великими державами и каково будет настроение их народов".

Теперь Сталин спрашивал, как нужно будет расчленить Германию. Будем ли мы иметь одно или несколько правительств или же только какую-то форму администрации? Если Гитлер безоговорочно капитулирует, сохраним ли мы его правительство или откажемся иметь с ним дело? В Тегеране Рузвельт предложил разделить Германию на пять частей, и Сталин с ним согласился. Я, с другой стороны, колебался и хотел, чтобы она была разделена лишь на две части, а именно: Пруссию и Австрию — Баварию, с тем чтобы Рур и Вестфалия находились под международным контролем. Теперь, сказал Сталин, настало время принять окончательное решение:

Я сказал, что мы все договорились о том, что Германия должна быть расчленена, но практическое осуществление ее раздела — слишком сложное дело, чтобы о нем можно было договориться за пять или шесть дней. Это потребовало бы весьма тщательного изучения исторических, этнографических и экономических факторов, а также продолжительного изучения вопроса специальным комитетом, который рассмотрел бы различные предложения и представил бы по ним рекомендации. Нужно сейчас же создать орган для изучения этих вопросов, и прежде чем прийти к какому-то окончательному решению, мы должны иметь его доклад.

Затем я высказал предположения относительно будущего. Ясно, что если Гитлер или Гиммлер предложат безоговорочную капитуляцию, мы должны ответить, что не станем вести переговоры ни с кем из военных преступников. Если они окажутся единственными людьми, которых немцы могут предложить, мы должны продолжать войну. Более вероятно, что Гитлер и его коллеги либо будут убиты, либо исчезнут и безоговорочную капитуляцию предложат другие люди. Если это произойдет, три великие державы должны немедленно проконсультироваться и решить, есть ли смысл иметь с ними дело. Если да, то им нужно будет немедленно предложить разработанные условия капитуляции; если нет — продолжать войну и поставить всю страну под контроль строгой военной администрации.

Рузвельт предложил попросить наших министров иностранных дел разработать за сутки план изучения этого вопроса, а через месяц представить конкретный план расчленения. На этом вопрос был на время остановлен.

Обсуждались также, но не были разрешены другие вопросы. Президент спросил, следует ли предоставить французам зону оккупации в Германии. Мы решили, что это, бесспорно, следует сделать, выделив им часть английской и американской зон, и что министры иностранных дел должны подумать о том, как этот район будет управляться.

Затем по просьбе Сталина Майский изложил русский план взимания с Германии репараций и демонтажа ее военных предприятий. Я сказал, что опыт прошлой войны оказался весьма печальным и я не верю в возможность получения с Германии чего-либо похожего на ту сумму, которую, как сказал Майский, она должна выплатить одной только России. Англия также сильно пострадала. Разрушено много зданий. Мы потеряли значительную часть наших капиталовложений в других странах и столкнулись с проблемой — как увеличить наш экспорт настолько, чтобы оплачивать импорт продовольствия, от которого мы зависим. Я сомневался в том, чтобы это бремя можно было значительно облегчить с помощью германских репараций. Другие страны также пострадали, и это нужно будет учесть. Что произойдет, если Германия будет обречена на голод? Намерены ли мы стоять сложа руки в стороне и говорить, что она этого заслужила? Или же мы собираемся кормить немцев, а если так, то кто будет платить? Сталин сказал, что эти вопросы так или иначе возникнут. А я ответил, что если хотят, чтобы лошадь тащила телегу, ей нужно давать немного сена. В конечном счете мы договорились о том, что русское предложение будет изучено специальной комиссией, которая будет секретно работать в Москве.

Мы договорились также встретиться на следующий день и рассмотреть два вопроса, которые должны были занять главное место в наших дальнейших переговорах, а именно — разработанный в Думбартон-Оксе план обеспечения международной безопасности и вопрос о Польше.

На этом первом заседании Рузвельт сделал важнейшее заявление. Он сказал, что Соединенные Штаты примут все разумные меры, чтобы сохранить мир, но не ценой содержания большой армии в Европе на расстоянии трех тысяч миль от Соединенных Штатов. Поэтому американская оккупация ограничится только двумя годами. У меня возникли тревожные вопросы. Если американцы покинут Европу, Англия должна будет одна, без посторонней помощи, оккупировать всю западную часть Германии. Такая задача была бы нам далеко не по силам.

Поэтому в начале нашего второго заседания, 6 февраля, я стал настаивать на том, что французы должны разделить с нами это тяжкое бремя. Предоставление Франции зоны оккупации отнюдь не решало вопроса. Германия, бесспорно, снова поднимется, и в то время, как американцы могут в любой момент уйти к себе домой, французам придется жить с ней по соседству. Сильная Франция жизненно необходима не только для Европы, но и для Англии. Только она одна может не допустить создания пусковых станций реактивных снарядов на побережье Ла-Манша и сформировать армию для сдерживания немцев.

Затем мы перешли к международной организации по поддержанию мира. Президент заявил, что в Соединенных Штатах общественное мнение имеет решающее значение. Если можно будет прийти к согласию относительно предложений, выдвинутых в Думбартон-Оксе, или подобного рода предложений, его страна, вероятно, примет активное участие в установлении мира во всем мире, ибо идея создания такой международной организации встречает в Соединенных Штатах большую поддержку. Но, как уже отмечалось в одной из предыдущих глав, конференция в Думбартон-Оксе закончилась, так и не достигнув никакого соглашения по важнейшему вопросу — о процедуре голосования в Совете Безопасности.

5 декабря 1944 года президент сделал Сталину и мне следующие новые предложения: каждый член Совета должен иметь один голос. Для принятия какого-либо решения за него должны голосовать семь членов. Этого будет достаточно для деталей процедуры. Все крупные вопросы, такие, как принятие или исключение отдельных государств из организации, подавление и улаживание конфликтов, регулирование вооружений и предоставление вооруженных сил, потребуют совпадения голосов всех постоянных членов Совета. Иными словами, Совет Безопасности фактически бессилен, если нет единогласия «большой четверки». Если Соединенные Штаты, СССР, Великобритания или Китай не согласны, тогда любая из этих стран может отказать в своем согласии и помешать Совету предпринять что-либо. Это было правом вето.

В предложениях Рузвельта содержалось еще одно уточнение. Конфликт может быть урегулирован мирными методами. В этом случае потребовалось бы семь голосов и единогласное решение всех постоянных членов, то есть «большой четверки». Но если кто-либо из членов Совета, включая «большую четверку», участвует в конфликте, он может обсуждать решение, но не может принимать участия в голосовании. Таков был план, изложенный Стеттиниусом на этом втором заседании 6 февраля.