Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Империи белых, господствовавшие в мире в начале столетия, оправдывали себя тем, что-де выполняют «цивилизаторскую миссию»; однако они сами дали примеры варварства и не сумели устранить из мира, которым правили, жестокость и дикость. Раны, открывшиеся во время первых экспериментов по деколонизации в 1940-е годы в Индии, Палестине и Индонезии, загноились; колониальные войны 1950-х годов в Кении, Индокитае и Алжире были «варварскими войнами за мир». В 1960-е годы, когда большинство белых империй рухнуло и возникшие новые государства утонули в крови, отвращение к западной цивилизации проникло в массовую культуру: в «песни протеста» популярных певцов, в риторику о необходимости «выйти» и о «повороте к восточной мудрости». После этих событий западная цивилизация так и не смогла оправиться и вернуть себе всеобщее одобрение: итоги столетия говорили против этого.

В отвращении к западной цивилизации мир мог повернуться к чему-то лучшему. Но отвращение оказалось слишком сильным: оно породило голоса, отказывающие цивилизации в шансах на выживание или активно призывающие к отказу от цивилизационных традиций. Стало казаться, что цивилизация не стоит тех усилий, которые делаются для ее создания. Ибо опыт столетия оказался удивительно парадоксальным. Это было лучшее из времен. И худшее. Оно родилось в надежде и породило катастрофы. Двадцатый век продемонстрировал больше творческих способностей, больше усилий, больше технической изобретательности, больше планирования, больше свободы, больше стремления к добру, чем до сих пор знала история человечества. Но это было и столетие самых разрушительных войн, самых страшных массовых убийств, самых отвратительных тираний, самых больших пропастей между богатством и бедностью, самого сильного загрязнения среды, самого большого количества отходов и самых жестоких разочарований. Главная загадка двадцатого века: почему это все произошло? Иными словами, почему подвел прогресс?

Популярны четыре ответа на этот вопрос. Во-первых, говорят, что прогресс подвел, потому что человек забыл Бога. Самые страшные злодеяния века — на счету атеистических движений: фашизма и коммунизма. Согласно такой теории то, что самое мирское столетие в истории человечества оказалось и самым несправедливым и жестоким, не просто совпадение. Человек, который не боится Бога, говорят религиозные моралисты, не в состоянии соблюдать законы морали. Такие рассуждения кажутся очевидно неверными. У верующих нет монополии на добродетель, и, как свидетельствует вся история, во имя религии совершалось не меньше зла, чем при ее отсутствии.

Другие утверждают, что усовершенствования всегда были лишь иллюзией, что в действительности их не было, что человеческая природа никогда не менялась и так называемый прогресс — каждое новое решение — порождает собственные проблемы. В определенной степени это справедливо. Например, открытие новых источников энергии усиливает загрязнение среды. Победа над детской смертностью привела к возникновению проблемы контроля над ростом населения. Освобождение женщин привело к кризису в семейных отношениях. Рост терпимости сопровождался ростом преступности. Рост демократии стал крупнейшим достижением нашего столетия — но электоратом можно манипулировать в неблаговидных целях. Однако вообще отказывать прогрессу в существовании значит отвергать очевидные факты и, кстати, подрывать наши надежды на будущее.

Наконец, прогрессу, возможно, препятствуют собственные противоречия. Прогресс — злейший враг самому себе, потому что пробуждает надежды, которым никогда не суждено сбыться. Согласно моему коллеге Джону Нейбауэру из Голландского института продвинутых исследований, это было «столетие грез». Предыдущие века считали сновидения предзнаменованиями. Мы освятили их как окна в подсознательное происхождение мотиваций человека. Мы сделали их отправным пунктом своего искусства и даже пытались подменить ими рациональное, критическое мышление. «И что происходит, — спросил меня Нейбауэр за кружкой пива в баре, — когда сны не сбываются?»

Конечно, неудача прогресса может быть обманом восприятия — жертвой дурных новостей. Двадцатый век характеризуют как выход на первый план массового общества: огромных, лишенных корней масс городского населения, всегда ждущих новостей и жадных до развлечений. Как правило, преобладает поиск сенсаций. Дурные новости прогоняют хорошие. Люди не замечают успеха, потому что неудача для журналистов и ученых гораздо интереснее. Но иллюзии, если люди в них верят, иногда меняют ход истории. Ложь, в которую поверили люди, сильнее того, что происходит на самом деле. Поэтому даже если неудача прогресса — миф, он все равно будет частью нашего прошлого.

Столетие начиналось с опасных оптимистических заблуждений. Вначале казалось, что эволюция сделала людей лучше. На самом деле, если наше чувство красоты и добра есть продукт эволюции, оно подобно разуму: давно застыло и нисколько не развивается. В напряжении войн или стресса, ослабленное наркотиками и демагогией, представление людей о приличиях исчезло. Во время Второй мировой войны сотни тысяч во всех прочих отношениях обычных, приличных людей в Европе участвовали в массовых убийствах соседей. Во время вьетнамского конфликта приличных, патриотически настроенных американских солдат, которые любили мамочку и ели яблочный пирог, так опьянила кровь и одурманил адреналин, что они убивали женщин и детей в Мэй-Ли. Несомненно среди палачей Пол Пота, тиранов Восточного Тимора, убийц Руанды и тех, кто проводил этнические чистки в Косово и Боснии, были хорошие ребята.

Более того, когда столетие начиналось, житейская мудрость сообщила, что история куда-то направляется: то ли ко всеобщей свободе, то ли к всемирному правительству, то ли к социалистической революции и «бесклассовому обществу» или, возможно, к тысячелетию, предопределенному Богом. Сегодня похоже, что история так не развивается. Она переходит от одного кризиса к другому без всякой последовательности или порядка, без предсказуемых исходов. Это подлинно хаотическая система. Утрата сознания «судьбы» или даже просто направления очень затрудняет поддержание цивилизации; без этого ослабевает притяжение телеологических ожиданий; вера в будущее, которую Тойнби и Кеннет Кларк считали необходимым свойством цивилизации (см. выше, с. 33), исчезает.

Вера в прогресс поддерживалась тем, что оказалось faux amis[1167]. Например, на протяжении столетия все ускоряющееся развитие науки породило ложные надежды. В первом десятилетии века казалось, что предела человеческим возможностям нет. Наука демонстрировала свои возможности завоевать все уголки физической вселенной, и люди начали надеяться, что такие же преобразования она вызовет в нравственности и в обществе. При помощи планирования можно искоренить болезни и несправедливость. И все будут счастливы. В действительности планирование почти всегда оказывалось ошибочным. Наука эффективнее помогала злу, чем добру. «Научно» построенные общества оборачивались тоталитарными кошмарами. Псевдонаука нацистов и коммунистов оправдывала уничтожение целых народов и классов.

Даже успехи подлинной науки оказались двусмысленными. Автомобили и контрацептивные таблетки сотворили чудеса в области достижения индивидуумом свободы, но при этом они угрожают здоровью и меняют мораль. Промышленное загрязнение способно задушить планету. Атомная энергия может спасти мир, но может и уничтожить его. Прогресс в медицине привел к нарушению сбалансированного прироста населения, которое невозможно прокормить, а тем временем болезнетворные микроорганизмы вырабатывают иммунитет к нашим лекарствам. Стоимость медицинской технологии привела к возникновению жестокой пропасти между богатыми и бедными. У нас избыток информационных технологий и огромные изъяны в образовании. Невероятный прогресс в области технологии производства пищи привел к непристойному парадоксу: пищевые излишества рядом с голодом. Количество жизней, уничтоженных в первой половине века безжалостным тоталитаризмом в обществах, гордящихся своим гуманистическим мандатом, превосходит количество погибших в конце столетия. К исходу века люди потеряли веру в то, что наука спасет мир: напротив, победило представление о науке как о Франкенштейне. Исследования в области роботехники и информационных технологий вызывают ужас, а космологические рассуждения — лишь замешательство. Все стали бояться генных манипуляций.

Политика разочаровала еще сильнее науки. Большую часть века мир представлял собой поле боя соперничающих идеологий, безответственно раздававших обещания в стремлении завербовать больше сторонников. На самом деле ни капитализм, ни коммунизм не в состоянии дать людям счастье. Коммунизм наделял огромной властью всемогущее государство и разлагал собственную партийную элиту. Капитализм работал, но не очень хорошо (см. выше, с. 259): он вознаграждал алчность и безжалостность, плодил бедняков, раздувал рынок до того, что тот готов был лопнуть, порождал нестабильность и задавил мир потребленческим подходом. В начале последнего десятилетия века оптимизм на миг возродился благодаря распространению демократии и неожиданному всемирному консенсусу относительно экономической свободы; но это настроение исчезло. Столетие завершилось новым циклом неудержимых кризисов, неконтролируемых природных катастроф и геноцидными войнами.