Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Сейчас, когда т’Пассе наблюдала, как Кейна несли по галерее, лицо ее было словно вырублено из того же грубого камня, что и сам Донжон.

Кто нарушил молчание первым, так и осталось неведомо.

– Какой он беспомощный …

– Может, это и не он, – пробормотал кто-то другой – судя по надежде в голосе, кейнист. – Верно? Это же не может быть он ?

– Он самый, – отрезала т’Пассе. – Я видела Кейна на церемонии отречения после битвы при Серено.

– Но это ж было когда – лет двадцать назад… – возразил кто-то.

Т’Пассе качнула головой.

– Я не ошибаюсь.

Неуклюжий молодой огриллон ухмыльнулся сквозь клыки.

– Че, накрылось тазиком ваше богословие? – поинтересовался он, спокойно разглядывая свой кривой и жуткий боевой коготь.

Кучка его лизоблюдов согласно захихикала.

– Кейнизм – не теология, Орбек, – с обычным вежливым спокойствием отозвалась т’Пассе. – Это философия.

– Назвали коровью лепешку овсяной, да на вкус все одно дерьмо.

– В отношении вкуса дерьма, – ответила т’Пассе, – я склоняюсь перед твоим опытом.

Огриллон кивнул, широко осклабившись.

– Ага, срезала, – пробурчал он почти по-дружески. – Но я тебе когда-нибудь язык вострый-то в глотку забью.

– К твоим услугам. – Т’Пассе буравила его взглядом, покуда огриллон, пожав плечами, не отвернулся со смехом не пошел прочь, расталкивая плотно сбившихся зэков. Подпевалы его тащились следом.

Т’Пассе вернулась к беседе, которую прервало появление Кейна. Собеседником ее был широкоплечий, рослый для своего племени фей, скорчившийся близ водоносного русла. Одно его бедро было странно вздуто, словно от раковой опухоли, голень чуть ниже колена бугрилась, как если бы криво зажил старый перелом.

Притянув к груди колени, он разглядывал бывшего вице-посла огромными золотыми глазами. Вертикальные щели зрачков в сумраке Ямы широко разошлись. Несмотря на глаза, на густую поросль коротких, в два ногтя, платиновых волос, было в нем нечто не вполне эльфийское; годы расчертили на его лице рельефную карту лишений и времен, так что он больше походил на человека – человека, готового отметить пятидесятый день рождения.

– Зачем ты его подкалываешь? – спросил человекообразный эльф. – Что ты получаешь от этого?

– Мои желания тебя не касаются, если только не совпадают с твоими и не противоречат им, – отрезала т’Пассе и тут же пожала плечами, устраиваясь рядом, потом склонилась к собеседнику и, понизив голос, чтобы можно было поговорить приватно в непрестанном, неразборчивом гуле множества голосов, произнесла: – Во всяком случае, такова догма. Я же, честно сказать, наслаждаюсь процессом. Устанавливаю словесное господство; мог бы заметить, что я – интеллектуальная хулиганка.

– А у кейнистов вообще существуют догмы? – переспросил человекоэльф. – Какие догмы в кейнизме?

– «Догмы» в смысле «общепринятые идеи», на которых строятся наши рассуждения. Но ты отклоняешься от темы, Делианн. Мы говорили о том, чего ты хочешь.

– Помню. – Делианн вздохнул. – В том и сложность.

– Ты же должен хотеть хоть чего-нибудь…

– Я много чего хочу. – Он повел плечом и вновь обмяк. – Чтобы жив был мой брат. Чтобы жив был отец. Хочу…

Т’Пассе остановила его взмахом руки.

– Звон назад в колокольчик не загонишь, Делианн.

– Да, – согласился тот. – Это я уже слышал.

– Вопрос не в том, на что ты надеешься или что из случившегося хотел бы исправить. Скажи мне, что ты хочешь сделать .

Делианн уткнулся носом в колени.

– Чего я хочу – неважно, – глухо пробормотал он. – Ты зря тратишь на меня время, т’Пассе. Спроси умирающего, чего он хочет, и он ответит: жить. А ты ему: «Ой, извини, а чего-нибудь еще?» – Он дернул головой, будто пытался вытереть слезы клочьями, оставшимися от штанов. – Я просто сижу и жду смерти.

– Мы от самого рождения можем сидеть и ждать смерти. Те из нас, кому это не по нраву, задают себе – и дают ответы на два вопроса, которыми определяется суть любого разумного существа: «Чего я хочу?» и «На что пойду, чтобы заполучить это?» В конечном итоге это один и тот же вопрос: «Какова моя воля?» Кейн учит нас, что ответ всегда лежит в нашем прошлом опыте; наши судьбы формулируют вопрос, а правильно сформулированный вопрос уже содержит ответ.

– Оставь меня в покое, т’Пассе, – прошептал Делианн, впиваясь губами в колени, будто хотел глодать собственную плоть. – Я не могу… не могу сейчас об этом. Пожалуйста.

Она покачалась на пятках, скептически поджав губы, потом кивнула.

– Возможно, мы еще побеседуем об этом, когда тебе станет получше.

– Ага, – согласился Делианн. – Как-нибудь позже.

По голосу его она поняла – эльф не верит, что она проживет так долго.

4

Делианн поднял голову, глядя, как т’Пассе осторожно переступает с одного свободного пятачка на следующий. Широкая спина гордо выпрямлена, плечи словно из камня высечены. Большинство узников в Яме коротали время сидя или лежа; за ней он мог следить взглядом, покуда т’Пассе не устроилась на корточках среди товарищей-кейнистов, прямо под одной из ламп.

При первой их встрече, вскоре после того как его столкнули по сходням тупым концом окованной железом дубинки стражника, Делианн заглянул ей в душу, и этого единственного взгляда ему хватило, чтобы узнать об этой женщине больше, чем хотелось бы.

Он узнал, каково это – быть некрасивой девчонкой, подростком, в чьем квадратном, сугубо функциональном, изящном как кувалда теле каприз природы поместил острый ум и тонкую натуру. Узнал, каково это – острым языком отгонять мужчин прежде, чем заглянуть в их глаза в поисках искорки интереса, чтобы не осознавать, что искры там нет и не будет.

Он узнал, каково ей было обратиться к Монастырям, которые девушка считала иным миром, благодатным царством, где ум ценится выше красоты, а ученость превыше лести – и медленно стареть на незначительном дипломатическом посту и видеть, как убогие, скудные умом людишки, умелые лишь в подличании, но одаренные смазливыми физиономиями, получают почести и награды, по справедливости принадлежащие ей.

Он почувствовал, что такое – посвятить всю свою жизнь целям Будущего Человечества и слишком поздно понять, насколько их презираешь.

Кейнизм стал ответом на те потребности души, которых т’Пассе никогда не осознавала. Элитистская философия радикального индивидуализма представляла собой искушение, перед которым не могла устоять талантливая женщина, жестоко разочарованная всеми формами общества, с которыми сталкивалась. Возможно, кейнизм и был всего лишь философией, как она постоянно напоминала обитателям Ямы, но для нее он стал и верой.