Рубеж. Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

Тогда я сказал, что сам убью их всех. Кроме доброго дядьки.

Тетка не испугалась. Она сказала, что я молодец. А с добрым дядькой она сама поговорит. Потом.

У меня дома звездочку называют разными словами. Я все запомнил, но эти слова мне не нравятся.

Надо спросить доброго дядьку. Добрый дядька знает много слов.

Бабочки подрались. Они глупые. Из-за них пленочки чернеют.

Ярина Загаржецка, сотникова дочка

Странно, она все еще была жива.

Тело словно исчезло. Перестали ныть вздернутые вверх, закованные в железо руки, затихла боль в истерзанном лоне, в разбитых, истоптанных коваными сапогами ногах. Все стало каким-то стеклянным, пустым, ненастоящим.

Но она все еще жила. И это казалось самым страшным.

Окровавленные, потрескавшиеся губы еле заметно шевельнулись. Легкий хрип, стон. Слова рождались сами собой, негромкие, горькие.

У долини огонь горит,Коло огню турок сидит.Турок сидит – коня держит,Коня держит за поводы,За поводы шовковые.Биля него дивча сидит.Дивча сидит, слизно плаче,Слизно плаче, турка просит…

Ярина не плакала – слезы давно исчезли. Да и поздно плакать. Надо было собраться с силами, привстать, собрать остатки жизни воедино, словно капли со стенок битого кувшина.

Пусти меня, турчиночку,Побачиты родыночку,Ще й ридну Вкраиночку.Сестра сестри промовляе:Проси, сестро, турка-мужа,Нехай русу косу утне,Най до мамки ее пошле.

Все-таки ей удалось приподняться. Стеклянное тело не слушалось, сопротивлялось. Кровь текла из прокушенной губы, но Ярина не чувствовала, лишь краешком сознания дивилась, отчего во рту так солоно.

Най ся мамка не фрасуе,Най нам вина не готуе.Бо ми вино утратилиПид явором зелененькимИз турчином молоденьким…

Привстала, с трудом прикрыла сухие, словно из ржавой жести, веки.

Прости, Богородица Пресвятая! Прости, мир крещеный, родная земля!

И ты, батьку, – прости!

Удара не почувствовала – словно и не о каменную стену головой билась. Сцепила зубы, застонала, ударила сильней. Еще! Еще! Кровь лилась по затылку, заливала волосы, стекала на шею.

Еще! Еще! Еще!

И тут вернулась боль – навалилась, окутала кровавым покрывалом. Ярина захрипела, дернулась, снова ударилась головой о холодный камень, о равнодушную мертвую стену.

– Не надо! Не надо делать больно!

Чужой голос донесся глухо, словно из несусветной дали.

– Не надо!

Ярина открыла глаза, все еще не понимая, не веря.

Ее соседка, обезумевшая, лишившаяся речи…

– Ирина Логиновна Загаржецка не должна делать так больно! Не должна умирать!

И тогда она закричала. Завыла, забилась, пытаясь порвать державшие руки цепи. А странный, незнакомый голос все повторял, повторял:

– Не надо! Не надо! Не надо!

Сначала она поняла, что ее руки свободны.

Поняла – и почему-то не удивилась.

На запястьях – кровавые следы, пятна ржавчины, но стальные браслеты сгинули, и цепей нет, и боль почему-то исчезла.

Чужое лицо склонилось, снова отодвинулось.

– Кто вы?

Губы с трудом шевельнулись, но мысль уже жила. Соседка! Та, что была безумной! То есть не была – притворялась, наверное!

– Я не знаю слова. Имя знаю, а слова – не знаю. Я скажу потом. Ирина Логиновна Загаржецка не должна умирать! Я буду давать ей белые смыслы.

Ярина глубоко вздохнула. Странно, тело снова слушалось. Она попыталась привстать, привалилась спиной к холодной стене.

Смыслы? Видать, невидимый толмач совсем службу забыл!

– Ирина Логиновна Загаржецка должна сказать, что я могу сделать. Я не знаю! Я еще маленький!

Она удивилась – и вдруг поняла. Толмач не нужен. Соседка говорит на ее родном языке! Соседка?

– Я скоро вырасту – и тогда буду знать!

– Ты?.. – Девушка подалась вперед, протянула руку, отдернула.

– Ты – не она?

Незнакомые глаза виновато моргнули.

– Я не мог поговорить через пленочки. Эта тетка – пустая. Я сейчас поговорю и уйду. Я не буду больше ей мешать!

Догадка – невероятная, невозможная, заставила похолодеть, отшатнуться.

– Денница? Ты – Денница?

«Я еще… скачу на ивовом прутике. Как ты когда-то. Я смогу помочь, если… Если тот, кто мною станет, вспомнит одну очень важную вещь. Он быстро учится».

– Денница? А что это?

В голосе было такое удивление, что на миг Ярина забыла обо всем. Даже о сыром подземелье. Даже о смерти, что была совсем рядом.

Голос, хриплый, женский – и одновременно детский, чуть растерянный. Глаза…

Его глаза!

– Денница – это утренняя заря, – заспешила она. – И еще так называют звезду, которая всходит и утром, и вечером.

– Звездочка! – В голосе прозвучала радость. – Белая звездочка, такая красивая?

– Да.

Тело в разорванном платье приподнялось, неловко шагнуло вперед.

– Большим… Трудно быть большим! Земля далеко!

На миг Ярина вновь увидела черное небо, оскал Месяца-Володимира – и пальцы, сжимавшие ее руку.

Да, земля далеко.

– Ты вырастешь, Денница, – негромко, даже не думая, что он услышит, проговорила панна сотникова. – Ты скоро вырастешь!..

Услышал! Глаза радостно моргнули.

– Да! Я скоро вырасту, Ирина Логиновна Загаржецка! Скоро вырасту! И тогда я смогу унести тебя из плохого места…

…В черные холодные небеса. Под ледяной свет звезд.

Девушка вздохнула.

– А сейчас – не могу, – в голосе теперь слышалась обида. – Не могу! И даже бабочки не могут помочь. И батька не может. И братик… Скажи, что я могу сделать? Я дал тебе белую смыслу.

Только сейчас Ярина заметила, что уже не сидит, а стоит. Стоит! Ровно! Нога…

Пальцы коснулись рассеченного, плохо сросшегося сухожилия. Нет, рана не исчезла! Просто она может стоять…

Стоять? Просто стоять?

Девушка быстро оглянулась. Жаль, того, кто спас Черную Птицу, еще нет! Жаль, что они не встретятся! Но зато…