Поднебесная - Гай Гэвриел Кей

– Они знают, что император бежал. Что мог подумать город, кроме того, что он его бросил? Покинул их.

– Он уехал, чтобы перегруппировать силы! Собрать армии. Династия будет бороться! – Голос Сун звучал очень напряженно.

– Мы это знаем, – ответил поэт мягко. – Но чем это поможет тем, кто остался там, когда на них идет Ань Ли?

Тай смотрел на каналы, которые лениво текли в город под арками в стенах и в любой обычный день несли на себе дрова, бревна, мрамор и другой камень, а также тяжелые товары и продукты. Суровое наказание грозило тому, кого поймают в канале; было известно, что это слабое место в обороне города.

Он увидел, что сегодня тысячи людей предпочли рискнуть быть наказанными палками. Столько тел было в воде! Они толкались, дрались за место, несли вещи на голове и детей – на спине, или ничего не несли, кроме ужаса и желания убраться подальше.

Люди утонут, подумал он.

Люй Чэнь поднял руку, указывая. Тай увидел новый язык пламени во дворце Да-Мин.

Его спутники сидели на конях рядом с ним. Молча. Они уважали его горе, понимал Тай, позволяя ему сказать это самому. Отказаться от безнадежного похода этого дня. Они приехали вместе с ним и остались рядом.

Он сидел верхом на Динлале, глядя на этот кошмар, или лишь на начало кошмара. Садилось солнце, его косые лучи падали на Синань, отчего стены казались золотыми. Он думал о Капели, о зеленых глазах и светлых волосах, о ее уме, более проницательном, чем его собственный, даже в те дни, когда он был погружен в свою учебу, старался понять древние царские дворы, давно умерших мудрецов, поэтические размеры и ритмы.

Он думал о том, как она пела для него, о ее пальцах в его волосах, о них вдвоем в постели посреди освещенной лампой комнаты.

Так много стихов за многие сотни лет написано о придворных, молодых и уже немолодых, у окон наверху над мраморными или нефритовыми лестницами, в сумерках или при лунном свете, ожидающих возвращения возлюбленных. «Приходит ночь, и звезды, и освещает улицу фонарь на каменной стене. И плачет соловей в саду. Но не стучат коня копыта под окном моим, открытым настежь…»

– Мы не можем этого сделать, – сказал он. – Нам нужно возвращаться. Мне очень жаль…

Он жалел о многом, когда долгий летний день наконец погрузился в темноту, а они снова повернули на запад, оставив позади пожары.

Большая часть ночи ушла на то, чтобы добраться до гостиницы на Имперском тракте. Той самой, где он проснулся весенним утром и обнаружил, что Сун ранена и схвачена солдатами, а Вэнь Цзянь ждет, чтобы отвезти его в Ма-вай.

Так как они ехали верхом, даже на усталых конях и в стороне от главных дорог, в конце концов они обогнали измученный авангард беженцев из Синаня и спустились к тракту. Он лежал перед ними под лунным светом, безмятежный и прекрасный.

Каньлиньские воины из святилища, шестьдесят человек, уже ждали, как и было обещано, когда они добрались до гостиницы. Тайцзу спит, доложили они.

Тай велел увести Динлала, напоить его, накормить и обтереть досуха. Они все нуждались в отдыхе, он это понимал, но не мог уснуть. Он смертельно устал и пал духом.

Вэй Сун и Люй Чэнь ушли вместе с другими каньлиньскими воинами. Тай подумал о том, не попросить ли ее остаться с ним? Он видел, в каком отчаянии женщина-воин, но не чувствовал в себе сил утешить ее. Ей будет лучше с другими воинами, подумал он.

А может, и нет. Он не знал. Сегодня ночью он не слишком ясно мыслил. Ма-вай, то, что там произошло. И Синань в огне, а Весенняя Капель – в его стенах. Или, может быть, застряла среди десятков тысяч людей на какой-то из дорог… Он не знал этого.

Он прошел через вестибюль гостиницы. Увидел испуганных людей, стоящих там, не знающих, что сказать или что подумать. Он прошел через него насквозь во внутренний двор, в сад.

Цянь, вышедший немного позже, нашел его там. Тай сидел на скамье под тутовым деревом. Поэт принес вино и две чашки. Он сел и налил им, и Тай опустошил свою чашку, а потом протянул снова. Цянь наполнил чашку во второй раз, и Тай выпил ее тоже.

Присутствие поэта успокаивало, утешало. Почему-то ему казалось невозможным искать утешения в чем бы то ни было сегодня ночью. В дружбе, в свете звезд. В ночном ветерке…

Цянь сказал:

– Тебе надо отдохнуть.

– Я знаю.

– Ты уедешь утром?

– До восхода солнца. Мы должны опередить тех, кто бежит из города. – Тай посмотрел на поэта, на тень рядом с собой. Листья над головой закрывали лунный свет. – Ты едешь с нами?

Короткое молчание. Затем Цянь покачал головой:

– Возможно, это самонадеянность и заблуждение с моей стороны, но я считаю, что могу принести больше пользы рядом с императором. С отцом-императором.

– Тайцзу не сможет угнаться за нами.

– Конечно, не сможет. Но он будет горевать, а при нем только этот глупец-алхимик и солдаты. Ему предстоит долгий путь, а дороги трудны. Небесный путь теперь изогнулся, подобно луку. Возможно, старый поэт сумеет помочь.

– Ты не старый.

– Сегодня ночью я стар…

В саду воцарилась тишина, а потом Тай услышал, как Цянь опять заговорил, делая ему подарок:

Наши души вдвоем воспарили за девять небес,Но теперь разлетятся, как звезды перед дождем.За холмами и реками вижу, как гаснет дракон.Ты к далекой границе должен свой путь совершить.Но быть может, когда-нибудь ты возвратишься домой,И последний мост над рекою Вай перейдешь.

Тай некоторое время молчал. Он был тронут и очень устал. Вино, слова, тишина…

– Я увижу тебя снова?

– Если позволит небо. Я буду надеяться. Мы выпьем доброго вина в другом саду, слушая музыку пипы.

Тай вздохнул:

– Я буду надеяться. Где… где ты будешь?

– Не знаю. А где будешь ты, Шэнь Тай?

– Не знаю…

Глава 26

Е Лао, бывший помощник управляющего Возлюбленной Спутницы Вэнь Цзянь, теперь был главным управляющим хозяйством высокочтимого и прославленного господина Шэнь Тая (сына знаменитого генерала). Это означало, конечно, что на его плечах лежал груз официальной ответственности за довольно значительных размеров усадьбу господина Шэня в Синане в крайне неспокойное время. Управляющие хозяйством, все без исключения, предпочитали стабильность.

Е Лао никогда не доводилось жить во время крупного восстания или появления разъяренных солдат в его городе или в известном ему дворце. О таких вещах слышишь легенды, но переживать их тебе не приходится, – если на то будет милость богов на девяти небесах.

Конечно, боги не всегда милостивы.

Хорошо справляясь со своей работой и гордясь этим, Лао отказывался позволить себе неподобающий страх или суету (и определенно не позволял слугам заметить у себя хотя бы намек на нечто подобное) до тех пор, пока армию Ань Ли не увидели у восточных ворот города. Это случилось через семь дней после бегства императора с горсткой придворных.