Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

который съехались 153 делегата из пятидесяти пяти регионов. В президиуме заседали известные диссиденты советской эпохи Владимир Буковский и Юрий Орлов. Ельцин, впрочем, остался в отпуске и не появился. Президент России, видимо, уже считал, что он должен дистанцироваться от движения интеллигенции, которое его поддержало. Юрий Афанасьев председательствовал на пленуме и напомнил аудитории об особом историческом значении того дня. Семьдесят четыре года назад Временное правительство во главе с Александром Керенским провозгласило Россию республикой. Увы, первая Российская республика просуществовала недолго – по прошествии всего двух месяцев Ленин и Троцкий ее уничтожили. Но если делегаты и задумались над этим фактом, то лишь на мгновение. Афанасьев предложил им стоя приветствовать триколор второй Российской республики, рожденной в июне 1990-го и теперь окончательно свободной от тоталитарных оков[1241].

С основным политическим докладом выступил Илья Заславский, еще одна ключевая фигура движения. Он заявил, что определять будущее России будут три политические силы. Первая – представители старой номенклатуры, выступающие за государственный капитализм. Вторая – постсоветский средний класс, среди них профессионалы, интеллигенция, квалифицированные работники и новые предприниматели. Третьей силой Заславский назвал «люмпенов» советского общества, людей, «которые не умеют и не хотят работать, но которым хочется все поделить». К этой группе апеллировал популист Владимир Жириновский. Затем Заславский перечислил возможные сценарии. В худшем случае большинство, движимое нищетой и злобой, могло присоединиться к толпе Жириновского. Другой сценарий предусматривал объединение демократических лидеров с «капитализированной номенклатурой». Сам Заславский склонялся к третьему варианту, при котором «Демократическая Россия» продолжила бы условно поддерживать Ельцина и укрепила бы позиции в российском парламенте[1242]. Обсуждение доклада выявило пессимистичный настрой на будущее у многих делегатов. «Наш народ дикий, необразованный», – предупредил представитель Санкт-Петербурга. У бывшей партийной верхушки имелись деньги на подкуп электората, и многие были готовы голосовать за тех, кто принесет «кусок колбасы на блюдечке». Делегат из Екатеринбурга пожаловался, что активисты местных городских советов, на которых еще год назад опиралась «ДемРоссия», теперь лишились работы и средств. Демократия потерпит неудачу, если демократы останутся болтунами без экономической силы и влияния на рынок, предостерег выступающий[1243].

Евгений Савостьянов, один из тех депутатов Моссовета, кто 21 августа 91-го закрыл здание ЦК КПСС, призвал движение объединиться для реализации практической программы экономических реформ[1244]. Поскольку «500 дней» была уже непригодна, соратник Савостьянова Мурашев представил собственную программу действий. В ней он выступал за немедленное освобождение цен, отмену правил, препятствующих свободной конвертации валюты и продаже недвижимости, перевод государственных пенсий в инвестиционные фонды. Этот перечень мер был напрямую позаимствован из американской экономической практики. Мурашов предложил приватизировать университеты и здравоохранение, а также ликвидировать общественные услуги советского периода, заменив их частными. «Либеральные идеи, в сочетании с самобытностью русской истории и культуры, с огромной территорией страны и богатыми ресурсами явят миру русское чудо», – оптимистично заключил Мурашов. Он не уточнил, какие черты «самобытности» русской истории и культуры имеются в виду, и не объяснил, кто и как будет воплощать такую программу[1245]. Вопросов никто не задавал. В то время по Москве ходило немало радикальных экономических программ, придуманных дилетантами, исходившими из лучших побуждений.

На пленуме мало кто говорил о построении государства. Советская интеллигенция, из которой вышло большинство активистов «ДемРоссии», считала себя по статусу авангардом общества, но при этом презирала бюрократию и сторонилась управленческой работы. Мурашов в этом смысле составлял исключение – он согласился на предложение друзей из мэрии возглавить московскую милицию и призвал коллег следовать своему примеру. «Нужно идти во властные структуры, ибо если не мы, кто же будет делать реформы?» – убеждал Мурашов. Большинство к такому было не готово. Культуролог Леонид Баткин горячо высказался против любого сотрудничества демократов с государственными структурами: «Мы должны быть самими собой». Вместо того чтобы внедряться в госструктуры, «Демократической России» следует сосредоточиться на работе с низами и парламентской деятельности, отметил он. Нужно напомнить Ельцину и российским властям, скольким они обязаны движению, и перестать «быть пожарной командой для очередных избирательных кампаний», и не быть «охвостьем» нынешнего руководства России, – заключил Баткин[1246].

Большинство делегатов надеялись, что вместо советской «империи зла» возникнет содружество независимых демократий, отдаленно напоминающее Британское содружество. Некоторые настаивали, что все постсоветские республики должны стать правопреемницами СССР. Баткин, которому не было равных в радикализме, призывал коллег «довести до конца… разрушение» КГБ и прежней армии[1247]. Но что делать с советским ядерным арсеналом? У Баткина, специалиста по итальянскому Возрождению, имелся ответ и на этот вопрос: члены будущего Содружества будут совместно контролировать и командовать стратегическими вооруженными силами. Окажись на встрече Джеймс Бейкер, он подумал бы, что попал в палату буйнопомешанных. Еще один наблюдатель, российский ученый Дмитрий Фурман, вспоминал: «Я до сих пор не могу до конца понять, как люди, в общем, отнюдь не храбрые… ничего не боялись, когда речь шла о судьбе страны. Не боялись, например, что после развала СССР наше пространство превратится в территорию, где все воюют друг с другом, – подобную территории бывшей Югославии, но с ядерным оружием. Американцы явно очень боялись, но наши – нет»[1248].

Но не все ликовали по поводу распада СССР. Один из делегатов, конституционный демократ Михаил Афанасьев, выступил в поддержку горбачевского Союзного договора и счел августовские события трагедией. «Как бы мы ни дробили бывшую империю, – утверждал он, – любое государство, которое будет возникать на ее территории, будет многонациональным».

В Грузии и Молдове уже бушевали жестокие межэтнические конфликты. То же самое могло произойти и в других местах. Почему «Демократическая Россия» поддерживала прибалтийских, украинских и грузинских сепаратистов, но не поддерживает русских, живущих в других республиках? А как быть с русскоязычным населением Крыма, если там решат выйти из состава Украины и присоединиться к России? А как быть с границами между республиками, которые были определены сталинским Политбюро?[1249] Афанасьеву возразил представитель из Восточной Украины: «Я не могу понять… Вас что, Югославия не научила, вы хотите повторить эксперимент здесь, у себя под боком, на своей собственной границе?.. Помните, вопросы о границах звучат всегда громче щелканья затвора карабина». Он заключил под аплодисменты: «Мы выйдем из Союза, мы освободим вас от наших проблем, и вы решайте свои самостоятельно»[1250]. Эти стычки предвещали конец благородной идеи «общего демократического пространства».

16 сентября в кремлевском кабинете Горбачева собрался Госсовет для обсуждения общей экономической программы и Союзного договора. Это была самая важная встреча в непродолжительной истории горбачевского временного правительства. Ельцин на этом совещании присутствовал и, похоже, не хотел расходиться с Горбачевым. Это задало тон всему мероприятию[1251]. Явлинский сделал главный доклад.