Бальзак без маски - Пьер Сиприо

«Наша жизнь, по меньшей мере для меня, превратится в безоблачное блаженство».

«Да, я мужественно предвижу нашу совместную старость и ваши седые волосы, и мы будем по-прежнему возбуждаемы ничуть не изменившейся привязанностью».

«Или вы решили больше не писать, или вы подаете мне надежды? Либо я увижусь с вами, либо выхожу из игры».

Ла Бриер воспевает супружество, Каналис же отвергает его. В письмах к герцогине де Шолье он встает на защиту свободной любви, любви вне брака, которую выбирают тщеславные и бессердечные люди.

Когда Бальзак начал приходить в себя после тяжелой болезни, а это совпало с созданием «Модесты Миньон», его пришли проведать графиня де Бокарме и графиня Хлендовская. Им удалось выманить у него эту книгу, которую Хлендовский опубликовал в ноябре-декабре 1844 года. В «Журналь де деба» роман, прерванный из-за болезни Бальзака, был напечатан тремя частями 4–18 апреля, затем 17 мая — 1 июня и 5–21 июля.

Нам не известно о реакции Евы Ганской на это произведение. Известно лишь, что еще несколько лет Бальзак оставался для нее «нашим верным другом».

«Я ИЗНУРЯЮ СЕБЯ»

Жажда счастья изнуряет смертных.

Ева Ганская представила дело так, будто 15 февраля 1845 года будет ожидать Бальзака в Майнце или во Франкфурте. Сама же она задержалась в Дрездене и уклончиво говорила о дне своего отъезда. Она вела себя с Бальзаком так, словно он был человеком, которым она имела право помыкать. Она держала его в состоянии полной зависимости, что пробуждало у него желание «с головой погрузиться во всепоглощающую работу», но как мог он это сделать, если назавтра рассчитывал получить от нее долгожданную весточку?

Ева не скрывала от Бальзака, что в Дрездене вела веселый образ жизни, и это было ему не по душе. В словах ее родственников и друзей проскальзывали злорадные нотки. Что это означало? Она предпочитала хранить молчание.

Бальзак умолял Еву стойко и ревностно противостоять клевете. Если, например, княгиня Голицына, бывшая супруга кузена Хлодкевича, или какая-либо еще дама света пожелает озлобить ее сердце, пусть она соизволит встать на защиту Бальзака и пусть не боится даже переусердствовать: «Когда в твоем присутствии говорят обо мне, тебе остается только одно: посмеяться над клеветниками, перещеголяв их. Если они утверждают, что я вор, скажи им, что я убийца. Так поступал Дюма. Когда некто сказал, что его отец или мать были черными (sic!), он ответил: „Мой дед был обезьяной“».

На самом деле Ева не хотела ни уезжать из Дрездена во Франкфурт, ни искать заступничества Бальзака. Она приехала в Дрезден с намерением выдать замуж свою дочь. Дрезден, обитель европейского бомонда и приличного общества, с этой точки зрения представлял собой обетованную землю.

Начиная с XVIII века богатые русские, украинцы, поляки проводили зиму в Дрездене.

Для того чтобы найти выгодную партию для своей дочери, Ева завела новые знакомства. Это светское до мозга костей общество осудило бы образ жизни Бальзака, его устремления, порывистый характер, жизненную силу.

Но Бальзак об этом даже не догадывался. Он только знал, что за последние полгода его рука не вывела ни одной строчки. Ожидание губило его талант.

В марте 1845 года Ева наконец решилась произнести решающие слова: она не хочет видеть Бальзака в Дрездене.

«Я повинуюсь вам. Я не приеду».

Он поставил ее в известность, что, поддерживая его любовные мечтания и надежды, обернувшиеся пустыми фантазиями, она способствовала тому, что он потерял 30 тысяч франков, которые должно было принести ему издание романа «Крестьяне» плюс 10 тысяч — гонорар за журнальную публикацию. Но самое главное, он лишился душевного спокойствия, без которого был не в состоянии творить.

«Я изнуряю себя», — написал Бальзак 30 марта 1845 года. Для того чтобы воспрять духом, он принялся делать подсчеты. Жарди выставлен на продажу, иными словами, это доход в 28 тысяч франков. Законченные «Крестьяне» принесут 40 тысяч, продолжение «Человеческой комедии» — 15. Итого: 85 тысяч франков. Эти деньги положат конец долгам, по меньшей мере тем, которые могут повлечь за собой неприятные последствия. Самые старые, самые близкие друзья не откажутся подождать. Это «добрейшая» госпожа Деланнуа, дочь лучшего друга его отца, которой он должен 32 тысячи франков. Это Даблен, торговец скобяными товарами, — 5 тысяч. Это архитектор Юбер, обустроивший Жарди: он получит деньги от продажи поместья. Это Гаво, его поверенный, настойчиво напоминающий о восьми тысячах. Это портной Бюиссон — 20 тысяч. При этом Бальзак начисто забыл о своей матери. 11 июня 1846 года госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак напомнила о себе. Она устала ждать ежемесячной пенсии, которую уже давно не получала, а потому обратилась к своему родственнику Седийо с просьбой подсчитать со скрупулезной тщательностью, сколько ей задолжал сын, учитывая набежавшие проценты. Финансист Седийо насчитал 57 тысяч франков. «Устрашающая сумма, — писал Бальзак. — Даже не стоит о ней думать. Это безумие!»

Едва выкрутившись из затруднений, Бальзак принялся мечтать о покупке великолепного дома с садом, двором и хозяйственными пристройками. Бальзак вбил себе в голову, что именно тогда Ева загорится страстным желанием поселиться в Париже. Конечно, она может демонстрировать равнодушие, живя в Дрездене, но, избавившись от своих родственников и покинув гнездо светского общества, она целиком будет принадлежать только ему, и они поженятся.

Но где найти деньги, чтобы купить дом, это вместилище их любви?

Бальзак начал действовать: госпожа Деланнуа выставила на продажу дом на улице Нев-дэ-Матюрен. Но она установила слишком высокую цену и испытывала опасение, что Бальзак станет злостным неплательщиком. В Пасси, прямо напротив улицы Басс, продавалось бывшее владение княгини де Ламбалль. Продавались также еще несколько земельных участков, которые могли оказаться хорошим вложением капитала: на Елисейских Полях, в саду Монсо. «Риск невелик, а доходы обеспечены».

В январе 1845 года Ева Ганская отправила Бальзаку 10 тысяч франков в государственных облигациях, оплачиваемых наличными. Явилось ли это первым капиталовложением в счет их свадьбы? Император, угрожавший украинским католикам конфискацией имущества, в один прекрасный день мог принять решение: тогда Ева Ганская сможет эмигрировать лишь при условии, что ничего не вывезет с собой.

Что касается покупки дома, то Бальзак ждал уверенного, содержательного, утешительного ответа.

Ева не написала ни единого слова.