Избранное - Борис Сергеевич Гусев

— Все обрыдло. Ни на что б не смотрел.

— Ты просто устал.

— Да, я устал, — отвечал Федя с большей значительностью, чем предполагал этот простой вопрос. И Хрусталев понял его.

— Но именно сейчас, Федя, возможны перемены.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты про Глебова знаешь?

— Насчет ухода? Болтают… И что?

— Сейчас будто точно. Мне Рузин сказал, он всегда все знает. Освобождается должность начальника опытного производства, практически — директор завода! Вот как раз то, что тебе нужно. Если бы, а?.. Это бы здорово!

Федя усмехнулся с искренней горечью.

— Вообще интересно, конечно, но разговор нереальный, — сказал он.

— Почему нереальный?

— Потому что нереально, Игорь, дорогой, мы можем строить любые воздушные планы… К чему?

— Хорошо, но как вообще люди выдвигаются? Выдвигаются же! А в тебе как раз сильна и административная сторона. — Хрусталев нарочно подчеркнул — «и административная», чтобы не затронуть самолюбие товарища.

— Все правильно, но Пронин скажет «нет», как сказал однажды, и все. Все летит!.. И до генерального не дойдет. Это все сложно, у них свой резерв, свои кадры. Не знаешь, как это делается?!

— Нет, но так тоже нельзя: тогда надо на все махнуть рукой. Но мы живем. Действуем и чего-то добиваемся.

«Чего-то», — подумал Атаринов. Хрусталев продолжал:

— Помнишь, ты когда-то так был удручен с квартирой? Решилось же! А злился и кричал: «Все жулики!»

— Еще бы не решилось! Уж тогда знаешь… Квартира — это другое.

— Я понимаю. Будь моя власть, я бы сместил Шашечкина и назначил вместо него тебя. Это твое, и ты был бы настоящим научным руководителем.

Федя вздохнул и, с участием глядя на Игоря, сказал:

— Дорогой Игорь, не это решает!

— То есть?

— Ну, так. Тихон Шашечкин четверть века сидит и еще просидит, — вздохнул Федя с видом безнадежности.

— Да, это так, и Тихон, конечно, консерватор, но в то же время, знаешь, Федя, я думал, на чем он держится, — опыт. Чертеж он схватывает мгновенно, и более того: когда он видит что-то живое, новинку — в глазах интерес, что-то бормочет, вертит… Но мнения своего не скажет. Нет!

— А скажет, так и открестится в случае чего! И ты же будешь в дураках.

— Черт с ним, с Тихоном. Я о другом… Хорошо, у них свои люди. Это я понимаю. Но почему мы не можем стать своими людьми в хорошем смысле? А кстати, в парткоме Пронина можно нейтрализовать: его заместитель Тишкин, ну, знаешь, знаменитый лекальщик, ас, работает у нас в мастерской.

— Это несерьезно, Игорь. Тишкин — рабочий, сорок лет на производстве, с ним считаются, все понятно, но, — Федя пожал плечами, — в этом деле его голос совещательный. Ты… наивный человек!

Официант принес заказ, и друзья принялись за еду.

Игорь молчал. Его расстроило скептическое отношение друга к его планам.

— Ладно, давай выпьем, в самом деле, давно не сидели! — предложил Федя, бравший всегда на себя роль тамады. С первым же «а ну его к черту все!» дружеская атмосфера, казалось, вернулась вновь, и все-таки Федя временами рассеянно поглядывал вокруг, будто возвращаясь к прежним мыслям.

— Ну, построил гараж? — спросил он вдруг Игоря.

— Да нет… Там очередь.

— Какая очередь?! Ты — фронтовик! У тебя все преимущества… Чудак! Другой бы на твоем месте давно все провернул!

— Никак не соберусь снять копии с документов.

— Она что, так на улице и стоит?

— Ну да… На открытой стоянке.

— Так проржавеет же. Говорят, что-то делают для предотвращения…

— Антикоррозийное покрытие, — сухо объяснил Хрусталев, чувствуя, что разговор принимает неприятное для него направление. Бывало и прежде, в юности, Федя посмеивался над тем, что у Игоря дурно повязан галстук, другой раз и сам перевязывал, иногда в его тоне сквозила откровенная насмешка. Но обычно Федя знал, где остановиться, иначе Игорь вспылит, до этого Федя старался не доводить.

— Нет, серьезно, Игорь. Ты — солидный человек, ведущий специалист отрасли, известный изобретатель, — говорил Федя, как бы убеждая собеседника в этом. — Почему не взял «Волгу»?

Хрусталев молчал. Это был очередной Федин воспитательный раунд, но уже не с молодым специалистом, а со старым приятелем. У каждого свои слабости. Федя любил ходить в покровителях.

— Видишь ли, — продолжал Атаринов, — можно с этим соглашаться, можно не соглашаться, но на сегодня престиж — реальный фактор, с которым нельзя не считаться. Тот же Санька Серов…

— Ну, Санькин престиж я вижу прежде всего в хорошем знании языков, это — да, принимаю.

— Языки — само собой. Но и «Волга», и дубленка французской выделки, и японская аппаратура — все работает на него. Старая истина: по платью встречают!

— Но провожают-то по уму! А что он создал? Какой внес вклад в науку?

— До проводов иногда бывает далеко… О том и речь, Игорь! Средний профессионал, а умеет. Но ты ж понимаешь, я же… например, взять меня — ты сам свидетель, — фактически тяну отдел сколько лет — а на симпозиумы едет Санька.

— Но есть и другая позиция: делай, как должно, а остальное пусть тебя не волнует.

— Да?! Но тот же Шашечкин не дает мне «делать, как должно»! — вскипел Федя. — Сейчас можно было б… Да взять хотя б твою мастерскую! Расширить экспериментальную базу… Выбить прецизионные станки…

— Поставить на место Жлобикова, — подсказал Игорь.

— Это вообще само собой. Да боже мой! А взять кадры? У нас способные ребята бездельничают, поддают в уголках… Загрузить! Кого-то выгнать, — тоже надо.