Отступник - Робин Янг

Внутри, под несколькими слоями ткани, лежал завернутый в материю длинный предмет. Роберт, вынимая из сундука посох Святого Малахии, случайно задел черную лакированную шкатулку. Он замер на мгновение, глядя на трещину в гладком боку, чувствуя, как вновь одолевают его вопросы, на которые он так и не получил ответа, а в голове вертятся смутные догадки, но потом все-таки закрыл крышку и запер ее. Сейчас у него не было времени думать и действовать в этом направлении. Пока не было.

– Вот, возьми, – сказал он, протягивая посох Александру. – Когда прибудете в Антрим, отдай его монахам из Бангорского аббатства. Не знаю, сколько они смогут хранить его у себя, но, полагаю, в ближайшее время король Эдуард будет занят более насущными делами, нежели поиски посоха.

Александр с неохотой принял посох.

– Быть может, это ублажит святого Малахию и он снимет с нас родовое проклятие? – предположил Томас, глядя на Александра.

– Возвращайтесь обратно через Ислей, – продолжал Роберт. – Скажите Ангусу Макдональду, что клан Брюсов взывает к прежнему альянсу с лордами островов. Пока будете там, пошлите словечко и Макруари. Я хочу нанять для грядущей битвы и тяжеловооруженных ирландских солдат. Их помощь придется нам весьма кстати.

– Наемников? – Томас нахмурился. – Прости меня, брат, но Макруари и их родственнички переходят с одной стороны на другую еще чаще тебя.

– Они сражаются за тех, кто им платит, – отрезал Роберт. Открыв еще один сундук, он вынул из него металлическую шкатулку и протянул ее брату. – Скажи им, что они получат намного больше, если помогут своему новому королю.

– Мы двинемся в путь, как только лошади будут готовы, – пообещал Томас, – и постараемся пересечь пролив до наступления сезона весенних штормов. – Он на мгновение положил руку на плечо Роберту. – Жаль, что мы пропустим твою коронацию.

– Я не стану сердиться, если вы приведете с собой половину Ирландии.

Томас рассмеялся и вышел из палатки, а вот Александр задержался на пороге, баюкая в руках посох.

– Прежде чем я уеду, Роберт, ты выполнишь мою просьбу? Ты позволишь мне исповедать тебя?

Роберт отвернулся.

Александр шагнул к нему, озабоченно хмурясь.

– Ты, конечно, смыл кровь со своего меча, но ты не можешь с той же легкостью смыть пятно со своей души. Брат, ты совершил смертный грех. То, что сделали вы с Кристофером, – святотатство. Ты должен покаяться и искупить свою вину, если не перед Коминами, то уж перед Господом наверняка. Позволь мне остаться. Отправь с Томасом Найалла или Эдварда. Используй меня в качестве своего духовника, а не посланца войны.

Роберт резко развернулся к нему:

– Мне нужны солдаты, Алекс, а не священники!

Ярость в его голосе заставила Александра отшатнуться. Немного помедлив, он вышел.

Роберт выждал несколько мгновений, после чего вернулся в основную часть палатки и замер, когда к нему повернулся Джеймс Стюарт.

– Твой брат все равно будет прав, Роберт. Как бы далеко ты ни отослал его.

– Сейчас у меня нет для этого времени.

Когда Роберт шагнул к выходу, Джеймс загородил ему дорогу.

– Я действительно имел в виду то, что сказал, когда предложил загладить вину перед кланом Коминов. Ты заявил нам, что произошел несчастный случай, что сэр Джон напал на тебя без предупреждения и что ты лишь защищался. Что у тебя не оставалось другого выхода, кроме как убить его.

– Так оно и было, – резко бросил Роберт, которому показалось, будто он расслышал нотки сомнения в голосе сенешаля.

– Тогда и Комины должны узнать об этом. Все произошло слишком быстро. После Дамфриса ты несешься во весь опор. Ты даже не остановился, чтобы подумать о том, что наделал, и о том вреде, который причинил.

– О вреде, который я причинил? Это вы причинили вред – вы и Ламбертон. Это вы заставили меня согласиться с тем дурацким планом. Ничего бы этого не произошло, если бы я не раскрыл свои намерения Коминам. Джон Комин был бы еще жив, король Эдуард ничего не знал бы о моей измене, а голова Уильяма Уоллеса не гнила бы на Лондонском мосту!

Последние его слова заставили сенешаля поморщиться.

– Другого выхода просто не было. Вот почему ты и согласился с этим планом. Ты и сам прекрасно сознаешь, что это правда, поэтому не нужно обвинять меня.

Роберт прошелся по палатке, взъерошив рукой волосы.

– Все то время, что я провел в Англии, скованный по рукам и ногам службой Эдуарду, – предавая своих друзей и сражаясь с соотечественниками, что, по вашему мнению, было совершенно необходимо, – Джон Комин оставался здесь, стараясь заручиться поддержкой во имя собственных честолюбивых устремлений. Будь оно все проклято, Джеймс, этот человек сам хотел стать королем! Естественно, он бы никогда не поддержал меня!

– Никто из нас не может знать наверняка, что он…

– Все эти годы я следовал вашим советам и доверял вам, как и мой дед. Я никогда не спрашивал себя, почему вы хотите, чтобы я взошел на трон. Но теперь, думаю, я все понял. Вы этого вовсе не хотели. Без короля должность сенешаля приобретает особую важность, не так ли? Вы отчаянно стремитесь вернуть себе былую власть и решили воспользоваться для этого мной. Вы говорите об искуплении? – Роберт шагнул к сенешалю. – Так вот, кровь Джона Комина – не только на моих руках, но и на ваших тоже. И нам обоим придется пожинать эту бурю.

На этот раз, когда он направился к выходу, сенешаль не остановил его.

Роберт быстро шел по лагерю, не отвечая на приветствия или вопросы, с которыми обращались к нему те, кто попадался ему на пути. Отыскав укромный уголок на берегу Клайда, он сел и стал смотреть на эстуарий. Набрав горсть мелких камешков, он начал швырять их в воду. Они подпрыгивали по поверхности, прежде чем утонуть. Ветер трепал его волосы, а в душе, захлестываемый холодным чувством вины, медленно угасал гнев.

«Ты сказал нам, что произошел несчастный случай».

Он мог солгать им всем. Господь свидетель, он был весьма опытен в обмане. Но он не мог обмануть самого себя.

Он пытался оправдать в собственных глазах убийство Джона Комина, говоря себе, что мстил за Уильяма Уоллеса и за преступления Коминов, совершенные ими против его семьи. Говорил себе, что это было честное убийство, совершенное ради его деда. Он говорил себе то же самое, что сказал Джеймсу и остальным: если бы я не ударил первым, Комин убил бы меня. Но это была лишь часть правды. Он не мог отрицать, что в тот момент, когда всадил кинжал под ребра Комину, он сделал это не только из страха или мести. Он сделал это ради чистого наслаждения. В ту долю секунды он хотел лишить Комина жизни не ради кого-то еще, а ради самого себя. Ради того, чтобы испытать жаркое всепоглощающее удовольствие.