Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Вэчел Линдсей

— Девочка моя, — говорил он, усмехаясь, — сообразительная малышка! Отдал ее в школу при миссии, там-то смогут ее воспитать как надо. Ни за что не пошел бы туда, не доведись мне пережить столько бед. Знаешь, ведь мать ее умерла.

Я промычал, чтобы показать, что слушаю.

— Мать-то ее была из шошонов. Умерла она, когда мы стояли лагерем на Болотцах. Знать, что ей так плохо, уж как-нибудь довез бы ее до сородичей, а то мы остались совсем одни. А ребенку всего три месяца от роду. Ну вот — как же мне накормить ребенка? Ни одной женщины поблизости, кому бы передать ее. Нужно было срочно добраться куда-нибудь, раздобыть молока. Но до поселений не меньше пятисот миль. И тогда я отправился в края бизонов. Я уже пробовал кормить малышку соком разжеванного мяса, но она все плакала и только час от часу слабела, как больной котенок. Первый бизон, какого я увидел, оказался старой иссохшей коровой, так что толку никакого. Потом я набрел на гурток и уже тут раздобыл что нужно. — Он рассмеялся, вспоминая. — Бизониху ведь не заставишь стоять смирно, пока подоишь ее. Приходилось их отстреливать. От только что убитой коровы можно было взять молока. Вместо посуды я приспособил сумку из бизоньей шкуры, и посмотрел бы ты, как набросилась она на это молоко! И каждый раз, как только она начинала пищать, требуя поесть, а сумка пустела, я убивал по одной бизонихе. Ну и скакал же я тогда! Последние два дня выдались особенно голодными, потому что чем ближе к поселению, тем реже попадались бизоны. Но в конце концов мы все-таки выбрались. Я спас ее. Сестры из миссии приняли ее к себе. Эта девчонка оказалась чертовским грузом. Были у меня и сыновья — шайены, сиу, кроу, не-персе по крови, полным-полно мальчишек — но, черт меня подери, если я знаю, что с ними сталось! Они не доставили мне хлопот, а я не стал доставлять им. А вот эта девчонка была сущей бедой. — Он опять замолк, а через время заговорил с кем-то невидимым.

К Кроуфордам редко кто приходил. Разве что дальний сосед въедет порой во двор в поисках отбившейся скотины и, оглядываясь с удивлением вокруг, чуть кивнет в знак приветствия Мартышке и, случается, крикнет:

— Эй, Кэл, привет! Как ты там?

Старик ответит сердито:

— По-твоему, раз я слеп, так и глух? — А то просто уставится своими ярко-голубыми зрачками и ничего не ответит.

Из гостей мало кто расспрашивал обо мне, но дальше вопроса о том, не родственник ли я, редко пускались в разговоры. Один важного вида парень лет пятнадцати как-то даже снизошел до беседы. Он спросил с ухмылкой:

— Ну, как, старик все еще воюет с индейцами?

Было ясно, что бредовый нрав Кэла известен ему, но, повинуясь неожиданному порыву, я удержался от каких-либо подтверждений. С нажимом я проговорил:

— Ты что, спятил? Какие еще тут войны с индейцами?

— А муж старухи скво появлялся здесь летом? — спросил он. — Ну, тот лохматый индеец, что приезжает иногда ее проведать?

— Не было тут никого. Не знаю, о ком речь.

— Да о ее муже. Он хочет, конечно, вернуть ее в племя; но она, вишь ты, желает остаться с отцом, — объяснил парень. — Ждет, чтоб ей досталось в наследство, имущество. Как бы там ни было, ей больше не по нраву жить с дикарями, уж теперь-то, когда у нее будет все лучшее, как у белых, — ну, шелковое платье и все такое.

Он еще пробыл со мной недолго. Это был единственный мой сверстник, какого я повидал за лето, и мне часто хотелось, чтобы он приехал еще.

А однажды явился сборщик налогов. Мы с Кэлом как раз вернулись с прогулки, и старик лежал в изнеможении на койке. Я был во дворе, загонял цыплят, бросая в них комками земли, когда с дороги завернула двуколка. Я зашел и сказал об этом Мартышке, и та явно всполошилась. Она разбудила отца, и он здорово рассердился.

Прикрикнув на нее, он стал нащупывать перед собой своей длинной палкой, готовясь встретить врага. Мартышка угрюмо зыркнула на меня и приказала:

— Оставайся в доме. — Единственный раз я получил от нее прямой приказ.

То было их личное дело, унизительное к тому же, и мне не следовало знать о нем.

Но даже изнутри мне было слышно беседу, потому что сборщик налогов был как раз из тех людей, кто считал, что раз Кэл Кроуфорд слепой, то должен быть и глухим.

— Право же, здесь не место для вас, Кэл, — убеждал он. — Придет зима, что вы станете делать? А у нас есть ферма — она принадлежит округу. Там-то уж за вами присмотрят как должно, и ни о чем не придется беспокоиться.

— А мне уже не о чем беспокоиться! — рявкнул Кэл.

Говорю же вам, этот участок подлежит продаже в счет уплаты налогов. Сохранить его можно, лишь сполна выплатив долги.

Тут Мартышка сорвала с гвоздя пурпурное платье, натянула поверх другого и вышла, встав подле отца, сверкая глазами.

И я заметил то, что пронзило меня жалостью, хоть был я юнец и далеко не все понимал. Протянув руку, Кэл коснулся шелкового платья и словно почерпнул новые силы.

Я в силах сам позаботиться о своих близких, — похвастал он. — Купить дочери славное платье, как у белой женщины. Думаешь, у меня нет денег? Да если пожелаю, я уплачу эти твои налоги в любое время!

— Так уплатите сейчас, Кэл, и дело с концом! — умолял сборщик налогов. — Дело не в том, что кому-то нужно согнать вас отсюда. Да только вам и не нужен этот участок. О вас смогут гораздо лучше позаботиться на нашей ферме.

— Сто шестьдесят акров, — пробормотал Кэл Кроу-форд. — А он говорит, что мне все это не нужно. — Незрячим взглядом он окинул человека из двуколки и сказал гордо: — Молодой человек, когда-то я владел половиной целого континента. Я да еще двое-трое, мы на равных делили его, все, что было на нем. У меня нет больше края, куда я мог бы уйти свободно, но все, чем я владею, мне действительно нужно. И я намерен держаться за это, пока не отправлюсь к праотцам.

Человек из двуколки, казалось, был очень расстроен.

— Я всего лкшь делаю то, что мне поручено, — оправдывался он.

Кэл поднял палку широким угрожающим жестом.

— Я намерен держаться за все, что имею, до тех пор, пока мне будет нужно, — проговорил он с расстановкой. — И убью любого, кто попытается меня выгнать.

Сборщик налогов, огрев свою упряжку кнутом, поспешил прочь.

В эту минуту я всей душой был за старого Кэла. Потому что в голосе его звучала неприкрытая правда. «Я убью его» — вот как он сказал. То же говорили, случалось, и другие мужчины, но слишком часто угроза служила способом скрыть свою слабость. А старому Кэлу приходилось в жизни убивать, он знал, как это делается при надобности.

Он повернул к дому, нащупывая путь палкой. Я шел за ним, расправив плечи. Я по-прежнему боялся его, но больше не чувствовал себя одиноким. Кэл вновь улегся на койку, прикрыв глаза рукою. Я присел на корточки, готовый ждать, сколько понадобится. Где-то был он сейчас? В этой канзасской хижине, размышляя о сборщике налогов? Или, быть может, за бревенчатыми стенами торговой фактории, далеко на Западе, планируя оборону против размалеванных дикарей? Где бы он ни был, он помнил, что я здесь. Потому что чуть погодя он сказал: