Гроза над Миром - Венедикт Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По времени – Гариг уже должен прибыть на Остров. Он остался таким же противным, каким был всегда. Тюрьма, перспектива пожизненного заключения его не сломили. Это наглое «ты» главе Эгваль! Пытался поставить себя в разговоре на первое место,… приходилось терпеть, сдерживаться.
Терпение. Несмотря на муки оскорбленного самолюбия – чувства, почти забытого им за годы политических побед, еще раз терпение. Хозяйка говорила с Гаригом! Вскоре он увидит ее – лучшего из правителей, о котором народ знает лишь то, что он существует. Такую характеристику она сама себе дала когда-то. Лицезреть ее светлое высочество (чертова бабушка!) допущен крайне узкий круг приближенных. Остальные смертные довольствуются чтением указов на страницах официальной периодики. А кому лень читать, тому дикторы столь же официозного видео Острова разжуют попонятнее и вложат в тупые башки.
Он, всеми признанный лидер Эгваль, ничем не отличается в этом плане от остального быдла – Хозяйка иногда снисходила до прямого общения с ним, но исключительно гладкими фразами на экране видео. С начала войны и вовсе не удостаивает ответом.
АР СОЛТИГ К ХОЗЯЙКЕ ОСТРОВА. ПЛЕННАЯ ТИНА РИЧ ПОДВЕРГАЕТСЯ МУЧИТЕЛЬНОЙ КАЗНИ, СЦЕНУ КОТОРОЙ РЕГУЛЯРНО ТРАНСЛИРУЮТ НА ЭГВАЛЬ. ОТ ИМЕНИ НАРОДА ЭГВАЛЬ ПРОШУ ВАС ПРОЯВИТЬ МИЛОСЕРДИЕ. ИЗВЕСТНА ВАША СУРОВОСТЬ, НО ДОБРОТА ЛИШЬ ПОДЧЕРКНЕТ ВАШЕ ВЕЛИЧИЕ.
Прозрачная лесть. Он сам вполне клюнул бы на такое. Но Хозяйка – человек непредсказуемый, легко может приказать быстрее умертвить Тину. В ее понятиях – сойдет за гуманизм.
На экране возник ответ:
НАЗВАННАЯ ОСОБА НОСИЛА ДРУГУЮ ФАМИЛИЮ, О ЧЕМ Я УЗНАЛА С ОПОЗДАНИЕМ. ЧАС НАЗАД АЛЕВТИНА СОЛТИГ СКОНЧАЛАСЬ. НИ В ЧЕМ НЕ УРОНИЛА ОНА ВАШЕГО ИМЕНИ – ВЫ ПРАВИЛЬНО ВОСПИТАЛИ СВОЮ ДОЧЬ. С ИСКРЕННИМ СОЧУВСТВИЕМ, Н.ВАРТАН
Солтиг вскочил, яростно занес над экраном сжатые руки. Но остановился, глядя, как вновь проступает на нем измученное лицо Тины. Через минуту изображение стало медленно гаснуть, Тина исчезала, уходила навсегда.
…Утренняя зябкая прохлада сменилась теплом. Облака давно растаяли, и небо висело над Тиной громадной чашей. Солнце высушило одежду, и Тина вдруг подумала, что влага, уходящая из ее тела вместе с потом и мочой – ничем не восполняется. Когда с синих до боли небес обрушится дневная жара, тогда придется отведать страданий в полной мере. Уже сейчас вынужденная неподвижность затекших членов превратилась в пытку. Стала напоминать о себе жажда. Скоро пот начнет заливать глаза, голову расколет боль. Солнечный удар… Хорошо, если бы на этом все кончилось…
От полузабытья ее пробудили звуки далеких разрывов. Очередной налет. Он был меньшим по мощи, чем предыдущий, такой несчастливый для Тины. Бомбардировщики шли высоко, груз свой бросали неточно. Вдали обрушилось внутрь себя одно из зданий, вспучились клубы дыма и пыли. «Ну что за идиоты…Целят по жилым кварталам. Кого этим испугаешь теперь…»
Взрывы послышались ближе, и Тину охватил страх. Показалось нелепым погибнуть от осколка бомбы, сброшенной своими же. Или ударная волна близкого разрыва опрокинет крест и он, упав, раздавит Тину собственной тяжестью. «Довольно, хватит… Прекратите. Да убирайтесь же!…»
Самолеты уползли с неба, словно послушавшись ее. Тина скривилась в невеселой усмешке. Испугалась. Разве можно в ее положении бояться смерти? Сейчас она попробует сама. Надо подольше задержать дыхание…
Она быстро убедилась, что таким способом умереть не в силах. Жадно хватая ртом воздух, готова была плакать от отчаянья, но тут ее осенило. Прохожие! Они были редки здесь, смотрели настороженно, многие вооружены. На нее бросали быстрый взгляд, тут же отводя глаза. Тина вначале испытывала жуткую неловкость и стыд, а потом ею овладело глухое безразличие. Знали бы они, кто распят здесь!
Сейчас она сама привлечет их внимание. Дождется кого-нибудь с оружием, обложит как следует и он ее застрелит. Она только не знала, сколько придется ждать, и в этом оказалось слабое место замысла. Ибо, когда у подножия креста появились люди, Тина уже не могла говорить. Ей казалось, что она кричит на них, и удивлялась, почему никто ее не слышит. Снизу не было видно, как едва заметно шевелятся ее губы.
«Ну, что же вы… Жалеете меня? Нужно мне ваше сочувствие, дураки! Почему в жизни мне только такие попадаются?… Отец, ты говорил: мне пора замуж, и я перестану беситься, но как же, когда все такие пустые кругом…»
Глаза застил туман, в ушах зазвучал гремящий шелест. Страшным усилием Тина подняла взгляд. Струящаяся мгла раскололась, открыв сверкающую крылатую фигуру. Она росла, приближалась. Крылья взметнулись над ней, закрыли небо, укрыли Тину.
– Я за тобой, Тина.
«Иду».
Она пришла в себя на больничной койке. Над ней склонилась сиделка.
– Выпей это! Станет лучше.
Тина послушно проглотила что-то пакостное на вкус, но скоро к ней, в самом деле, начали возвращаться силы.
– Можешь встать?
– Попробую. Кажется, да.
Сиделка, молодая женщина с темными глазами, дала ей такой же бледно-салатный халат, как у нее самой.
– Идем. Обопрись на меня.
Она повела Тину в палату, где лежали пострадавшие от бомбежек. Тину тоже принимали за медсестру. И она бестрепетно сделала обход вместе со своей провожатой, так же как она, с улыбкой подбадривая, утешая. Она не смела задать себе вопрос: смогла бы сама продолжать жить, лишившись, скажем, обеих ног? Когда за ними затворилась дверь, Тина схватилась за плечо спутницы, чтобы не упасть. «Нельзя поддаваться! Они проводят психологическую обработку, чтоб вызвать у меня комплекс вины».
В палате, которую они только что покинули, лежали раненые дети. Примерно от семи до пятнадцати лет.
– Вам бы еще отдохнуть… Прежде чем предстанете перед Хозяйкой.
– Пошли, – прохрипела Тина.
– А мне нравится, как ты держишься. Даже не ахнула. Посмотрим, какая ты будешь под правдоискателем.
Взгляд карих глаз Хозяйки было трудно выдержать. «По правде, я должна сейчас кричать от ужаса. Перед тем неведомым, что приоткрылось мне. Перед тем, что меня ждет. Никто не знает в точности, что такое «правдоискатель», но допрос с его применением человек не выдерживает».
– Делайте со мной, что хотите… Но пытки и публичные казни – признак слабости. Уверена, вы понимаете: плохи ваши дела. Оттого и яритесь.
– Дела неважные. И не поправятся, хоть на куски тебя рви. Отправляйся к отцу, а? Выступишь миротворцем – почему папашке любимую дочь не послушать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});