Лев Гумилев: Судьба и идеи - Сергей Лавров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Думаю, не просто так, а по благословению Божию в тяжелейший для России век — век войн, революций, крови — пришли в этот мир и осветили его для нас такие люди, как Александр Исаевич Солженицын, Владимир Емельянович Максимов, Лев Николаевич Гумилев.
В последней его беседе с Дмитрием Михайловичем Балашовым1175, несмотря на довольно суровый разбор российской действительности, все-таки есть оптимизм. Это позиция подлинного ученого и человека, который знает, что такое жизнь и как она нелегка. Лев Николаевич оставил нам надежду, а это под силу лишь праведникам, без которых не стоит село.
Такой была одна из моих встреч — начавшаяся в Пскове, продолжившаяся почти на четверть века. И я благодарен Богу, благодарен судьбе за то, что мне посчастливилось узнать этого человека. Одного из тех редких людей, память о которых остается в сердце на всю жизнь.
Январь 2003 г.
Приветствие участникам и гостям съезда РГО
Уважаемый Сергей Борисович! Уважаемые господа!
В эти дни исполняется 150 лет со дня основания в граде святого Петра Императорского Русского географического общества. Позвольте мне, правящему архиерею Санкт-Петербургской епархии, передать Вам, высокому собранию участников юбилейного съезда слова приветствия и поздравления.
Славная история РГО — это часть истории Российской, с ней неразрывно связаны имена выдающихся отечественных ученых и путешественников, которые много сделали для просвещения народного, для изучения и освоения неведомых земель, укрепления Государства Российского и распространения Веры Православной. Достаточно вспомнить лишь два славных имени — выдающегося географа и историка иеромонаха о. Иакинфа (Бичурина) и нашего великого соотечественника ученого-патриота Льва Николаевича Гумилева.
И в нынешнее непростое время ученые РГО предпринимают усилия для одоления смуты, для возрождения нашего Великого Отечества. Поздравляя участников X съезда РГО с юбилеем, хочу пожелать вам успехов в научной и педагогической деятельности во имя мира, спасения и преуспеяния нашего народа. Призываю Божие благословение на все ваши добрые труды.
ИОАНН,
Митрополит С-Петербургский и Ладожский
22 августа 1995 г.
Л. Д. Стеклянникова
Вечная память
Знакомство мое со Львом Николаевичем Гумилёвым было вынужденное. В начале 80-х я работала тогда редактором на Петербургском (Ленинградском) радио в литературно-драматической редакции. Однажды меня вызвал главный редактор и вручил папку рукописей. Это были лекции по этногенезу, прочитанные Гумилёвым на географическом факультете С.-ПбГУ (тогда, естественно, ЛГУ). Я, конечно, не была в восторге от ее появления у меня, скорее, наоборот. Театровед по образованию, я занималась в редакции радиотеатром и литературой. А тут текст научный, текста много. Читать, конечно, его придется, но лучше отложить «на потом». И я постаралась запрятать эти лекции подальше в стол.
Спустя какое-то время главный редактор напомнил мне о рукописи Гумилёва, потом еще, а затем зазвонил телефон на моем рабочем столе: «Людмилу Дмитриевну.» — «Это я». И тут слышу в трубке с характерной гумилевской дикцией (он грассировал «р» и не очень выговаривал «л») блоковские строки:
Я звал тебя, но ты не оглянулась, Я слезы лил, но ты не снизошла. Ты в синий плащ печально завернулась, В сырую ночь ты из дому ушла...
И только после стихов представляется. Мне становится стыдно, и я назначаю встречу чуть ли не на следующий день — обещаю прийти к нему домой работать с рукописью.
Немедленно начинаю читать лекции. И тут оказывается: все мне понятно, а интересно так, что я одним духом прочитываю весь этот «сложный научный» текст. Позже я поняла, что у Гумилёва был дар — сложнейшие проблемы объяснять доступно, чтобы его понимал студент-первокурсник. Вот этот дар и бесил тех коллег-ученых, которые прячут в тягучих научных умствованиях (я называю такие писания — «жевать бумагу во сне») свою бездарность.
Но это замечание к слову. А сейчас я иду к Гумилёву на Большую Московскую. Звоню, открывает сам Лев Николаевич. Принимает у меня пальто. Успеваю осмотреться. Справа от входной двери — мрачная, давно не знавшая ремонта кухня, там какие-то люди. Мрачный узкий недлинный коридор. Проходим в первую по коридору дверь. Большая темноватая комната. Два больших окна зашторены темно-бардовыми (сколько помню) шторами. Как узнала позже — окна выходят во двор и глядятся в окна дома напротив. Слева от двери — старый платяной шкаф, тоже темный. Прямо — большой обеденный стол, а за ним — у правого зашторенного окна — стол письменный. Севший за него оказывался спиной к двери, да и ко всей комнате. Следом за нами входит женщина. Лев Николаевич представляет: жена — Наталья Викторовна. Мы со Львом усаживаемся за обеденный стол. Он садится в центре стола в старое кресло, я — по правую руку от него. И с этого момента место «одесную Льва» закрепилось за мной на долгие годы.
Профессорская жена проходит за шкаф и садится на диван, это был диван-кровать, на котором они спали. Про себя думаю: что, она так и будет сидеть здесь во время нашей работы? Неужели нельзя уйти в другую комнату? (Я ведь пришла в профессорскую квартиру!) Только потом я узнала, что другой комнаты не было. Точнее, была, но жил в ней тюремный надзиратель с семьей, всех — 4 человека. Удивительно «везло» Льву Николаевичу с соседями. Совершенно «случайно» в квартире на Московском проспекте его соседом был милиционер, а тут, на Большой Московской, — «цирик» — так называл надзирателя бывший «зек» профессор Гумилёв. Лев относился к этому трезво — он всегда предпочитал человека «в мундире» (от него знаешь, чего ждать), тайному стукачу, маскирующемуся под друга, поклонника или ученика. Но вернусь к моему первому визиту ко Льву Николаевичу Гумилёву.
Работать с текстом решили так: я вслух читаю его, уточняя по ходу смысловые оттенки, задаю вопросы, когда что-то неясно, расставляю по указанию Льва ударения в исторических и географических названиях и именах. В работе Лев был настоящий зверь (лев — одно слово), он тут же уговорил меня приходить к нему каждый день. Я могла только после рабочего дня, т. к. от передач, стоящих на эфире, меня никто не освобождал, а эта работа делалась впрок, и, как оказалось, в очень далекий прок: 7 лет ждали эфира эти передачи.
Так я стала ежедневной «гостьей» в доме Льва Николаевича. Сейчас уже не помню, в первый или второй визит, наткнувшись в тексте на имя древнегреческого философа Анаксимена, я произнесла вслух имя Анаксимандра, вспоминая, кто из них учитель, а кто ученик и кто ввел термин «апейрон». Вместе со мной Лев Николаевич усомнился и перепроверил, о ком идет речь. Оказалось, что в тексте была допущена ошибка, которую он и исправил, а я, по-видимому, с этого момента была выведена из разряда «радиотов», как называл работников радио Лев Николаевич. Месяца через два плотной работы целый цикл передач был готов, мы назвали его «Беседы по народоведению». А за это время так подружились и привязались друг к другу, что сохранили эту привязанность до конца его дней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});