Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

— Ну, с таким опытом вы скоро полком командовать будете.

— Посмотрим. Война — дело долгое… — не стал жеманиться Коротков.

Воронцов о себе распространяться с младшим по званию не счел нужным, назвал только фамилию.

— Присмотрите за моей винтовкой, — попросил он капитана, — а я тут прогуляюсь.

Ничего особо интересного он при обходе ночного бивуака не обнаружил, но получил общее представление о составе, количестве и настроениях людей, подсаживаясь к разным группам, вступая в разговоры.

В итоге ему стало ясно, что лучше всего будет изложить капитану Короткову свою легенду и уходить с его пятеркой конников. И время он выиграет, и верхами сейчас надежнее, чем на механическом транспорте.

Без шума, по лесным тропкам…

Штаб фронта развернулся в каменных строениях бывшего панского имения (в предвоенные годы — МТС) в пяти километрах южнее дороги Борисов — Орша. Силами срочно выдвинутой из состава Резервного фронта ударной армии прорыв немцев удалось пока сдержать, на неподготовленных рубежах третий день продолжались ожесточенные встречные бои.

Берестин надеялся, что, получив еще одну армию и пару танковых корпусов, он сможет фланговыми ударами под основание Борисовского выступа восстановить положение и вернуть Минск. Тем более, что три дивизии Минского укрепрайона продолжали держаться, заняв круговую оборону. За дверями его кабинета на втором этаже эмтээсовской конторы послышался непонятный шум, потом она распахнулась и, отталкивая майора-порученца, в кабинет буквально ввалился небритый и расхристанный человек в грязных сапогах. Порученец на глазах командующего осмелел, еще раз демонстративно попытался загородить вход своей грудью, но незваный гость взял его за ремень портупеи и, приблизив к себе, отчетливо выговорил сложное военно-морское ругательство. Потом резко толкнул назад и захлопнул дверь.

Берестин настолько сжился за истекшие два месяца с личностью Маркова, что испытал самый настоящий генеральский гнев. Лишь через секунду он узнал и голос, и самого возмутителя спокойствия.

Воронцов же без тени улыбки сел на ближайший стул, вытянул ноги, постучал пальцами по столу.

— Хреново воюете, генерал армии. Не понимаю, почему вас до сих пор не расстреляли.

— Ты? Откуда? — Берестин почувствовал необыкновенную радость, почти восторг. Впервые за два месяца родной человек. С Андреем он ведь только по телефону и прямому проводу общался, а тут Димка собственной персоной. В реальном своем обличье, без всяких обменов разумов!

— Я, ваше превосходительство, самым натуральным образом. Ты лучше налей мне что-нибудь от генеральских щедрот, я ведь и не пивши и не жрамши цельную, почитай, неделю. Зато войну повидал. Лично. Очень рекомендую. Это вам не по картам стратегии разводить. Генералы…

Воронцов выпил сто граммов, строго по норме, закусил кружочком сухой колбасы. С отвращением посмотрел на свои грязные руки.

— Помыться бы. И покурить чего… У нас и махорки не было. Там мои ребята на улице, распорядись. Красиво мы по тылам погуляли. К орденам бы их, пока ты еще здесь главный.

— Все сделаем. Только ты скажи, что случилось? Почему в таком виде? Тебя Антон прислал, или вы с Олегом сами?

— Что ты засуетился? — Глаза у Воронцова заблестели. От выпитой водки и от того, что он наконец добрался до цели, настроение у него стало дурашливое, его забавляла растерянность и нетерпение Берестина. — Веди себя по-генеральски. Как начал: строгость взора, металл в голосе. Тебе идет. Ну — все, все… Кончаю. Еще стопарь — и хватит.

— Не развезет тебя с голодухи? Я сейчас распоряжусь — обед принесут.

— Распорядись, обязательно. И лучше сразу два обеда. Тогда и поговорим по делу. Как в русских сказках — напои, накорми, а потом расспрашивай.

Глава 3

Они въехали в Москву пронзительно солнечным и холодным сентябрьским утром.

Колонна машин, возглавляемая пятнистым закамуфлированным «ЗИСом», по Можайскому шоссе и Большой Дорогомиловской вывернула через Смоленскую площадь к Арбату. Теперь уже Воронцов, как недавно Берестин, жадно, не отрываясь, всматривался в мелькающую за открытыми окнами московскую жизнь. Что ни говори, а только здесь по-настоящему ощущается невероятность происходящего. На фронте все иначе, фронт он и есть фронт. А видеть наяву то, что видел недавно лишь на старых фотографиях, в кадрах кинохроники или снятых в жанре «бюрократического романтизма» художественных фильмов вроде «Светлого пути» — совсем другое дело.

А Берестина кольнуло в сердце на углу Староконюшенного, где и началась вся эта «космическая опера» его встречей с Ириной. Не зря он тогда ощутил какое-то потустороннее дуновение неведомой опасности, увидев молодую стройную женщину в черном кожаном плаще.

Алексей невольно усмехнулся, вспомнив свое тогдашнее сожаление, что не для него уже свидания с загадочными красавицами и что жизнь почти прошла, не оставив надежд на какие-то неожиданности и яркие впечатления.

— Смотри, — прервал его воспоминания Воронцов, — и не скажешь, что фронтовой город.

— А ты ждал, будет как шестнадцатого октября?

— Нет, но все же…

— Так и должно быть. Фронт далеко, сводки спокойные, бомбежек не было, ополченцев не призывают… Мужчин конечно, поменьше, а так все в порядке. Кое в чем даже лучше. Страху меньше, по ночам не арестовывают, десятки тысячи из лагерей вернулись, наш великий друг в регулярных выступлениях обещает народу близкое и светлое будущее, кино бесплатно крутят, рестораны работают до утра. — Берестин невольно заговорил с нотками человека, имеющего основания гордиться своей причастностью ко всем названным преимуществам нынешней московской жизни перед довоенной.

Впереди блеснули купола кремлевских соборов, и Воронцов, невольно напрягшись, вернулся к теме, которая его волновала гораздо больше, чем бытовые подробности.

— Как хочешь, а опасаюсь я… Меня как учили — самым сложным моментом десантной операции является обратная амбаркация, сиречь возвращение войск на корабли с вражеского берега… Вас-то я отправлю, а сам останусь с глазу на глаз с натуральным Иосиф Виссарионычем. Что ежели его ранее угнетенная личность развернется, как пружина из пулеметного магазина? Помнишь, как оно бывает?

— Чего ж не помнить? Сколько мои солдатики пальцев поотбивали, а один как-то чуть без глаз не остался… — кивнул Берестин.

— Вот именно. У вас, конечно, на Валгалле тоже свои проблемы возникнут, но там хоть на ребят надежда, они вроде все продумали, а я выкручиваться должен…

— Выкрутишься. — Берестин не выразил готовности разделить тревоги Воронцова. Его больше занимали государственные заботы. — Хоть и понимаю я, что нас дальнейшее вроде и касаться не должно, может, и вообще ничего после нас не будет, а обидно, если Сталин все на круги свои вернет. Сумеет Марков запомнить и сделать, как намечено? Или история все-таки необратима и не имеет альтернатив?

— Серьезный вопрос. Если судить по моему прошлому походу — может, и не имеет…

Философскую беседу пришлось прервать, потому что «ЗИС» притормозил перед закрытыми Боровицкими воротами.

Лейтенант в форме НКВД чересчур внимательно принялся изучать документы Маркова и Воронцова, чем вызвал раздраженный генеральский окрик.

— Вас что, не предупредили? Или до сих пор от бериевских привычек не избавились? Открывайте! На фронт вам всем пора, опухли тут от безделья! Ротами командовать некому, а они впятером ворота сторожат! Вон, гляди, морда в окне не помещается…

Воронцов, не сдержавшись, расхохотался. Действительно, круглая и конопатая физиономия выглянувшего на шум часового раза в полтора превышала размеры обычного человеческого лица. Да и внезапный переход от берестинской интеллигентной манеры к начальственной грубости Маркова тоже его позабавил.

Но желаемый эффект был достигнут. Створки ворот распахнулись.

Берестин уже захлопнул дверцу, как из глубины башни возник еще один чин кремлевской охраны, с двумя шпалами на петлицах и рыхло-серым лицом человека, лишь изредка бывающего на свежем воздухе. Можно было предположить, что вся его жизнь протекает в недрах подвалов и казематов. Возможно, так оно и было.

— Попугаев, вы что? — закричал подземный обитатель, даже крик которого был странно похож на шепот. — Грузовики не пропускать!

— Тьфу! Еще и Попугаев! — изумился Берестин. — Придумают же!

Он оглянулся. Колонна запыленных пятитонок, в которой вместе с ним прибыл передовой отряд дивизии Ямщикова, вытянулась на добрую сотню метров и, естественно, перепугала охранителя.

Берестин мог бы позвонить коменданту Кремля, самому Сталину, недоразумение разрешилось бы в минуту, однако не он, а Марков, со дня своего ареста, ненавидел подобный тип сотрудников НКВД спокойной и презрительной ненавистью, и не потому, что лично ему они причинили массу неприятностей, а в принципе — как особую породу безмерно жестоких и абсолютно безнравственных существ. И не упускал случая поставить любого из них на подобающее место.