Повелитель Вселенной - Памела Сарджент

Возможно, от лихорадки у него были нелады с памятью, но она сомневалась в этом. Он знал, что Цуцай, видимо, будет говорить о требованиях его генералов о пастбищах, поэтому, наверно, не приглашал киданьца.

Если Цуцай попросит о милосердии, хан может выслушать его. Ей надо устроить так, чтобы киданец высказал Тэмуджину то, что сама она не осмеливалась сказать.

Елу Цуцай пришел с двумя молодыми людьми.

— Добро пожаловать, мой друг и брат, — сказал Тэмуджин. — Моя жена считает, что ты можешь облегчить мои страдания.

Киданец взглянул на Есуй своими большими черными глазами. Тэмуджин выделял ему большую долю добычи, но Цуцай удовлетворялся рукописями, лекарствами и странными приборами, доставляемыми из взятых городов, — куском стекла, который разлагал луч света на разноцветные пятна, бронзовым магическим зеркалом, с помощью которого можно было показывать картинки на стене, металлической иглой, которая указывала на юг, когда ее втыкали в пробку и опускали в сосуд с водой.

— Простите, что не мог прийти раньше, — сказал Цуцай. — Мне пришлось лечить многих солдат в Линчжоу, когда там началась повальная болезнь.

— Мне говорили об этом.

— Я думал, вы отдыхаете, поскольку за мной не посылали. Отдых часто лечит лучше всяких лекарств. А поговорить с вами очень хотелось, мой хан.

Тэмуджин кивнул.

— Всем хочется.

— Я принес вам ма-хвань, — сказал киданец, — от него вам будет легче дышать. Я сам истолок растение и смешал его с известью. — Один из молодых людей вручил Тэмуджину мешочек. Канцлер молчал, пока хан жевал лекарство, а потом добавил: — На небесах я увидел предзнаменование. И я знаю, что хотят ваши генералы сделать с этими землями.

Тэмуджин фыркнул.

— Какое имеет отношение одно к другому?

— Небо, великий хан, предначертало ваше решение.

— Я знаю, что делать. Я сказал, что эти люди должны умереть. Они нам бесполезны.

— Как вы можете говорить, что они бесполезны? Пусть они работают и тем самым принесут пользу вашим войскам. Так вы выиграете больше, чем превратив землю в пастбище.

— Мои желания известны, — сказал Тэмуджин, — и требования моих генералов им не противоречат.

— Само Небо негодует. — Киданец наклонился к хану. — Великий завоеватель, я наблюдал за небесами и увидел, как пять планет сблизились. Теперь они связаны друг с другом. Когда солнце сядет, взгляните на юго-запад, и вы увидите их. Это сигнал, предупреждающий против такого указа.

— Мои шаманы видят те же звезды. — Тэмуджин вытер рот. — Они говорят, что Пять Странниц сошлись, чтобы приветствовать мои победы.

— Они приветствуют вас, мой хан, и в то же время предостерегают. Я прочитал записи людей, которые наблюдали подобные же явления в прошлом, и они всегда предостерегали против резни и жестокостей.

Он сказал то, на что надеялась Есуй, и это предзнаменование придавало его словам большую убедительность.

— В последнее время воля Неба мне неизвестна, — тихо сказал Тэмуджин. — Мои шаманы говорят мне о предзнаменованиях, но я больше не знаю, говорят ли они о воле духов или только то, что я хотел бы услышать.

— Я всегда говорил вам то, что считал истиной, — сказал киданец. — Когда вы выступите против Цзинь, ваши люди будут нуждаться в снабжении. Крестьяне могут платить вам за свои земли, а купцы будут делиться прибылями. Вы можете получать в виде налогов серебро, шелк и зерно, и все это можно использовать. Сотрите этих людей с лица земли, и вы получите лишь очень скверные пастбища.

— Я кое в чем признаюсь тебе, ученый брат, — проговорил Тэмуджин. — В странах, завоеванных мною, я обнаружил много мудрых людей. Некоторые хорошо послужили мне, но я часто задумывался: могу ли я управлять ими на самом деле? — Говорил он невнятно, но дыхание стало легче — ма-хвань подействовал. — А если я к твоему совету не прислушаюсь?

— Это советую не я, а звезды. Я буду скорбеть, если вы отвергнете это предостережение.

— Сделаю я это или нет, конец мой будет один. — Тэмуджин повернулся к Есуй: — Жена, что скажешь? Я бы выслушал твое мнение.

Она пожала плечами, стараясь не выказывать жалости.

— Если ты оставишь побольше этих бедняг в живых, у меня будет больше рабов. Да и неглупо было бы прислушаться к небесным знамениям, верно?

— Неглупо сохранять здравый смысл, слушая их, как бы они ни были неблагоприятны, — ответил он. — Отлично, мой киданьский брат, я прикажу своим генералам ограничиться казнями тех, кто сопротивляется нам, и воздерживаться от чрезмерных грабежей. Подумай, что мы можем потребовать от этих людей. Выслушать мой указ будут приглашены все старшие командиры в этом лагере.

Есуй уловила недовольство и отчаяние в его тихом голосе. Ей пришло в голову, что его гнев по поводу приближающейся смерти прошел и что он примирился с ней. Гнев его не подпускал смерть, желание отомстить сохраняло жизнь. Теперь он думал о том, что случится после его кончины. С тангутами обойдутся милосерднее, но смерть Тэмуджина наступит скорее.

Для того чтобы спасти Нинься, тангутский государь послал против монголов остаток своих полевых войск. Снова монголы отступили за Алашаны, напали на армию и победили противника. Возобновилась осада Нинься, а Угэдэй и Субэдэй направились на юг, к реке Вэй, чтобы захватить долину и двинуться против Цзинь. Хан отправился на запад, чтобы закрепить за собой Кансу и взять несколько оставшихся городов.

Ходили слухи, что с приближением своей окончательной победы хан быстро восстанавливает силы. Другие смотрели на старого согбенного человека, окруженного охраной, и боялись, что эта победа будет последней.

Есуй платила шаманам, чтоб молились, приглашала командиров в шатер Тэмуджина и сплачивала тех, что с беспокойством следили за ханом. Когда он находился среди своих людей, выслушивал доклады о своих успехах, она едва ли не приходила к убеждению, что злой дух может покинуть его. Но по ночам, когда они оставались наедине, она прислушивалась к тому, что он шепчет во сне, и гадала, какие сны насылают на него духи. Тени в шатре казались полчищем призраков. Вскоре может наступить утро, когда он не встанет с постели, когда призраки наконец овладеют им.

122

Тэмуджин открыл глаза. Невидимый сокол терзал ему грудь, сжимал в когтях сердце. Он не мог припомнить, как это — чувствовать себя здоровым.

Небо в дымовом отверстии было светлым. Есуй и ее женщины сидели у порога снаружи и тихо разговаривали, склонившись над шитьем. Он вспомнил, что его ставка была переведена в горы Липаншан несколько дней тому назад, дабы избежать летней жары, царившей в низинах. Во время перекочевки он лежал в кибитке, но сумел подъехать верхом к балдахину, под которым приветствовал Субэдэя и встретился с его командирами. Кумыс, выпитый во время встречи, лишил его памяти о том, что там говорилось. Лекарства Елу Цуцая, заклинания шаманов и забота Есуй больше не помогали ему. Только выпивка облегчала боль, но не надолго.

Субэдэй, припомнил он, пригнал ему в дар пять тысяч лошадей и доложил о победах в долине реки Вэй. Угэдэй, продвигаясь вдоль реки, приближался к Кайфыну. Цзиньский император прислал два посольства этой весной и просил о мире. В его лагере сейчас находились другие послы и умоляли принять их. Тэмуджин сомневался, найдет ли он в себе силы, чтобы встать с постели и встретиться с ними.

Его мозг был старчески затуманен. Прежде каждое донесение, каждый сигнал, переданный флажками или фонарями, будил воображение. Он представлял себе движение войск как бы с высоты птичьего полета — солдат, идущих на приступ городских стен, полки, имитирующие отступление, крохотных всадников, обернувшихся в седлах, чтобы выпустить залпом стрелы в противника, и другие полки, которые в это время обрушиваются на врага с холмов.

Но он также видел то, что не могла увидеть никакая птица: возможные перестроения противника и как им противостоять. Его разведчики обрисовывали ему картину местности, в которой ему предстояло действовать, и его шпионы доносили ему о слабостях противника. Страны уже были завоеванными в его воображении, прежде чем его армии покоряли их на самом деле.

А вот эту войну представить себе отчетливо он не мог. Он сосредотачивался на чем-то одном, а передвижения других соединений упускал из виду. Он вспомнил, что Нинься был в осаде всю весну, что его генерал Чахан еще не договорился о сдаче города, но потом позиции его войск вдоль рек Желтой и Вэй, а также у оазисов Кансу ускользнули из его памяти. Вдруг вся война сосредоточилась на осаде Нинься, и это было все, что могло объять затуманенное сознание.

Городу скоро придется сдаться. Болезни и голод в его стенах производили такие же опустошения, как и удары его войск.

Он не любил осады, но если противник не желал сражаться с ним в поле, для взятия городов иного способа не было. Сократить осаду способы были — город у реки с его каналами и плотинами можно было затопить, укрепленный город можно поджечь, забросав его через стены огненными стрелами, или выморить, закидывая трупы умерших от болезней катапультами в его улицы. Он испытал некоторое удовлетворение, овладев искусством осады, зная, что многие из его противников ошибочно надеются на крепость своих стен.