Повелитель Вселенной - Памела Сарджент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Город горел. Субэдэй и его передовые части осадили Эдзину, долбя ее стены большими камнями. За валами пламя то вздымалось, то оседало. Тэмуджин наблюдал за этим разрушением с седла, не отрывая взгляда от армии, двигавшейся по каменистой земле к умирающему городу, и Есуй не увидела боли в его глазах. Эдзина была костром, который согревал его и восстанавливал его силы.
Есуй поклялась быть его тенью, так что когда ворота раскрылись и люди вышли сдаваться, она осталась с ханом, а его люди приказали тангутам — защитникам Эдзины, связать друг друга, после чего все они были обезглавлены. В казнях был свой ритм и порядок. Вражеских офицеров и солдат ставили на колени, свистели сабли, тела раздевали и отбрасывали. Кучи отрубленных голов возвышались вокруг монгольских солдат, халаты и доспехи которых были заляпаны кровью.
Вражеские солдаты знали свою судьбу. Но остальных тоже прогнали перед Тэмуджином — женщин, вцепившихся в руки детей, мальчиков и девочек, рыдавших от ужаса, стариков в желтых халатах, младенцев, которые ревели, когда их выдирали из рук матерей.
Есуй знала, что Тэмуджин прикажет перебить их — он поклялся стереть тангутов с лица земли. Навлек на них это зло их государь, как некогда ее отец определил участь своего татарского народа. Ей показалось странным, что она вообще помнит это. Она считала, что все осталось позади, что забыта та жестокая судьба, которую она была не в силах предотвратить.
Ей пришло в голову, что Тэмуджин знает, что умирает, что не переживет этой войны. Этой резней хан не просто избавлялся от врагов, а справлял тризну. Небо предопределило ей пережить это, служа мужу в его последней войне. Ее выхватили из пепла того костра, в котором сгорел ее народ. Теперь она слышит забытые крики людей еще раз, но вырываются они из глоток умирающих тангутов.
Монголы проходили песчаной местностью, где стволы тамарисков были наполовину засыпаны. Солдаты обходили эти песчаные холмики и заросли, пока не вышли к тополям и обработанным полям. Впереди были луга и чистая вода широкой реки. Позади монголов оставалась полоса сожженных городков, разоренные поля и курганы отрубленных голов.
Когда животные подкормились и монголы достигли слияния двух рек, армия разделилась на три части. Субэдэй переправился через Эдзин-гол и направился на восток к Ганьчжоу, другое крыло пошло на запад к городу Сучжоу. К тому времени хан и центр армии пришли в местность, называвшуюся Кансу. Эдзин-гол там был бурным потоком, заваленным булыжниками и обломками скал, так что переправляться через него было опасно.
Ханская армия обогнула стену севернее Кансу, ее валы и сторожевые башни теперь стали для противника бесполезными. На колеях торговых путей, избороздивших желтую землю, не виднелись караваны, а поля у разрушенных городов в оазисах были усеяны трупами и костями. Между рядами тополей и ив паслись кони, сюда добрался авангард.
Началась летняя жара. Ветер вздымал пески Кансу, и они затмевали небо. Высокие снежные пики гор Наньшань звали на юг, где хан мог расположить свою ставку. Он шел туда, и по дороге солдаты добивали кучки беглецов.
Над гранитными глыбами и желтыми лессовыми обрывами хан нашел убежище на широком горном лугу. По берегам быстрого ручья выросли шатры; животные паслись, пощипывая клевер и траву, испещренную голубыми цветочками.
Хан уже не носил на торсе шелковой повязки, но Есуй замечала, как он морщится от боли и стонет по ночам Она всегда была рядом. В шатер к хану часто приходили люди и извещали его, как идет война: Тэмуджин настаивал на том, чтобы лично выслушивать все доклады.
Слушая послания, давая указания об изменениях тактики и решая, какими сигналами обмениваться армиям, Тэмуджин проводил большую часть своего времени. Слишком часто тревожили его приступы боли, чтобы он мог развлечься охотой. Он не приглашал ни одну из своих женщин и слышать не хотел о новых девушках-тангутках. Только Есуй знала, что он больше не занимается любовью, даже это удовольствие у него было отнято.
Она настаивала, чтобы он побольше отдыхал, бывал на свежем воздухе, но война не давала ему передышки. Он дал клятву, и стрела, выпущенная из его лука, должна была вонзиться в сердце врага. Его люди делали все, что им было угодно, с тангутами, разрушали все стены, которые могли бы укрыть их, сравнивали с землей всякий дом, в котором они могли бы найти пристанище. Если ему суждено расстаться с душой, то и тангутам его не пережить.
Вместе со своими женщинами Есуй прибиралась в юрте, готовила, собирала подсохший навоз и сухие тамарисковые ветки для топки, свежевала дичь и выделывала шкуры. Даже ухаживая за мужем, она жалела тангутов. Люди Тэмуджина радовались случаю покуражиться над жертвами, а хан им в этом не препятствовал. Она молилась о скорых победах, зная, какие страдания они принесут, потому что успехи могли бы смягчить сердце Тэмуджина.
Но вести о победах лишь укрепляли решимость хана. Сучжоу пал летом, всех жителей перебили за отказ сдаться. Ганьчжоу был взят генералом Чаханом, который приказал перебить лишь офицеров, настаивавших на сопротивлении. Тэмуджин разрешил проявить милосердие, потому что пришло известие о кончине тангутского государя. Ли Сянь, брат Лэ Дэ-вана, наследовал его трон.
Тэмуджин мог бы отправить послов к новому государю с требованием покориться, но он этого не сделал. В начале осени, когда луг общипали дочиста, он со своей свитой покинул горы.
На смену пропастям и каньонам пришла палящая пустыня. К востоку от нее находилась Желтая река, протекавшая мимо оборонительных земляных валов. Защитники их либо пали, либо бежали. Авангард продвигался по плодородному берегу реки, опустошая все вплоть до крохотной деревеньки. Ветер запорошил захватчиков пылью так, что они стали желтыми — золотистая армия двигалась к сердцу Си Ся.
Западные торговые пути попали теперь в руки монголов, что отрезало города на Желтой реке. Иньли был первым городом на пути захватчиков. Тамошние тангуты, зная, что сдача города откроет монголам путь к Лин-чжоу и Нинься, держались под ударами осадных машин и отражали приступы монголов, штурмовавших стены, пока не наступила зима и укрепления не покрылись снегом.
Когда Иньли в конце концов пал, тангуты послали большую армию, чтобы вступить в сражение с монголами и нанести удар по монгольскому войску, осаждавшему Линчжоу. Хан, предупрежденный своими разведчиками, приказал отступить к западу от Алашанских гор. Тангутская армия преследовала его, не встречая сопротивления в горных проходах. Монголы заманили ее, напали в пустыне за горами и разбили армию Си Ся. Хану преподнесли голову Аша-Гамбу, отрубленную во время резни.
Ирригационные каналы вокруг Линчжоу замерзли, когда монголы возобновили осаду, и реку, которая преграждала им путь прежде, теперь можно было перейти по льду. Линчжоу был обречен, но сдался лишь после гибели большинства защитников. Монголы хлынули в ворота.
Часть армии двинулась на север и окружила тангутскую столицу Нинься. Сам хан отправился на запад, чтобы взять город Иньчуанчжоу. Там, в своей ставке у города, Тэмуджин вместе с Есуй наблюдали, как вдалеке поднимаются к небу клубы дыма.
Хан за зиму ослаб. После падения Иньчуанчжоу у него снова началась лихорадка. Есуй позвала часового и велела ему привести Елу Цуцая.
Еще не стемнело, но в стане было тише, чем в последние дни. До нее больше не доносились крики уцелевших, которых волокли насиловать или давить досками — на них плясали монголы. Большинство монгольских женщин оставили неподалеку от Иньли, так что они были избавлены от зрелищ подобного рода и криков. Есуй, поклявшейся не разлучаться с ханом, приходилось терпеть.
Хан умирает, и боль питает его гнев — так она объясняла себе его состояние. Именно он приказал истреблять тангутов, но его генералы перестарались. День за днем они присылали к хану людей с прошениями, жалуясь на недостаток корма для лошадей во время этого похода, предлагая истребить также уйгуров, которые жили в тангутских городах, китайцев, обрабатывавших землю, и других подданных. Все они не годятся быть солдатами, а землю можно использовать под пастбища.
Есуй вошла в юрту. Тэмуджин сидел на своей постели из подушек, дышал он тяжело.
— Я послала за твоим киданьским канцлером, — сказала она. — Его лекарства могут принести тебе большее облегчение, чем заклинания шамана.
— Он вернулся в стан?
— Ты знаешь, что вернулся, — ответила она. — Он приехал несколько дней тому назад и присылал своего человека спросить, не может ли он прийти к тебе.
Возможно, от лихорадки у него были нелады с памятью, но она сомневалась в этом. Он знал, что Цуцай, видимо, будет говорить о требованиях его генералов о пастбищах, поэтому, наверно, не приглашал киданьца.