История испанской инквизиции. Том II - Х. Льоренте

Шестой вопрос на этом совещании был: канонистом или богословом должен быть инквизитор? Все согласно решили, что из двух инквизиторов один должен быть канонистом, а другой богословом; из трех — двое богословами, а один канонистом, — так как для того, чтобы определить, является ли проступок ересью, нужен богослов, а канонист необходим для устройства процесса. Только пусть донос принимается в присутствии богослова, так как он увидит, ересь ли то, что донесено, или нет. Если это ересь, пусть принимают показание; если же нет, пусть не заботятся об этом и сообщат доносчику правду, что показанное им о ком-либо не есть ересь. Если нет и греха, надо растолковать: то, что они желают сообщить, не только не ересь, но и не грех. Если есть грех, пусть им скажут, что это грех, а не ересь, и по исповеди духовнику он (как и прочие грехи) будет прощен Богом. Когда будут принимать признание обвиняемого в ереси, пусть это происходит в присутствии богослова, потому что он сумеет расспросить, чтобы узнать правду, еретик ли он или нет, а канонист этого не сумеет, так как это не его специальность. Когда понадобится осмотреть землю его округа, пусть едет богослов, так как он сумеет в посещаемых местностях определить, содержат ли заблуждения, на которые поступил донос, ересь или нет, и сможет приложить необходимые силы для избавления малосведущих людей от заблуждений и ложных мнений. Если в отсутствии инквизитора-богослова придут какие-нибудь доносчики, пусть позовут богослова и при нем примут показания доносчиков, и он поступит так, как поступил бы инквизитор-богослов. Побеседовав немного с богословом, инквизитор-канонист будет осведомлен, что такое ересь и что такое грех. Затем канонист будет в состоянии действовать так же, как богослов, если только не встретится что-либо необычное. Решили, что в инквизиции больше нужны богословы, чем канонисты, чтобы знать разницу между ересью и грехом; пока этого нет, для вынесения приговора в процессах пусть их рассматривают не только инквизиторы, но и несколько адвокатов, чтобы избежать ошибки канонистов.

Поднят был седьмой вопрос: допустимо ли чувствовать неприязнь к обращенным и лишать их должностей и санов, потому что они происходят от поколения евреев? В этом вопросе было много разногласий, так как некоторые из присутствовавших не желали разговаривать об этом предмете, потому что, по-видимому, были враждебно настроены по отношению к людям этого происхождения. Но в моем присутствии (сказал король Пруденциан) не осмелились высказать словами свое настроение, и богословы взялись за установление истины. Один из старейших сказал: есть правило не только у богословов, но и у философов, что в тех вещах, которые не зависят от человека, не допускается ни похвала, ни порицание, например, красив ли кто и ловок или уродлив и неповоротлив, здоров ли всем существом или имеет какие-либо недостатки, имеет ли он то или другое происхождение, дворянин, крестьянин, новообращенный. Если бы зависело от человека выбирать по своей воле, каждый выбрал бы то, что более в чести у людей, и поэтому, если бы случилась ошибка или беда, он был бы виноват, поскольку мог поступить иначе, но не сделал этого. Но так сотворил Бог, который не может ошибаться, имея беспредельную мудрость, и не может делать зла, потому что обладает величайшей благостью, и не сделал иначе не по бессилию, так как он всемогущ. Поэтому нет вины в том, что один имеет одно происхождение, а другой другое. Зачем же мы виним или имеем неприязнь к созданиям Божиим за то, что Бог действовал в них по своей воле, мало ценим их, унижаем и бесчестим? Это грех для христианина не судить хорошо о делах Божиих, и, как говорит св. Павел, у Бога нет различия между иудеем и эллином, откуда бы они ни произошли, если они хорошие христиане. Раньше мы любили и почитали обращенных в нашу святую веру, от кого бы они ни произошли, и хорошо обращались с ними, потому что они отошли от своих заблуждений к истине нашей веры, чтобы они радовались и воодушевлялись быть лучше и не раскаивались бы в своем обращении, видя дурное обхождение. Другие перестали обращаться, говоря: „Если я обращусь в христианство, меня будут так же называть евреем или мавром, как и раньше; я предпочитаю оставаться среди тех, которые меня почитают, чем среди тех, которые дурно обходятся со мной за то, что я вошел в их общество“. Отсюда произошел большой вред для Церкви Божией. Поэтому на вопрос ответили, что обратившиеся к нашей вере, какого бы они ни были происхождения, не должны ни быть в унижении, если они добродетельны, ни лишаться должностей и санов, если только не будут отрешены по закону. То же самое сказано было о детях и внуках осужденных за преступление ереси, потому что они исключены, хотя происходят от старинных христиан, от дворян и рыцарей, так как закон всех равняет. Канонисты ответили, что мнение богословов согласно с каноническим правом; что на этот случай имеется много текстов, которые дают то же решение, что и богословы. Поэтому во всех делах те и другие равны, если они добродетельны и хорошие христиане.

Возник восьмой вопрос: нужно ли вводить новшества в дела инквизиции? Некоторые ответили отрицательно, потому что это показало бы, что в прошлом вели дела нехорошо. Другие возразили, что следует иметь больше усердия и больше уважения к служению Богу и спасению душ и к лучшему управлению делами инквизиции, чем к мирской чести; если в чем-либо и когда-нибудь возможно лучшее решение, то будет признаком мудрости оставить привычное ради более полезного, лучшего и выгодного — тем более когда обнаруживается в прошлом ущерб и надежда возлагается на перемену. В одеждах, в приготовлении пищи, в приемах еды без всякого смущения и стыда мы оставляем прежние обычаи и употребляем кажущиеся нам лучшими, тем более что сообразно различию эпох следует изменять и человеческие законы. Возможно, что в прошедшие времена то, что делалось, было полезно, а теперь не подходит. При замещении инквизиторов богословами можно распорядиться так, чтобы они не отрешались от исполняемых обязанностей, а при освобождении какой-либо должности инквизитора назначать богословов, а пока они будут назначены в каждый трибунал инквизиции, один будет богослов, а другой канонист. Где оба будут канонистами, для принятия показаний доносчиков и признания обвиняемого пусть берут в товарищи богослова, который научит их, как следует поступать. Мало-помалу все устроится, и Господу нашему будет лучшее служение, и души спасутся, и будут покинуты заблуждения христианства, и инквизиторы станут поступать, как должно. После этих определений я сказал (говорит король Пруденциан) великому инквизитору и всем бывшим на собрании: я желаю, чтобы все живущие в моем царстве избавились от греха и стали хорошими христианами, чтобы спастись и служить Богу, а не быть осужденными на потерю чести и имущества. Так как дела инквизиции велись очень сурово, я думаю, что многие не рискнули обнаружить заблуждения, в которые они впали; поэтому, мне кажется, было бы хорошо многим очиститься от лежащего на них греха в три срока по шестьдесят дней, как делалось вначале, когда появилась инквизиция. Всех, кто добровольно объявит свою вину, пусть разрешат от ересей и заблуждений, как бы они ни были велики и тяжки, наложив на них тайную епитимью за их проступки так, чтобы они не были унижены и не лишились ничего из своего имущества. Денежный штраф с них не должен превышать одного дуката. А бедные и малоимущие должны быть отпущены с одной епитимьей, которую они отбудут или у себя дома, или тайно в присутствии только секретаря и инквизиторов в зале заседания трибунала. Таким образом, все совершившие проступки ереси объявят свою вину, получат отпущение и будут в состоянии служить Богу и спасти свои души. Великий инквизитор и все бывшие на совещании отвечали, что это дело моего великого человеколюбия, очень полезное для всего царства, благодаря чему искоренятся все обнаруженные ереси и заблуждения. Каждому из кающихся предлагалось целительное средство для спасения. Так делалось во всем царстве, и вследствие этого мое царство стало чисто от ересей, заблуждений и суеверий.

С тех пор все делалось согласно постановлению совещания: во всех тюрьмах устроены были капеллы, и в них ежедневно служили обедни, исповедовали и причащали в Светлую седмицу, когда передавали осужденных в руки светской власти, и, когда они пожелают, не говоря об этом, начальник тюрьмы призывал их к духовнику. Узникам инквизиции открывали имена свидетелей, они знали их и видели, как они присягали; обвиняемых и их поверенных вызывали в суд, где их допрашивали с большой внимательностью, совершили ли они проступки, в которых их обвиняют, зная, что они противны нашей святой вере; их не осуждали за ереси, только налагали на них некоторую епитимью и выпускали на свободу к себе домой. Со времени совещания впредь все делалось в инквизиции, как было определено на совещании великого инквизитора и всех инквизиторов и многих других ученых богословов, канонистов и правоведов, находившихся на собрании. При таком порядке исчезли все заблуждения в царстве, так как каждый был рад объявить свою вину, зная, что с легкой епитимьей, без позора и без потери имущества и чести, его разрешат от грехов. Все видели, с какой любовью и милосердием обращались с ними и наставляли их истине относительно их заблуждений; все шли, утешенные и довольные инквизиторами, и знали, что те бескорыстно заботятся только о спасении их душ и об уничтожении заблуждений. Все они служат Богу, и это для них самая большая награда или, лучше сказать, все богатства земли и неба вместе, поскольку Бог сам попечется, пока мы живем, о всем необходимом в этой жизни, а затем на Небе прославит нас, так что здесь и там нам нечего больше желать. По прошествии нескольких дней почти нечего было делать во всех трибуналах инквизиции, хотя постоянно имелись инквизиторы для устрашения дурных людей, которые ничего не дерзали ни говорить, ни делать против нашей святой веры. Таким образом дурные исправлялись страхом наказания, а хорошие становились лучше, так как прилагали больше старания, видя наказание преступников.[362]