История испанской инквизиции. Том II - Х. Льоренте

Ввиду рассказа этого инквизитора (сказал король Пруденциан) я почувствовал сильное сострадание к обиженным и отсутствие взаимной любви у нас, называющихся христианами, закон коих состоит в любви к Богу и ближнему. Однако, так как дело показалось мне имеющим большую важность, я пожелал посвятить его Богу и, умилившись, заняться им с состраданием и усердием. Я приглашал поодиночке некоторых инквизиторов, которые пользуются хорошей репутацией, потому что думал, что они скажут мне всю правду. Я приглашал их в комнату, показывая им свое расположение и давая понять, что желаю знать правду о происходящем в делах инквизиции, чтобы устранить то, что не делается для угождения нашему Господу и согласно божественному и человеческому праву. Все, с кем я говорил, подтвердили мне: „Все, что сообщили Вашему Высочеству, есть правда“ и рассказали о многом другом, что следует устранить.

Если земледелец или малосведущий человек приходит сообщить что-либо о своем соседе (говорит инквизитор королю) или о ком-нибудь из местного населения, который не есть еретик и большей частью не совершил ни смертного, ни простительного греха, а доносчик думает, что он еретик, то принимают его показание, записывают и отсылают его домой. Так как ему ничего не сказали, он думает, что тот, на кого он донес, еретик, и считает ересью все, что он сказал или сделал, между тем как нет ни ереси, ни большей частью смертного греха. Таким образом среди малосведущих людей рождаются заблуждения, потому что им не объявляют правды те, которые поставлены Вашим Высочеством для исправления заблуждений. Это происходит потому, что инквизиторы не богословы. Если во многих случаях судьи не знают, ересь это или нет, как могут они научить этому других? Многие поступают ошибочно, потому что не сведущи в этом те, кто назначен для уничтожения заблуждений относительно нашей святой католической веры. Если бы инквизитор был богословом, он мог бы определить, является ли ересью то, что показывает доносчик, он объяснил бы, чтобы избавить его от заблуждения, что хотя это и грех, но не ересь, и, исповедав его своему духовнику, как и прочие грехи, он получит прощение от Бога, и это не является предметом инквизиции; если это не грех, он сказал бы доносчику: „Знай, брат, что сказанное тобою не грех“. Таким образом они были бы вразумлены и избавлены от заблуждений.

Некоторые ведут себя крайне недостойно. Они многократно лгут обвиняемым или узникам и обещают им, что, если они сознаются в том, в чем их обвиняют, их с незначительной епитимьей отпустят свободно домой. Многие, думая, что те не обманывают, приходят в отчаяние и говорят сами себе: „Хотя я не совершал того, в чем меня обвиняют, я скажу, что сделал это, чтобы выйти отсюда“. Они сознавались в том, чего не делали, и затем их осуждали на основании их признания и надевали на них санбенито, конфисковали их имущество и говорили, что можно лгать им, чтобы они сознались в том, в чем их обвиняют. Чиновники инквизиции поддерживают тех, кто так лукавит, чтобы заставить узников сознаться в том, в чем их обвиняют, потерять имущество и погубить души, вынуждая их стать клятвопреступниками и предъявлять лжесвидетельства, тогда как им не следовало присягать в уголовном деле, чтобы не нарушить клятвы и не подвергнуться опасности совершения смертного греха, отрицая правду, чтобы защититься от земной кары. Мне сказал один инквизитор (говорит король Пруденциан): „Некоторые из нас чувствуют это и плачут у себя дома, но не решаются об этом говорить, потому что такого снимут с должности и будут считать подозрительным в делах инквизиции. Те, кто так думает и добросовестны, покидают должность, если имеют средства на пропитание; другие остаются на службе, потому что не могут иначе жить, хотя мучаются совестью, что исполняют службу так, как это делается теперь. Другие говорят, что для них это безразлично, что так поступали их предшественники, хотя бы это было против божественного и человеческого права. Иные так враждебно относятся к обращенным, что полагают, будто сослужат великую службу Богу, если всех их сожгут и конфискуют их имущества без всякого колебания. Придерживающиеся такого мнения не имеют другого намерения, кроме того, чтобы любыми способами заставить их сознаться в том, в чем их обвиняют. Умоляю Ваше Высочество (говорит инквизитор королю), устраните это из любви к Богу, но не открывайте, что это сообщил вам я, потому что сейчас же добьются моей отставки, и мне нечем будет существовать; такого сейчас же отрешат от должности, так как мне кажется, что теперешний образ действия и обращения не вяжется с чистой совестью, хотя, пока все это будет приведено в порядок, я стану поступать как можно лучше“.

После осведомления от некоторых лиц в отдельности я призвал (говорит король) великого инквизитора и всех инквизиторов царства, многих адвокатов, каноников, богословов, честных людей и больших ученых, чтобы сообща заняться устранением этих недостатков и постановить на будущее время, чтобы поступали иначе и лучше служили нашему Господу, невинным давали свободу, лжесвидетелей осуждали и наказывали по закону возмездия (talion), а виновных обращали и исправляли таким образом, чтобы все мы спасались; для полного удовлетворения я пожелал постоянно бывать на совещании ради того, чтоб все делалось наилучшим образом.

На совещании было высказано (говорит король Пруденциан) следующее: лучше бы обвиняемым инквизицией не сообщались имена свидетелей, чтобы они не знали их и не видели их присяги. Некоторые говорили, что так повелось раньше в делах инквизиции. Я сказал: „Вас спрашивают не о том, как делалось и что мы все знаем, а о том, делалось ли это хорошо и согласно с божественным и человеческим правом“. Один ответил (он пользовался большим авторитетом среди всех) следующим образом: „Государь, вот что обыкновенно практикуется и согласно с законом: одна из сторон знает свидетелей, выставленных другой стороной, она видит, как они присягают, и ее вызывают для этого в суд; а если сторона не была позвана, чтобы видеть присягу свидетелей и узнать их, то не доверяют их показанию, потому что их присяга принята в отсутствии другой стороны или, по крайней мере, она вызывается, чтобы присутствовать, если желает, при своем обвинении. Только в том случае, когда предполагается, что существует опасность смерти для свидетеля или возможен другой большой ущерб, если он будет известен стороне, против которой он сделал показание, допускается не говорить имени свидетеля стороне, против которой он дал показание. Вначале, когда зародилась инквизиция, таково должно было быть намерение учредителей, потому что в числе тогдашних обращенных было много людей богатых, влиятельных и сильных, так что мог быть нанесен вред для свидетелей, если бы узнали, кто давал показания против обвиняемых в таком тяжком преступлении, когда вопрос касался жизни, чести их и их детей и всего имущества. С того времени остался в инквизиции этот обычай. Однако теперь обращенные унижены и не имеют влияния, в особенности если кто-либо из их предков был наказан инквизицией; неизвестно поэтому, как может сохраняться по праву и по чистой совести этот обычай: ведь противно божественному и человеческому закону лишать защиты обвиняемого, тем более что в процессах, касающихся герцогов, графов и других важных лиц, а также в делах уголовных и гражданских известны имена свидетелей, показывающих против них, все видят, как они присягают, и знают, кто они. Ведь они не боятся этих важных господ, хотя свидетельствуют против них в уголовных делах! Как же можно опасаться вреда для свидетелей, если они показывают против разбитых и униженных, которым нечего есть, или против кого бы то ни было, кто обвинен инквизицией, когда, узнав только, что он обвинен, все покидают его, избегают иметь с ним дело и желают, чтобы никто не знал, что они были его друзьями и знакомыми?“ Все члены совещания, богословы, канонисты и правоведы, говорили, что все сказанное — правда, Ваше Высочество может видеть, как поступали раньше. Я отвечаю (говорит король Пруденциан), что мы раскаиваемся в причиненном зле, которое не устранили раньше: я в том, что не позаботился узнать о нем, а вы в том, что не осведомили меня о нем. Впредь, когда кого-либо заберет инквизиция, пусть его процесс ведется публично и обвиняемый и его поверенный пусть присутствуют при присяге и знают свидетелей и их имена; пусть процессы ведутся, как в других судах. Только когда донесут на кого-либо, это должно быть тайным, пока соберется достаточная информация, чтобы можно было его арестовать и предъявить обвинение, а процесс должен вестись публично, чтобы все видели и знали, как ведутся дела инквизиции.

Я выразил сомнение, поскольку в инквизиции привыкли допускать к защите и принимать бумаги только от известных адвокатов, назначаемых инквизиторами. На этот вопрос отвечали, что нет основания лишать обвиняемого адвоката или адвокатов, пожелавших заняться его делами, что по закону не воспрещено; пусть прокурор и инквизиторы принимают адвокатов, каких пожелают, и защитники обвиняемых пусть будут по желанию обвиняемых, только бы они были старинные или обращенные христиане, которым не было бы запрещено законом выступать защитниками в суде, потому что они могут отказаться от защиты, если не позволят им выбирать адвоката по своему желанию.