История второй русской революции - Павел Милюков

Председатель совещания предложил принять проект резолюции Церетели без прений, но это не прошло. Предложение, правда, было принято единогласно, но фракционные ораторы получили слово по мотивам голосования. Большинство фракций в этот момент, правда, не воспользовались словом для споров. Меньшевики объединенные и меньшевики-интернационалисты, социалисты-революционеры, народные социалисты и трудовики, умеренные кооператоры и крайние представители рабочих коопераций, наконец, казаки, скрепя сердце, с разными оговорками, согласились голосовать за резолюцию Церетели. Только Троцкий остался неумолим. От имени большевиков он соглашался принять условия, ограничивающие правительство, платформу и ответственность, но был не согласен принять способ составления предпарламента и согласиться на участие цензовых элементов в нем и в правительстве. Он заранее заявил, что в случае принятия этой части резолюции большевики будут голосовать против всей резолюции в целом. Часть собрания, однако, все еще рассчитывала удержать большевиков с собой, и с мест слышались наивные восклицания: «Троцкий, не торгуйся!»

Началось голосование. Платформа, ответственность, «представительное учреждение, впредь до Учредительного собрания отражающее волю страны», — словом, все содержание пункта первого принято было громадным большинством 1150 против 171 при 24 воздержавшихся. Оппозиция более чем удвоилась при втором пункте, содержавшем положения о «цензовых элементах» и о «выделении» представительного органа «из среды» совещания — положения, против которых возражал Троцкий. Второй пункт был принят 774 голосами против 385 при 84 воздержавшихся. Это был максимум оппозиции, и большевики увидали, что они не в состоянии повлиять на исход голосования. Тогда они перешли к тактике воздержания. Когда ко второму пункту была внесена поправка, что в представительном органе должно быть обеспечено преобладание демократии, то число сторонников пункта поднялось уже до 941 и только 8 голосовали против. Но 274 воздержались. В третьем пункте вставка Церетели о «санкции» представительного органа правительством вызвала такое возбуждение, что перед голосованием Церетели сам выбросил эти слова. Тогда чистая «подотчетность» и «ответственность» была принята центром при участии большевиков против правых элементов почти теми же цифрами голосов, как и первый пункт: 1064 против одного при 123 воздержавшихся. Последний пункт резолюции предлагал президиуму «к завтрашнему дню представить проект выборов постоянного учреждения из состава съезда», а также избрать пять представителей из своей среды для немедленного «содействия» образованию власти на вышеуказанных началах, с «санкцией» и под условием отчета в своей работе вышеупомянутому правительственному учреждению. Этот пункт принят был 922 голосами против 5 при 233 воздержавшихся.

Настроение совещания, таким образом, выяснилось окончательно. В нем был сильный центр, защищавший бесполезный компромисс, неприемлемый для правительства, и два крыла, стоявшие за чистую и последовательную тактику: более сильное крыло — за тактику большевиков, более слабое — за тактику Временного правительства. Численно эти части можно выразить цифрами: центр — около 774, правое крыло (кооператоры, самоуправление, деревня) — от 123 до 171, левое крыло (большевики и левые эсеры) — от 233 до 274. Последняя группа, заметив свое бессилие повлиять на совещание, поспешила тотчас же от него оторваться.

Для конца совещания она спровоцировала скандал. Луначарский перед голосованием резолюции в целом заявил, что большевики будут голосовать против нее, потому что смысл резолюции оказался значительно измененным путем якобы «стилистических» поправок. Так, иронически говорил он, после «кооперации с гражданами кооператорами» появилась «санкция» правительством представительного органа; вместо того чтобы «творить власть», проектируемый орган лишь содействует созданию власти, причем степень содействия оказывается неопределенной. Возражения были справедливы: в инкриминированных словах действительно заключались не «стилистические», а принципиальные разногласия. Совещание шло на то, чтобы вскрыть это разногласие. Но теперь, когда о нем было громко заявлено, председатель Авксентьев и Церетели поспешили на выручку, готовые пожертвовать обнаружением принципиального разногласия с большевиками в самой резолюции. Вставка о «санкции» уже изъята, констатировал председатель. Вместо слова «содействовать» Церетели предложил сказать — в сущности так же неопределенно: «принять меры к созданию власти». Но он имел неосторожность прибавить: «с этих пор, говоря с товарищами большевиками, я буду брать нотариуса и двух писцов». В зале поднялся невообразимый шум. Большевики требовали призвать Церетели к порядку и грозили уходом. Сторонники Церетели устроили ему овацию. После перерыва в половине четвертого ночи Церетели заявил, что его замечание относится только к двум говорившим большевикам — Луначарскому и Каменеву. Инцидент был объявлен исчерпанным.

В отсутствие части большевиков вся резолюция в целом была поставлена на голосование. Голосование дало результат: 829 (центр и правое крыло) за резолюцию, 186 (левые) против, 69 воздержались.

Следующий день, 21 сентября, прошел в переговорах фракций о числе мест в «российском демократическом Совете». В половине седьмого вечера, с опозданием в 3½ часа, при полупустом зале Войтинский прочел демократическому совещанию доклад об этом. Затем начались новые переговоры с фракциями и группами. Крестьянские депутаты потребовали двух третей голосов, рабочие — половины. Центр и левые хотели производить выборы по партиям, правые — по группам. В полночь Войтинский сделал окончательные предложения, которые были приняты без прений. Общее число членов Совета будет 308. Каждая партия или группа введет туда приблизительно 15 % своих присланных на совещание членов. Таким образом, с поправками будет: от городов и земств по 45 членов, от Советов рабочих и солдатских депутатов и крестьянских депутатов — по 38, от кооператоров — 19, рабочей кооперации — 5, профессиональных союзов — 21, от национальных организаций — 25, от действующей армии — 26, от флота — 3, военно-окружных организаций — 2, казаков — 6, торгово-промышленных служащих и железнодорожников — по 5, земельных комитетов — 7, экономических организаций — 6, от крестьянского, учительского союзов и почтово-телеграфных служащих — по 2, адвокатуры — 1, прочих организаций — 7.

22 сентября на заседании демократического совещания оглашен и утвержден был список лиц, выбранных группами и партиями в «демократический совет». Затем Войтинский произнес заключительное слово, которое звучало очень минорно: «Мы увозим с совещания чувство тревоги, ибо глубокое внутреннее расхождение, обессилившее русскую демократию, нашей работой не изжито... Мы не нашли в себе достаточно сил для разрешения стоявших перед нами вопросов.., мы не нашли новых путей... Все-таки мы нашли несколько общих положений, которые нас объединяют... Мы увозим отсюда глубокое сознание, что общий язык, общий путь, общая тактика должны быть найдены демократией». «Если этого не будет, то неминуемо крушение всех наших чаяний и гибель революции». Как бы в виде иллюстрации к этому надгробному слову последнее заседание демократического совещания окончилось новым конфликтом с большевиками по поводу попытки меньшевиков найти «общий язык» хотя бы в вопросе об «активной внешней политике» и об ускорении «демократического мира». Дан прочитал проект «воззвания к демократии всех стран» — один из перепевов циммервальдских мелодий. Но большевики заявили, что воззвание меньшевиков захватило их врасплох: в сущности это была попытка отнять у них монополию на циммервальдизм. После продолжительного шума и перерыва Рязанов прочел большинству собрания обвинительный акт: «Ответственные руководители совещания вели “закулисную соглашательскую работу” и хотя плоды этой работы взяты обратно, но нашедшая в них отражение капитуляция части совещания перед безответственными и цензовыми элементами проводится его официальными вождями на деле». Состав предпарламента «подобран, как и состав совещания», потому что «задачей организаторов предпарламента является не создание демократической власти, а по-прежнему только поиски соглашения с буржуазией». Ввиду этого большевики, «с еще большей силой отстаивая теперь, после опыта демократического совещания, необходимость передачи всей власти Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, посылают своих представителей в предпарламент» только для того, «чтобы в этой новой крепости соглашательства обличать всякие попытки новой коалиции с буржуазией».

Рядом с шатаниями меньшевистского центра это была по крайней мере определенная позиция. Люди, которые ее заняли, не смущались противодействием и не могли быть смягчены уступками. Они знали, куда идут, и шли в одном, раз принятом направлении к цели, которая с каждым новым неудачным опытом «соглашательства» становилась все ближе. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов уже стал прочной базой их в этой борьбе. Туда они шли с резкой критикой «штемпелеванных союзников Корнилова» в демократическом совещании (так называлась «коммерческая демократия» кооперации), там принимали желательные им резолюции против «соглашателей» и оттуда приносили их на трибуну Александринского театра. Петроградский Совет и петроградские рабочие — это была та галерея, для которой они устраивали свои спектакли на «демократическом совещании».