Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс

мистер Стивенс, несомненно, будет рад принять Его Превосходительство и ведущих должностных лиц Зенджана в любое удобное для них время и, вероятно, не будет возражать. чтобы показать им велосипед ". Возможно, нет необходимости объяснять, что губернатор не появляется. Однако, у меня нашелся интересный посетитель в лице Шейх-уль-Ислама (главы религиозных дел в Зенджане), почтенный на вид старец, в развевающемся платье и чудовищном тюрбане, чьи руки и развевающаяся борода окрашены в румяный желтый цвет хной. Шейх-уль-Ислам считается самым святым персонажем в Зенджане, и его внешность и поведение ни в коей мере не противоречат его репутации. Каким бы ни было его личное мнение о себе, он проявляет гораздо меньше ханжества, чем многие обычные сеуды, которые обычно собирают на себе одежду всякий раз, когда проходят мимо Ференги на базаре, из-за страха, что их одежда осквернится, прижавшись к нему. Шейх-уль-Ислам воплощает в себе идею несомненно воспитанного, достойного патриарха; он с большим любопытством и интересом осматривает велосипед и слушает рассказ о моем путешествии и хвалит замечательную изобретательность ференгийцев, на что, несомнено, указывет мой велосипед.

Из Зенджана на восток дорога постепенно улучшается, и после дюжины миль превращается в самое прекрасное движение, встречающееся в Азии; страна представляет собой каменистую равнину между горной цепью слева и рядом небольших холмов справа.

Около полудня я прохожу через Султаниех, который раньше был любимым курортом персидских монархов. На широкой, травянистой равнине, в течение осени, Шах имел привычку находить развлечение в маневрировании его конных полков, и в течение нескольких месяцев лагерная стоянка около Султаниех становилась главным штабом.

Дворец Шаха и синий купол большой мечети, который теперь быстро разрушается, видны на много миль на подъездах к деревне. Присутствие шаха и его двора, по-видимому, не оказало сильного облагораживающего или цивилизующего влияния на простых жителей деревни, в противном случае они снова обратились к варварству с тех пор, как Султаниех перестал быть любимым курортом. Они, кажется, расценивают зрелище одинокого ференги, блуждающего через их несчастную деревню на велосипеде как возможность выполнения чего-то агрессивного во славу ислама. За мной следует толпа кричащих голоногих негодяев, которые тут же живо и интересно забрасывают меня камнями и комьями грязи. Один из этих бессмысленно кинутых снарядов попадает мне прямо между плеч, с такой силой, что, если бы он попал мне по затылку, по всей вероятности, выбил бы меня из седла. К сожалению, несколько оросительных канав, пересекающих дорогу прямо передо мной, препятствуют побегу рывком, и ничего не остается, кроме как спешиться и постараться извлечь из этого хоть какую-то выгоду. Около пятидесяти из них активно продолжают меня преследовать, часть из них - просто мальчики, всего лишь агрессивная трусливая толпа. Они разбегутся, стоит замахнуться на них дубиной. Они кажутся только человеческими паразитами в своих лохмотьях и наготе, и, подобно паразитам, величайшая трудность - схватить их. Видя, как я спешиваюсь, они сразу улепетывают, но стоит повернуться к ним спиной, разворачиваются и начинают снова бросать камни, оказываясь безнаказанными. В то время как я отступаю и активно уклоняюсь от ливня снарядов, они постепенно подходят все ближе и ближе, пока не становится слишком горячо и опасно. Я бросаю велосипед и притворяюсь, что нападаю, они снова убегают, чтобы снова вернуться в атаку, как и раньше, когда я снова начинаю отступать.

Наконец, я пытаюсь провести эксперимент с выстрелом в воздух, уведомив их о моей способности нанести им серьезную травму. Это приводит к тому, что они держатся на более уважительном расстоянии, но они, похоже, понимают, что я не собираюсь вести серьезную стрельбу, и таким образом опытным метателям удается раздражать меня до тех пор, пока не будет достигнута дорога по которой можно ехать. Видя, как я поднимаюсь, они все гонятся за мной, кидаются камнями и орут оскорбительные эпитеты мне, как ференги, но как только началась ровная дорога, я, конечно, стремительно от них оторвался.

Деревни к востоку от Султаниех почти без исключения окружены высокой каменной стеной, что придает им вид укрепления, а не просто сельскохозяйственных деревень. Первоначальная цель этого, несомненно, заключалась в том, чтобы обезопасить себя от неожиданностей странствующих племен. И, поскольку, персы редко решаются что-либо изменить, обычай все еще сохраняется. Сейчас возле обочины иногда наблюдаются кусты, на каждой ветке которых, на ветру развевается полоска тряпки. Это древний обычай, до сих пор сохраняющийся среди персидского крестьянства, когда они приближаются к любому месту, к которому они с почтением относятся, например, к разрушенной мечети и императорскому дворцу в Султаниехе, срывать с одежды полоску тряпки и прикреплять ее к придорожному кустарнику. Это должно принести удачу в начинаниях, и кусты буквально покрыты пестрыми жертвами суеверных крестьян. Там, где нет удобных кустов, кучи мелких камней свидетельствуют о том же убеждении. Каждый раз, когда он подходит к известной куче, крестьянин берет гальку и складывает ее в кучу.

Из-за позднего старта и преобладающего встречного ветра, сегодня мне удалось проехать всего сорок шесть миль, когда около захода солнца я начал искать прибежище чапар-ханы в Хейе. Но, если дорога будет продолжаться хорошей, я обещаю, что завтра проеду не менее шестьдесяти миль от этого места до Касвина. Спальные апартаменты в чапар-хане в Хейе содержат побеленные стены и тростниковый коврик, а также создают впечатление опрятности и чистоты, совершенно чуждых этим учреждениям, которые ранее давали мне приют. Здесь также впервые возникает новшество от «хамшерри» до «сахиб», когда кто-то обращается ко мне с уважением. С этого момента я становлюсь Сахибом, до Индии и за ее пределами. До сих пор я опробовал на себе различные титулы в разных странах: месье, герр, эфенди, хамшерри, а теперь и сахиб... Естественно, возникает вопрос: какие сюрпризы ждут меня впереди?

Тут я получаю обильный ужин из яичницы-болтуньи (toke-mi-morgue) и обычный вечер на полу. После избавления от толпы я ищу свою грубую кушетку, и скоро я нахожусь в стране снов. Час спустя меня разбудил шум разговора. В тусклом свете примитивной лампы я чувствую несколько пар глаз прямо над собой, всматриваясь с любопытством в мое лицо; другие осматривают велосипед, стоящий у стены в моей голове.

Поднявшись, я обнаружил, что чапар-хана переполнена каравщиками, которые, в составе большого каравана на верблюдах проезжая мимо от порта Эшт на каспийском море, услышали о велосипеде и стали стекаться в мою комнату; Я слышу, как тихонько звенят большие железные колокола, когда их длинная верблюжья вереница медленно проходит мимо здания.

Дневной свет снова находит меня в дороге,