Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту - Цицерон Марк Туллий

CCCCLXXXIV. Требиану

[Fam., VI, 10, §§  1—3]

Рим, сентябрь (?) 46 г.

Марк Цицерон шлет привет Требиану.

1. Как высоко я тебя ценю и всегда ценил и как высоко, насколько я понимал, ты ценил меня, я сам себе свидетелем. Ведь и твое решение или, вернее, участь — продолжать участие в гражданской войне2374 — всегда причиняло мне сильную скорбь, а этот исход, что тебе возвращают имущество и достоинство позже, чем следовало и чем я бы хотел, заботит меня не меньше, нежели тебя всегда заботила моя участь2375. Поэтому я был совершенно откровенен и с Постумуленом и с Сестием и чаще всего с нашим Аттиком, а недавно и с твоим вольноотпущенником Февдом и часто говорил каждому из них, что очень хочу помочь тебе и твоим детям всем, чем только могу. Пожалуйста, напиши об этом своим и притом с определенностью; пусть они считают, что все, что в моей власти, — старания, совет, имущество, верность, — во всех отношениях к их услугам.

2. Если бы я, благодаря авторитету и влиянию, был столь могуществен, сколь я должен был бы быть в том государстве, перед которым у меня такие заслуги, то и ты был бы тем, кем ты был: и достойнейшим всяких самых высоких степеней, и, во всяком случае, бесспорно главой своего сословия2376. Но так как каждый из нас пал в одно и то же время и по одной и той же причине, обещаю тебе и то, о чем я написал выше и что пока в моей власти, и то, что я, как мне кажется, могу удержать из некоторой части своего былого достоинства, как бы из его остатков. Ведь и сам Цезарь, как я мог понять на основании многого, не чуждается меня, а почти все его самые близкие, случайно связанные со мной благодаря моим большим прошлым услугам, глубоко уважают и почитают меня. Поэтому, если, у меня будет какая-нибудь возможность завести разговор о твоем имуществе, то есть о восстановлении тебя в правах, что составляет всё, — а их разговоры подают мне надежду на это, — я сам займусь этим и будут действовать.

3. Касаться частностей нет необходимости. Я уделю тебе всё свое рвение и расположение. Но для меня очень важно, чтобы все твои знали следующее, что может произойти благодаря твоему письму: пусть они понимают, что всё, чем располагает Цицерон, — к услугам Требиана. Это направлено на то, чтобы они ничего не считали столь трудным, чтобы оно, раз оно предпринято мной ради тебя, не стало приятным мне.

CCCCLXXXV. Гнею Планцию, в Коркиру

[Fam., IV, 15]

Рим, 46 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Гнею Планцию2377.

1. Я получил твое очень краткое письмо, из которого не мог узнать то, что желал знать, но узнал то, в чем я не сомневался: сколь стойко ты переносишь общие несчастья, я не понял; как ты любишь меня, — это я с легкостью усмотрел. Но это я знал; если бы я знал первое, то в соответствии с этим я бы и написал тебе.

2. Но хотя ранее я и написал то, что, по-моему, надлежало написать, всё же, ввиду нынешних обстоятельств, я счел нужным коротко посоветовать тебе не думать, будто ты в какой-то особой опасности. Все мы2378 в большой опасности, однако она общая. Поэтому ты не должен ни требовать для себя особой и исключительной участи, ни отвергать общую. Будем поэтому относиться друг к другу так, как всегда относились. Насчет тебя, могу на это надеяться, насчет себя — ручаться.

CCCCLXXXVI. Марку Клавдию Марцеллу, в Митилену (Лесбос)

[Fam., IV, 8]

Рим, сентябрь 46 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Марку Марцеллу2379.

1. Не смею ни советовать тебе, мужу выдающегося разума, ни ободрять человека величайшего присутствия духа и непревзойденной стойкости; утешать же — никоим образом. Ведь если ты переносишь случившееся так, как я об этом слыхал, то я скорее должен поздравить тебя с доблестью, нежели утешать в твоей скорби; но если столь великие несчастья государства лишают тебя сил, то я не столь богат умом, чтобы утешить тебя, когда я сам не могу утешиться. Следовательно, мне остается во всем выказать и проявить себя перед тобой таким и служить тебе во всем, в чем этого пожелают твои, так, чтобы считать, что я должен делать ради тебя не только то, что могу, но и то, чего я не могу.

2. Считай, однако, что я либо посоветовал, либо высказал такое мнение, либо не мог, из расположения к тебе, умолчать вот о чем: что делаю я, то и ты себе внуши — если будет существовать какое-то государство, то тебе, по признанию людей и на деле первенствующему, надо находиться в нем, по необходимости уступая обстоятельствам; если же его не будет, то это место — самое подходящее даже для изгнания. Ведь если мы ищем свободы, то какое место свободно от этого господства2380? А если мы ищем любого места, то что может быть приятнее пребывания дома? Но верь мне: даже тот, кто властвует над всем2381, благосклонен к умам, а знатность и достоинство людей — насколько ему позволяют обстоятельства и его собственное дело — его привлекают. Но я написал больше, нежели собирался. Итак, возвращаюсь к главному: я в твоем распоряжении и буду с твоими, если только они окажутся твоими; если нет, то я, во всяком случае, во всем выполню свой долг перед нашим союзом и дружбой. Будь здоров.

CCCCLXXXVII. Марку Клавдию Марцеллу, в Митилену (Лесбос)

[Fam., IV, 7]

Рим, сентябрь 46 г.

Марк Туллий Цицерон шлет привет Марку Марцеллу.

1. Хотя ты, как я понимаю, до сего времени придерживался такого образа действий, что я не смею его порицать, — не потому, что я с ним согласен, но потому, что признаю за тобой такую мудрость, что не ставлю своего мнения выше твоего, всё же давность нашей дружбы и твое необычайное расположение ко мне, которое я узнал еще в годы твоего детства, побудили меня написать тебе то, что я нахожу полезным для твоего избавления и не считаю противным достоинству.

2. Что ты — человек, уже давно заметивший зачатки нынешних несчастий и с великой славой и прекрасно проведший свое консульство2382, я отлично помню. Но я также видел, что ты не одобрял2383 ни такого способа ведения гражданской войны, ни военных сил Гнея Помпея, ни состава его войска2384 и всегда относился к этому с чрезвычайным недоверием. Ты, думается мне, помнишь, что и я был такого же мнения. Поэтому и ты не принимал большого участия в военных действиях, и я всегда старался не участвовать в них. Ведь мы сражались не теми средствами, которыми могли быть сильны, — советом, авторитетом, правотой самого дела, в чем у нас было превосходство, — а силой своих мышц, в чем мы не были равны. И вот мы побеждены или, во всяком случае, если победить доблесть невозможно, сломлены и отброшены. Тут никто не может не высказаться с величайшей похвалой о твоем решении, что ты, вместе с надеждой на победу, одновременно отбросил желание сражаться и показал, что разумный и честный гражданин вступает в начинающуюся гражданскую войну против своего желания и по доброй воле не ведет ее до конца.

3. Что касается тех, кто не последовал тому же решению, что и ты, то они, вижу я, разделились на две части: или попытались возобновить войну (эти собрались в Африке), или, как я, доверились победителю. Ты принял среднее решение; второе ты счел, пожалуй, признаком малодушия, первое — упрямства. Признаю, что большинство (я даже сказал бы — все) сочло твое решение мудрым, а многие — даже решением великого и храброго духа. Но этот образ действий, как мне, по крайней мере, кажется, требует известной меры, особенно когда тебе для получения всего своего имущества недостает, по-моему, только желания. Как я понял, у того, в чьих руках власть2385, сомнение вызывается только опасением, что ты совсем не примешь это как благодеяние. Какого мнения я об этом, нет никакой надобности говорить, когда мое собственное поведение ясно для всех.